Жизнь как есть

Сугубо личные заметки. Молотов – Пермь – Москва. И Ракетные войска стратегического назначения

22. Серебряный бор

В мае 1977 года майор Соколов наконец освободил назначенную мне жилплощадь, и мы переехали в нашу служебную квартиру № 84 на 12 этаже в доме № 15 на улице Живописной в микрорайоне Серебряный бор.

Квартира была однокомнатная. Самая обычная – с комнатой в 19 метров. Правда, прихожая была никакая – пятачок у входной двери меньше двух квадратных метров. Но зато в этой квартире была огромная кухня в 11 квадратных метров с выходом на балкон. Эта кухня нас и выручала. Мы поставили туда наш полуторный диван, кухонный шкаф, да ещё книжный шкаф в качестве серванта и купили отличный раскладной кухонный стол с удобным белым пластиковым покрытием. Эта кухня была у нас и столовой, и спальней для всех гостей, и детской, куда переселилась Лека, когда перед самым отъездом из Москвы у нас родилась младшая дочь Таня. Да и я иногда, перебрав с некоторыми гостями, просто отваливался на диван.

Но диван туда мы поставили не сразу. А когда купили мебель. Ту самую, которая стоит у нас до сих пор. Мебель эту высмотрела драгоценная половина в мебельном магазине на Фрунзенской набережной. Мы этот гарнитур так и высматривали на всю жизнь, с перспективой. Для нашей однокомнатной квартиры гарнитур был великоват. Он туда целиком не помещался. Письменный стол пришлось продать сразу соседям. Обеденный стол мы и не разбирали, и он так и лежал у торцевой стены в упаковке. Там же, у торцевой стены стояли и стулья, поставленные в ряд один на другой, и маленький журнальный столик. А большой журнальный стол с двумя креслами стоял в центре для приема гостей. И даже в нашу нынешнюю двушку наша мебель не поместилась целиком.

Место в Серебряном бору было райское. Это был уже обжитой микрорайон, застроенный, в основном, панельными пятиэтажками, утопавшими в зелени деревьев. В конце 60-х к ним добавились и блочные 12-этажные свечки, а в начале 70-х – и панельные многоподъездные дома. Дома, в большинстве своем, принадлежали Министерству обороны и жили там слушатели различных академий да отставные офицеры. Поэтому район был очень спокойный. В квартале от нашего дома проходил канал, спрямляющий излучину Москва-реки и отделяющий остров Серебряный бор. Берег канала с песчаным пляжем и лесопарковой зоной – излюбленное место отдыха местных жителей. А зимой – вокруг Серебряного бора проходит лыжня, по которой я хаживал на лыжах.

В одном квартале вдоль улицы Живописной располагался стадион «Октябрь». Шикарный стадион. На огромном земельном участке на берегу Москва-реки располагался комплекс сооружений. Здесь было полноразмерное футбольное поле с тартановой беговой дорожкой и небольшими трибунами рядов на десять, тренировочное футбольное поле, окруженное кортом (чтобы мячик далеко не улетал), открытые баскетбольные площадки с деревянным покрытием, открытая хоккейная коробка, четыре открытых теннисных корта с грунтовым покрытием, закрытый теннисный корт, открытый корт с четырьмя волейбольными площадками, спортивный зал, закрытый легкоатлетический манеж, закрытый 50-метровый бассейн. А в конце стадиона – сосновый лесопарк. Даже для Москвы такой спортивный комплекс – большая редкость. И только немного позднее мы узнали, что это великолепие было построено для работников двух научных гигантов – Курчатовского института и НИИ биохимии. Они располагались по соседству. Стало и понятно, почему окрест поселили военных. Так, на всякий случай.

Москва. Стадион «Октябрь». Наши дни.

В конце 70-х стадион выглядел примерно так же. Только вместо тренировочного поля были открытые баскетбольные площадки с деревянным покрытием. А справа – закрытый бассейн с уникальной водой.

Зимой на этом стадионе играла в хоккей с мячом московская команда «Динамо» (многократный чемпион СССР, между прочим), летом я ходил на площадки играть в волейбол, и мы гуляли в лесопарке. А еще мы купили абонемент в бассейн на самый последний сеанс, укладывали Леку спать и уходили в бассейн с уникальной – ярко-голубой – водой, которая была тогда единственной в Москве из-за уникальных же германских озоновых фильтров.

С транспортом в этом микрорайоне тоже было всё нормально. Мимо дома по улице Живописной ходил трамвай № 28. Трамвай ходил часто, как метро. Ждать почти не приходилось, даже частенько нужно было подбежать, когда замечал, что трамвай уже отошел от предыдущей остановки. На трамвае можно было доехать четыре остановки (10 минут) до станции метро «Щукинская» на Краснопресненской линии, а затем – без пересадок до «Площади Ногина» (до Академии). А можно было доехать до конечной остановки – станции метро «Сокол» на Замоскворецкой линии (это – ежели надо было ехать на улицу Горького, к Большому театру, к Павелецкому вокзалу).

