Жизнь как есть

Сугубо личные заметки. Молотов – Пермь – Москва. И Ракетные войска стратегического назначения

10. Около спорта

Москва. Чемпионат мира по фехтованию. 1966 год.

Во время учебы в техникуме меня затянуло в спорт. Спорт стал для меня еще одной стороной социализации. Это была тогда, да и нынче, наверное, своеобразная богема.

Я, вообще-то, был хиловатым пацаном. Понимал, что надо заниматься общефизической подготовкой – бегать по утрам, делать зарядку, гантели, все дела… Понимать-то понимал, но силы воли никогда не хватало. Да и скучно было методично делать по многу повторов, тупо глядя в стенку. А тут со своими искусительными зазывами подвернулся техникумовский одногруппник и сосед по Комсомольскому проспекту Леня Проводников.

И вот осенью 1965 года Леня привел меня в секцию фехтования общества «Буревестник». Леня был хитрый. И он выбрал место тренировок рядом с домом – в спортзале школы № 28. Тогда она располагалась на углу Компроса и Советской, где нынче районный Дворец детского и юношеского творчества Ленинского района. И тренер наш, Бронислав Васильевич Суслов, тоже был хитрый. Он был преподавателем физкультуры в Пединституте, поэтому числилась наша секция при этом институте, а жил он во дворе школы – на Компросе, 10. В этом здании нынче муниципальный Центральный выставочный зал, а тогда располагался крупнейший в городе обувной магазин. Да и мне было не шибко далеко, так что я и зимой бегал на тренировку в трениках и тапочках, только накинув пальто. Всем было удобно

Поначалу я пошел так – присмотреться. Но мне понравилось. Да и тренеру я, похоже, приглянулся. Но так, без фанатизма. Тренировки начались традиционно: поставили нас, новичков, враскоряку и стали учить ходить взад-вперед. Вспоминаю – как же мы выглядели убого и неуклюже. Мне казалось: для чего это? Ведь это так неудобно! Почему нельзя как в кино – красиво бегать и прыгать? Потом стали ставить руку: вывернуть локоть внутрь, так, чтобы кисть и предплечье двигались по одной линии строго в плоскости колена. С тех пор у меня правая стопа смотрит наружу и правый каблук снашивается наискось.

Интересными были специфические упражнения общефизической подготовки. Мы тренировались садиться и вставать в «пистолетике», пытались садиться на шпагат, прыгали с места вверх. И постепенно я стал пошустрее.

А через пару месяцев тренер назначил мне оружие и дал его в руки. Мужчины тогда фехтовали на шпаге, сабле и рапире; женщины – только на рапире. Не знаю уж почему, но тренер назначил меня на шпагу. Это самое тяжелое из спортивных видов оружия. И – самое скучное, если оценивать по зрелищности.

В фехтовании у меня не случилось феерического взлета. Всё происходило постепенно, маленькими шажочками. Через полгода я впервые вышел на дорожку на соревнованиях. Это была матчевая встреча между командами обществ «Труд» и «Буревестник». Мне просто повезло, и я оказался победителем матчевой встречи. Куражу моему не было предела!

После такой эффектной, и неожиданной для всех, победы (я считался так – неагрессивный «боец») Бронислав Васильевич стал ко мне приглядываться и чаще брать к себе на «урок». У меня стало получаться получше. Потом тренер дал мне книжку: методическое пособие для тренеров, и я стал тренироваться осмысленно. И вот весной 1966 года на областное первенство общества «Буревестник» первым номером от команды Пединститута был заявлен я. Потом были победы на областных юношеских соревнованиях, сборы и участие в юношеском первенстве России на Спартакиаде народов в 1967 году в Саратове (вторым номером в сборной области) и первенстве России в 1968 году в Смоленске (уже – первым номером). По итогам выступления на Спартакиаде я выполнил норматив первого разряда. Это было по-настоящему круто! В общем – спортивная карьера удалась.

