Рейтинг публикаций

Слоится жизнь: на вечерах, на утренниках, праздниках, что устраивались, я садился к окну: словно смущаясь возрастом своим: все родители так молоды, а я уж не вспомню, когда был молодым, что это такое, цвета и запахи того периода облетели лепестками бытия…

"...саратовцы к ссыльным относились с опаской и без симпатий. Они заняты были чем-то другим – не политикой и уж во всяком случае не литературой. Чем же? Я не улавливала. "День да ночь – сутки прочь". Ходили они "на службу", "зарплата", а не работа; дома они о службе почти не поминали, дома жили какою-то странною смесью церковных и советских праздников; "перед праздниками", "после праздников"; да еще истово "справляли" именины и дни рожденья... Я же с детства привыкла, что кругом работают, работают страстно ("литература отпусков не дает", говорил отец); меня и братьев Корней Иванович сызмальства приучал работать..."

В окруженье лишь деревьев, \ прячась в книжку и тетрадь, \ я училась слушать время, \ время жить и умирать. \\ Было сладко, было горько, \ но хотелось всё испить. \ Отщепенка и изгойка, \ обречённая любить. \\ Ангел мне играл на флейте: \ "Время – самый лучший врач". \ Жизнь прекрасна – хоть убейте. \ Я так счастлива – хоть плачь!

Пещерный человек перенёс на стену пещеры застывший слепок своего страха – трагичную сцену охоты. Первый и самый правдивый опус искусства, ибо ни на что замысловатое внутри творца не ссылающийся. Много спустя цивилизованные люди стали изображать и ценить не пойми уже что – то ли запомнившееся, с провалами и миражами в нём, то ли измышленное, но будто цельнее и правдоподобней самой жизни. (...) Умелость быстро оттеснила правдивость – и почитай с пещерных времён наставляют нас почитать искусство латания дыр во всём, что помнится и впечатляет. Настойчивая рефлексия не идёт здесь особо на пользу. Происки импрессионистов и прочих ломающих голову: что же на самом деле мы видим? – это погоня на дирижабле за порхающим мотыльком.

Выйдет она из дому – да хоть в магазин за хлебом – глядят люди, дивятся: отчего так сделалось ясно вокруг, будто месяц молодой появился?.. Стоят, разинув рты и глаза – а за спиной услужливый шёпот: «Что, не признали? – так это жена того! Ну тот, на восьмом этаже – что один во всём доме до сих пор стеклопакеты на окнах не поставил. Не верите? – пойдёмте покажу...». Вот так заботой жены стал ты в глазах у людей возвышен и даже достоин зависти.

Я проснулась с таким чувством, что будто успела ухватить, украсть что-то важное, чего не положено знать простым смертным. Что же это значит? Что у меня может быть ещё впереди? Что впереди, когда всё позади? И вдруг осенило: это НАДЕЖДА. Код надежды.

...и внешний, и вещный мой антипод, с самого нашего детства и до последней строчки в нашей переписке, и до последнего щелчка в прервавшейся на самом главном телефонной беседе бессловесно и безотчётно напутствовал он меня на верность моей потусторонней и идеальной жизненной правде. Как-то она умудрялась быть и моей и его – и верится мне, что многих нам неизвестных иных. И чувствую я, что скоро придётся узнать: не из тех ли истин она, что для таких, как мы, всё больше прочнеют они с замедлением жизни и застилают в самом конце её сладкоречивые миражи?

Почему Маркс мог восхищаться учением Дарвина, не отметив радикального из него следствия: всякое органически-живое и даже набравшее человечьего разума движение так же в тренде своём хаотично-бесцельно, как и всё космически-косное? Ибо определяется одним твердолобым принципом: приспособлением себя исключительно к текущему (а не какому-то там будущему, кем-то планируемому или мечтаемому) состоянию окружающей среды. Как мог столь настойчиво липнуть ко всем социально озабоченным мозгам универсально-туманящее средство «гель Гегеля» – пустопорожний рекламный щит просвещённого прогресса? Какие там спирали, триады... – всё свежее и передовое, победивши и немного повластвовав, быстро сдувается до худшего и обречённого.

Человечество – как недалёкий дачник: личный участок выхаживает до блеска, а отбросы – через забор. Оттого всемирная свалка станет новой обширной экологической нишей с прогрессирующим биоценозом. В этих условиях ранимой и обидчивой природе сподручнее сотворять не миниатюрных львов и волков, а гигантских комаров, крыс, хищных крабов и стаи воронья с бронебойными клювами и когтями-лезвиями. Почитайте про всё это в книге «Эволюция будущего» мыслящего американца Питера Уорда – а я вернусь доживать в своём пока ещё терпимом настоящем.

...В глуби у нас возникает и медленно зреет спрос на последний приют от вселенской заброшенности. Усилием мысли получим оттуда и предложение: чем больше проблемна, суетна и для нас самих подозрительна наша земная жизнь, тем призрачней граница с мечтаемым её неземным «продолжением». Для многих из нас быть кем-то услышанным и сколько-то понятым, не говоря о подмоге, почти неподъёмного стóит. Биться с всесильными всё духовное перемалывающими мельницами, что повсюду их сонмы на нашей Земле – дело всякого рядового Дон-Кихота. А таковых немало среди землян – хотя и беда их, что никогда им не съехаться в один влиятельный легион.