Переезд в Серебряный бор имел два существенных последствия: нам стало сильно легче по деньгам и жена, получив прописку, стала подыскивать себе заделье. Для начала надо было устроить дочку в детский сад. Сад был от академии. Я стал выхаживать место. В конце концов , направление в детский сад мне обещали, но тут выяснилось, что в сад берут только в том случае, если мама где-то работает. А чтобы устроиться на работу, надо было куда-то девать дочку… А куда? Супруга самоотверженно нашла выход: она устроилась на почту. Уходила она очень рано, пока я был ещё дома. Потом уходил и я и оставлял Леку одну. Ну, а драгоценная половина, разнеся утреннюю почту, быстро возвращалась. Иногда она ещё заставала меня дома. А потом уходила ещё на пару часов вечером. Ну, и предъявив трудовую книжку жены, я, наконец, получил направление в детский сад. Правда, радости это нам принесло немного: дочка стала болеть. Особенно мы переживали за Лекин отит (это воспаление среднего уха). Чтобы хоть как-то облегчить ей страдания, мы купили даже лампу с синим светом и грели ей ухо. Так прошел почти год. Но супруга тяготилась этой работой и, в конце концов, с почты уволилась.

Закончив с почтой, драгоценная половина записалась на курсы гидов-переводчиков при институте иностранных языков имени Мориса Тореза. Курсы были весьма познавательными. Для меня это обернулось тем, что я попал в Оружейную палату Московского Кремля. Тогда это было практически невозможно. Доступ в палату был ограниченным, и путевки почти полностью уходили в Интурист или по министерствам по великому блату. Да и по блату надо было отстоять многочасовую очередь. А на курсах было практическое занятие по проведении экскурсии в Оружейной палате. Лена договорилась, что в группу возьмут и меня. В назначенное время я прибежал из академии, благо это было 15 минут пешком и безо всяких билетов и контроля на входе в Кремль. Драгоценная половина, таки, закончила эти курсы, но когда пошла на собеседование в Интурист, там вскрылась моя принадлежность к самой засекреченной академии Вооруженных сил, и ей откровенно объяснили, что КГБ разрешения на её прием в Интурист не даст. Ну, то, что Интурист курировался этим достойным Комитетом, было само собою понятно.

Жена, конечно, расстроилась. Но, поехав как-то в центр и выйдя на станции метро «Библиотека имени Ленина», совершенно случайно увидела объявление, что в отдел иностранной литературы требуются библиотекари со знанием иностранных языков. Она заглянула в отдел кадров библиотеки – и устроилась. Работать ей там очень понравилось, но отношения с коллегами как-то не сложились. Но – Господь милостив! – Лену перевели в отдел каталогов, а там её все полюбили.

У Кутафьей башни Московского Кремля. Весна 1978 года.

Фото из личного архива автора

А, между тем, из Серебряного бора мы стали чаще ездить по Москве. И с деньгами стало заметно полегче, да и самоощущение собственного (хотя и временного) жилья добавляло какого-то позитивного настроя; хотелось как-то расширить свое представление о мире. А в столице было чего посмотреть. Так мы многажды побывали в Третьяковке, в музее им. Пушкина, Кремлевских соборах, выставочном зале Академии художеств на Кропоткинской, Манеже, выставочном зале на Кузнецком мосту. Даже служительницы в Академии заметили, как за время этих посещений выросла Лека. Мы продолжили каждые выходные наши Ausflug'и. Мы побывали в усадьбах Кусково и Архангельское, объездили многие московские парки.

С дочерью Ольгой гуляем в Александровском саду. Весна 1978 года.

Фото из личного архива автора

А ещё мы стали ходить в театры. Попадались, конечно, и какие-то проходные постановки, но удалось посмотреть и несколько заметных спектаклей. В театре Сатиры мы увидели «Ревизора», в театре Маяковского – «Бег» и «Человек из Ламанчи» в постановке Андрея Александровича Гончарова. О «Беге» надо упомянуть отдельно. Впечатление было грандиозное; гораздо сильнее одноименного фильма. В главных ролях – Армен Джигарханян, Анатолий Ромашин, Светлана Немоляева, Евгений Лазарев, Наталья Гундарева, Владимир Самойлов. Музыкальным лейтмотивом спектакля были «Кони привередливые» в аранжировке Игоря Контюкова. До сих пор не отпускает настроение мистической безысходности от всего того водоворота, который обозначают у нас Гражданской войной.