Надо непременно отметить, что у нас в секции сложились замечательные отношения: никаких склок и дрязг. И это, несомненно, исключительная заслуга нашего тренера – Бронислава Васильевича Суслова. Он давал нам уроки не только технического мастерства владения оружием, но и житейские уроки человеческих взаимоотношений. Отношение к нему было – как к отцу родному. Он казался всем нам этаким умудренным опытом аксакалом. Нынче, вспоминая, эти отношения, я сильно удивляюсь: как это могло так сложиться? Ведь ему тогда не было и тридцати.

Он всегда приходил на тренировки с неизменной, немного ироничной, улыбкой. Даже когда делал замечания. Был, по тогдашним временам, щеголем: в числе первых в городе стал носить стеганую куртку из мягкой, не шуршащей, болоньи (это только появилась в стране такая нейлоновая блестящая ткань). Естественно, был Бронислав Васильевич любимцем женщин. И не скрывавшимся их любителем. Но вот к нему ни разу не возможно было приклеить термин «харрасмент». Так легко и непринужденно общался он с дамским полом. Причем, это относилось только (и исключительно!) к студенткам. Из нас никто, даже в кошмарном сне, не смог бы представить, что хоть что-нибудь похожее на это гнусное явление могло быть проявлено нашим тренером в отношении девчонок нашей секции. За всё это его и любили.

А еще в спорте были всяческие ништяки. И самым приятным были «сборы». Вообще-то эти периоды были обычным тренировочным процессом. Но на сборы выдавали – «талоны». Как бы для усиленного питания. В общем, с питанием в 60-е в стране уже было, более-менее, нормально, но это была форма вознаграждения спортсменов, поскольку денежные выплаты спортсменам были не приняты. Талоны были перед областными соревнованиями – на 1 рубль 70 копеек, на Спартакиаду – на 2,50. Там были купоны на «завтрак», «обед» и «ужин». Это были вполне приличные деньги, если учесть, что обед из трех блюд в техникумовской столовой стоил 30 … 40 копеек, в кафе «Спутник» – 50 … 70 копеек. Но талоны нельзя было просто обналичивать. Они прикреплялись к какой-нибудь столовой или кафешке и на них можно было взять каких-нибудь блюд на всю сумму. Нам чаще всего выдавали талоны в столовую «Юность». В новейшее время в этом здании был модный и дорогущий ресторан «Живаго», ну, а нынче и он разорился. В столовой, пообедав от всей души, брали на раздаче на купоны «завтрака» и «ужина» шоколадки, вафли и другие вкусности. Не то, чтобы это было сколь-нибудь заметным доходом. Скорее – мы ощущали это как внимание и чисто символическое поощрение. И это было приятно.

А еще была эпопея с электрофицированным оружием. Вообще-то, такое оружие выпускалось и в заводских условиях. Но такого было мало. И «достать» его могли только самые ушлые и приблатненные спортсмены. У нас в секции, например, таких не было. Мы делали его сами. Тренер где-то доставал пуандаре (это такой цилиндрический наконечник спортивного оружия) с подвижной кнопкой и тонкий изолированный провод в мотке. Потом брался обыкновенный тренировочный клинок, зажимался в тисках, с него скручивалось штатное пуандаре и навинчивалось электрическое. Предварительно к контактам в пластиковой колодке припаивались концы провода. Потом клинок изгибался, вставлялся в распор; желоб клинка заливался клеем и к клею прижимался провод внатяг. Целая технологическая эпопея!

Но и это еще не всё. Нужно было еще закрепить на хвостовик клинка пистолетную рукоятку. Вы уже догадались: пистолетные рукоятки тоже не продавались. Каждый тренер доставал образец, потом договаривался с кем-то на заводе и там отливали рукоятки. В землю. Это были по факту полуфабрикаты: с грубой поверхностью, с литниками и выпорами, с облоем, торчащим во все стороны. И вот мы до кровавых мозолей опиливали напильниками эти отливки. Потом – шлифовали наждачной бумагой. Потом – сверлили канал для хвостовика. Потом – распиливали канал надфилем под квадрат (хвостовик у клинка был квадратного сечения). Ну, вы в курсе – опять до кровавых мозолей. Потом – отпиливали ножовкой хвостовик до нужной длины и нарезали на нем резьбу. В общем – оттачивали слесарное мастерство. Зато в конце эпопеи – мы гордо брали в руки оружие, доведенное под собственную руку своими же руками.

А летом 1966 года мы всей секцией поехали в спортлагерь. Спортлагерь пединститута располагался в заливе Сылвы в Лядах. Тогда в пароходстве много списывали старых пароходов и заменяли их германскими трехпалубными теплоходами. Пароходы были еще дореволюционной постройки, двухпалубные, с деревянными надстройками. Их расталкивали по заливам и размещали на них базы отдыха. Конкретно пединституту достался вполне хорошо сохранившийся пароход постройки 1903 года в Нижнем Новгороде. Об этом свидетельствовала литая бронзовая закладная доска, которую мы нашли в трюме.

Поселок Ляды. Пароход «Правда». Спортлагерь Пединститута. 1966 год.

На главной палубе размещались два салона III класса с двухъярусными полками. В носовом салоне разместили пацанов, в кормовом – девчонок. На второй палубе в каютах расположились тренеры, сотрудники, ну, и резерв кают для руководства института (когда приедут, если захотят). К пароходу были причалены мостки. К мосткам пришвартованы несколько настоящих шлюпок. И даже с мачтами и парусами. С мостков можно было купаться. Что мы и делали каждое утро после подъема и днем – после тренировок.

На берегу был построен целый спортивный городок. Так себе – с грунтовым покрытием. Но все-таки. Там было футбольное поле, полноразмерная беговая дорожка 400 метров, волейбольная и баскетбольная площадки. В общем – нормальный такой спортивный лагерь. И ехали туда – по спортивным секциям пединститута. В секциях был разный народ: и студенты и школьники, которые занимались в этих секциях.

Надо сказать, что организовано в этих секциях всё было по-взрослому. Мы были на учете в спортдиспансере, проходили регулярный медосмотр, снабжались инвентарем.

Таки вот – поехали мы в лагерь. Транспорта нам никто не заказывал. Собрались на станции Пермь-I, сели в электричку и поехали до станции Новые Ляды. Там – пешком через поле. Это километра четыре. Разместились на пароходе. И началась лагерная жизнь. Было здорово. Что хорошо, так это не было зарядки. А какая зарядка, когда каждый день после завтрака – на тренировку. Бронислав Васильевич не донимал нас нудной отработкой техники. На лагерный период он припас нам всякие ништяки: то устроит турнир, на котором мы все должны были фехтовать другой рукой: правши – левой, левши – правой; то устроит спарринги на одном виде оружия, без учета своей специализации (один день – все на эспадронах, другой – все на рапирах). Ну, само-собой – ОФП: волейбол, баскетбол, футбол, кроссы, спринты; в общем – забава.

В лагере мне вообще понравилось. Кроме спортивной жизни там было просто здорово. Именно там я начал играть в волейбол. Как-то на неделю туда приехал отдыхать доцент из пединститута. Кандидат физико-математических наук Пехлецкий. Он был большой любитель волейбола и играл – это главное! – осмысленно и грамотно. Днем все тренеры занимались со своими секциями, а он собирал нас, пацанов, и рубился целыми днями. При этом он не просто играл, а объяснял, как устроена эта игра. Именно тогда я понял, что в волейболе существует набор стандартных ситуаций. И если складывается какая-то из них, то думать не надо. Надо просто пешком прийти в нужную точку, подставить руки и закрыть глаза. И мячик прилетит именно туда. Ему, мячику, просто деваться некуда. Там главная фишка – распознать, какая ситуация складывается. А это – отнюдь не тривиальная задача. Поскольку куда-то бегут все шесть игроков команды соперника, и надо угадать, куда будет направлен мяч рызыгрывающим: в центр сетки, на её правый или левый край. И еще – будет он направлен по высокой траектории, по короткой (метр над сеткой) либо быстро с конца на конец («прострел»). И надо иметь шесть глаз, чтобы увидеть перемещения всех шести игроков, а также в мозгу – шестиядерный процессор, чтобы перемещения всех шестерых осмыслять. И делать это одновременно и параллельно, в пару секунд. И непременно ДО удара по мячу, ибо физиологами доказано, что за время полета мяча скорости реакций человеческих недостаточно, чтобы успеть хоть что-нибудь увидеть и сделать. И еще: волейбол – игра коллективная. А у каждой ситуации (пусть и стандартной) имеется два-три (тоже стандартных) продолжения. И пешком в стандартные два-три места должны прийти два-три игрока. Прийти одновременно, в НУЖНЫЕ места, и не столкнуться между собой. И не кинуться все втроем в одно место, оставив два других стандартных места пустыми. И не разводить потом руками: «А я думал, что ты туда встанешь». В общем, при небольшом числе стандартных ситуаций с учетом вариантов продолжений и мнений шести участников коллизия получается нетривиальная в n-ной степени.