Особый интерес – это балет. Мы несколько раз были в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. В Кремлевском дворце съездов довелось увидеть спектакли Большого театра «Жизель» с Раисой Стручковой и «Дон-Кихот» с Владимиром Васильевым и Екатериной Максимовой. А еще в том же Дворце съездов видели концерты Ансамбля Моисеева и Красноярского ансамбля танца Сибири в его лучшие времена. В зале имени Чайковского побывали на юбилейном вечере в честь 80-летия Матвея Исааковича Блантера: в первом отделении – Краснознаменный ансамбль имени Александрова, во втором – эстрадный оркестр Всесоюзного радио под управлением Юрия Силантьева. Эти впечатления не отпускают до сих пор.

Житьё провинциалов в столице имеет одну общую черту: их квартира превращается в перевалочный пункт.

Первыми через нас стали ездить родители моего старого другу Коли Антипова – Зинаида Николаевна и Александр Антонович. Их младшая дочка – Наталья – вышла замуж за выпускника Пермского ВАТУ, которого назначили служить в Венгрию. Для начала (пока мы жили ещё в Беляево) Наталья с грудной дочерью Яной поехала к мужу на место службы. До Москвы её провожал Александр Антонович. Они доехали сюда на «Каме», здесь переночевали, а потом мы все проводили её на Киевский вокзал. И потом она дважды в год ночевала у нас, когда ездила в отпуск к родителям.

А однажды к нам зашел мой однокашник Леша. Он доверительно сообщил, что его пригласили в Академию Советской Армии. Находилась она недалеко от нас, на улице Народного Ополчения и была учебным заведением для подготовка кадров ГРУ ГШ ВС. Я не оговорился: его именно вызвали и пригласили. Дело было сугубо добровольное. А вместо вступительных экзаменов там были тесты на физическую подготовку, психологическую устойчивость, остроту ума и быстроту реакции. Леша, вроде, прошел все тесты и зашел перед мандатной комиссией. Он предупредил, что если его примут, то я не должен удивляться, если он вдруг при случайной встрече не узнает меня. Так надо. Мы с ним допили бутылку коньяку, который Леша принес по случаю встречи, и распрощались. На 15 лет. За эти года Леша поработал и сотрудником какого-то ведомства в Киеве, и «повстанцем» где-то на Востоке, и консулом в Салониках.

Как-то заехали к нам школьные подружки жены. Узнав, что их одноклассница живет в столице, они, конечно же, приехали поглядеть на Москву – есть же где заночевать!

По каким-то делам – уж и не припомню – заглядывали и техникумовские, и школьные однокашники.

Демобилизовавшись из армии, не мог не навестить по дороге домой любимую сестру двоюродный брат жены. От всей своей широкой души он накупил всяких продуктов и забацал шикарную окрошку (уж чего мог!). Кстати, окунувшись в столичную комфортную жизнь, он именно там сформулировал себе твердую парадигму – уехать из убогого удмуртского поселка, чтобы «гулять с семьей по набережной в красивом костюме и туфлях, а не в телаге и резиновых сапогах». Ну, что ж, по прошествии сорока лет он может с удовлетворением отметить, что жизнь удалась. Та, которую он замыслил.

Но самым желанным гостем был у нас любимый шурин – Леша Осколков. В первый раз он приехал к нам еще в Пермь в 1976 году, когда он вернулся из армии и решил совершить вояж, мир поглядеть. Я в это время сдавал экзамены в академию, а дочке только-только исполнился год. Жена рассказала, что он уже тогда был ехидным. Как-то вышел он с Лекой погулять в песочник. Рядом у песке ковырялся такой же малыш. Леша смотрел-смотрел и говорит Леке: «А где у мальчика глазки? Покажи… совочком!» Воспитывал любознательность. Потом мы встретились на родине у жены – в удмуртском поселке Пудем, когда приехали в отпуск. Уже из академии. А Леша тоже приехал в отпуск с Сахалина. Он учился там на моториста торгового флота. Мы понравились друг другу и разъехались по своим делам. А на день рождения в 1978 году Леша (он тогда уже ходил моряком в Японию) прислал мне шикарный подарок – калькулятор. Они тогда только-только стали входить в оборот. Советские были корявые, подслеповатые и с ограниченным набором операций. А тут! Удобный, с множеством научных функций (включая вычисление статистических параметров), с крупным ясным многоразрядным индикатором… Он вызывал зависть всех коллег. Да и мне помог сильно: мне приходилось делать много вспомогательных вычислений для подготовки исходных данных по расчетам для диссертации. Кстати, он безупречно работает до сих пор. Только батарейки вставляй. Ну, а летом того же года он заявился к нам в Москву собственной персоной. Мы чудно провели время! Мы погуляли в Парке Горького и на ВДНХ (он меня соблазнил покататься на бешеном аттракционе, на котором я чуть не помер от страха; а жена, кстати, каталась аж два раза), мы бродили с ним по центру и могли позволить себе посидеть в кафе напротив «Националя» (нынче нас туда даже на порог не пустят), мы много гуляли по берегу канала (и даже фото есть). В общем, Леша очаровал в Москве всех.

И во всех ситуациях нас замечательно выручал полуторный диван в огромной кухне.

(Продолжение  следует)