Ну, навыки волейбола мы отрабатывали только днем. Вечером на площадку выходили МАСТЕРА. Дело в том, что тренерами различных команд, которые тусовались в этом лагере, были преподаватели факультета физвоспитания пединститута. Хотя все они были разной спортивной специализации (бегуны, метатели, лыжники, игровики), но – профессионалы! ОФП – на высоком уровне. Да и с координацией у всех – всё в порядке. Поэтому масакра на площадке была нешуточная. Тут мы только сидели вокруг и, открыв рты, пускали слюни от восторга. И было на что посмотреть. Чтобы наутро попытаться сделать хоть что-нибудь подобное.

В спортивном лагере мне довелось ощутить и «морскую романтику». Я уже упоминал, что откуда-то пединституту досталось несколько настоящих морских шестивесельных ялов. Со всеми причендалами. И с полным парусным вооружением. Ну, на веслах мы, пацанской ватагой, время от времени ходили по заливу самостоятельно, выпросив у завхоза две пары весел. А вот мачту с парусом нам не давали. И, кстати, правильно делали. Поскольку это оказалось на поверку весьма нетривиальным занятием. Но всё тот же дотошный доцент Пехлецкий, который учил нас волейболу, сам подошел к нашей компании и предложил походить под парусом. Он, оказывается, был большим любителем и знатоком. Но парусное вооружение яла по своему устройству требовало большого экипажа, чтобы с ним управиться. Экипаж нужен был еще и для балласта, ибо шлюпки развитого киля не имели. Ну, и, разумеется, с дюжину авантюристов нашлоась. И я в их числе.

Шкипер распределил нас согласно судовой роли: шкотовые на фок (это главный парус), который крепился верхней шкаториной (это такая веревка, вшитая в край паруса) к гафелю (это такая наклонная палка, которая поднимается на верх мачты и располагается там вдоль оси судна), а нижний край – свободен и оттягивается шкотом (это конец – веревка, прикрепленная к нижней шкаторине одним концом), который крепится к банке (это скамейка в шлюпке); шкотовые на кливер (это передний парус, нижний край которого одним углом крепится к форштевню, а вторым углом – к банке с правого или левого борта, в зависимости от галса); гребцы (они же – балласт).

 Мне досталось быть шкотовым на кливере. Оказалось, что это важнейшая должность при повороте. Вообще говоря, парусное судно при движении против ветра (не то, чтобы совсем против, но под острым углом к направлению ветра – в бейдевинд) вынуждено лавировать – периодически менять направление движения то правым, то левым бортом к ветру (правым или левым галсом). Таки вот: при смене галса методом оверштаг на судне, имеющем шлюпочное парусное вооружение, в момент перекладки руля шкотовый на кливере должен быстро отдать (отвязать) шкот от банки, зажать его в кулаке, и вывалиться за борт, сидя на планшире (это такой изогнутый брус, закрепленный по верху борта) и зацепившись ногами за банку. Если замешкаться с действием, то судно не повернется, а лишь затормозится и завалится дальше по прежнему галсу. На открытой воде маневр можно просто повторить, а в узостях можно налететь на мель или камни. Я проникся.

Перед выходом я не понял ситуацию и совершил эпик фейл. Я приметил, что шкипер вышел на причал в стеганой болоневой куртке. Погода была теплая, хоть и ветреная. А в заливе, окруженном высокими берегами, таки, вообще было жарко. Так что я даже, где-то внутри, посмеялся над «перестраховавшимся доцентом». И одел только толстую футболку. Последствия были драматичными.

Вышли на веслах. Пока шли по заливу, всё было спокойно, но на просторе был свежий ветер и крутая волна. Шкипер оживился, приказал убрать весла и понять парус. Гребцов усадили на рыбины (это такие решетчатые поддоны на днище шлюпки), чтобы понизить центр тяжести судна, и началась работа для нас, шкотовых. Мы закрепили парус и пошли в крутой левый бейдевинд (это, когда ветер дует в левую скулу). Бодро шли. У форштевня кипел бурун. Шлюпка накренилась на правый борт и упруго взбиралась на волну. И вот тут-то я и начал ощущать, что доцент был отнюдь не «перестраховщиком». А это я оказался безнадежным, да ещё самонадеянным, лохом. Во-первых, ветер на просторе водохранилища оказался ни разу не «теплым», а пронизывающе холодным. А во-вторых, в крутой бейдевинд брызги от буруна долетали до мачты, и я минут через десять хода оказался в мокрой футболке. В свежий ветер. Ощущаете?

Но, между тем, мы довольно шустро пересекли акваторию и приблизились к противоположному берегу. Пришла пора к смене галса. Шкипер скомандовал: «К повороту!». Я отдал конец шкота, уперся ногой в банку, натянул шкот, обернув его через банку и вперился глазами в шкипера. «Лево на борт!». Шкотовые на фоке отдали конец, фок затрепетал, шлюпка мгновенно заметно сбавила ход. Я вывалился за борт. Но, то ли я опоздал, то ли не под нужным углом поставил кливер, но шлюпка застопорили ход и начала, вместо поворота, уваливаться под ветер на прежнем галсе. Шкипер приказал заново закрепить паруса, и мы попытались вновь набрать ход по прежнему галсу. Тем более, что расстояния до берега еще хватало.

Набрали ход и попытались заново повернуть. Я опять что-то сделал не так, и поворот опять не получился. А берег был уже угрожающе близок. Тогда шкипер решил повернуть фордевинд: это такой поворот, например, с левого галса направо, когда все шкоты отдаются, паруса болтаются, а руль кладется направо. Судно ложится под ветер, поворачивается ветром направо почти на 360 ° и останавливается рулем в нужном направлении, левее прежнего курса. Поворот занимает больше времени, требует больше пространства, но требует меньшей сноровки экипажа. Вот этот поворот мы сделали и пошли дальше.

Ходили мы часа два. Через несколько попыток поворачивались уже и оверштаг. К концу плавания я продрог до зубного стука. Но виду не подавал. А к вечеру у меня заломило в синусовых пазухах (это над бровями). И я не на шутку слег. Ребята: смотрите, как одеваются взрослые! Даже когда вы не вполне понимаете, зачем они так делают.

Но всё подходит к концу. Подошло к концу и наше пребывание в спортлагере. Окончилось традиционно: общий спортивный праздник, тотальные соревнования по легкой атлетике, эстафеты, волейбол, баскетбол и – вечерний костер. С песнями крутых тренеров под гитару. Типа:

***

С вступлением меня в военную службу мой «профессиональный» спорт завершился. Не предусмотрено было в нашем училище фехтование. Но заложенные в спорте навыки никуда не делись. Самое главное – спорт научил преодолевать самого себя.

В конце концов это принесло некоторые результаты. В училище я играл в волейбол за сборную курса, потом – до самого дембеля – за сборную факультета. А в 80-х годах – лет, этак, до 40 – за вторую сборную училища. Дальше не потянул. Физуха стала сдавать.

А в годы муниципальной службы – это уже далеко за 50 – физухи оказалось достаточно для выступлений за сборную Администрации города на спартакиаде городских чиновников. И среди восьми команд наша не опускалась ниже 3-его места. Форма с эмблемой Администрации до сих пор лежит в кладовке.