Жизнь как есть

Сугубо личные заметки. Молотов – Пермь – Москва. И Ракетные войска стратегического назначения

23. Татьянин день

Заслуженный мастер спорта СССР Татьяна Петровна Зеленцова.

Чемпионка и рекордсменка мира 1978 года. 400 м/с барьерами

В январе 1978 года драгоценная половина в очереди за сушеной турецкой курагой познакомилась с Таней Зеленцовой. Татьяна уговорила её купить сразу целую коробку. Разговорились. Понравились, похоже, друг другу. Оказалось, Татьяна Зеленцова профессиональная спортсменка, занимается барьерным бегом, служит в спортклубе ЦСКА и живет в нашем же доме на восьмом этаже. А пока шли до дома (всего лишь шли до дома, Карл!) Зеленцова уговорила мою жену Лену забрать Татьянину дочку из детского сада и оставить переночевать, потому что ей срочно надо было куда-то уехать в командировку, а её муж вернется из своей командировки только завтра. Жена взяла девочку из детского сада. Звали девочку Ольга Зеленцова. И вот назавтра к нам заходит мужик гренадерского роста и робко этак интересуется, правильно ли он понял записку, которую нашел у себя дома, и у нас ли, если верить записке, находится их дочка. Гренадера звали Игорь Зеленцов. Он занимался десятиборьем в ЦСКА.

Через весьма краткий промежуток времени Татьяна оставила у нас экземпляр ключей от своей квартиры, и мы начали жить на два дома. Это было удобно и нам и им. Татьяна с Игорем часто отлучались в командировки или на сборы. И им было спокойнее, когда кто-то приглядывал за квартирой. А для нас было занятно – у Зеленцовых был цветной телевизор (редкость по тем временам). К ним приходили всякие интересные гости: сборная страны по легкой атлетике, Татьянин тренер Анатолий Иванович Юлин с рассказами о военном детстве («Да я наелся картошки с бульонным кубиком! Да кто меня теперь обгонит?!»), подружка Татьяны Ирина Роднина. А ещё периодически приезжала из Новороссийска Татьянина мама – Александра Афанасьевна Климчук. Это была никогда и ни при каких обстоятельствах не унывающая женщина. Она была реальным фронтовиком (медсестрой в морской пехоте), хаживала коком на рыболовецких траулерах по полгода. А в годы нашего знакомства была уже на пенсии. Она любила готовить, делала это вкусно. И любимым напитком у неё была «Старка». Но в одиночку она пить не могла. Она обычно наваривала борща (налепляла полную кастрюлю котлет), заготовляла «Старку» и садилась на лавочке перед домом. Там она дожидалась меня из академии, заводила к себе домой (чтобы я до дома не дошел и там не остался), наливала борща, «Старки», бежала на двенадцатый этаж за моей драгоценной половиной – и мы начинали канканировать.

С Зеленцовыми в нашу жизнь вошел большой спорт, в частности – легкая атлетика. До этих пор я даже и помыслить не мог, что там можно смотреть. Разве что – обзор результатов в новостях. Но чтобы целый день? И вот однажды Татьяна позвала нас в манеж имени братьев Знаменских в Сокольниках на какие-то традиционные соревнования. В первый раз мы пошли на легкоатлетические соревнования только, чтобы уважить Татьяну Зеленцову – уж шибко настойчиво она уговаривала. Уговаривала, скорее всего, из корысти: чтобы мы приглядывали за её дочкой Ольгой, пока Татьяна там за кулисами соревнований тусовалась. Но – пошли. И обалдели. Вживую это оказалось совсем не то, что можно увидеть по телевизору. Там была – АТМОСФЭРА! Азарт. И самое главное – это видеть, как спортсмены готовятся к старту: как разминаются перед забегом, как нервничают перед командой «На старт!», как сосредотачиваются и перетаптываются перед прыжком, как ходят и мучительно обдумывают неудачную попытку…

А какие личности! Олимпийская чемпионка Татьяна Казанкина, будущая олимпийская чемпионка 1980 года Людмила Кондратьева, выдающийся средневик Евгений Аржанов (800 метров), и великий Владимир Ященко! Это надо было видеть: семенил-семенил перед разбегом; потом – несколько медленных стелющихся шагов разбега и – без видимого усилия, как будто кто-то в данном месте на секунду отменил закон всемирного тяготения – взлет на полметра выше планки! Перекидным. Которым тогда уже почти никто не прыгал. И зал затаивал дыхание! Чтобы потом разом выдохнуть… Яшка (так его звали спортсмены между собой) тогда не победил. Он зацеплялся за планку опорной ногой уже на приземлении. Видно было, что ему просто было лень напрячься и отвести эту ногу. Но это было зримое чудо. Поэтому штатники во время переговоров по организации коммерческих турниров в Америке выдвигали только одно условие: в делегации должны быть Казанкина и Ященко, а потом вы можете везти кого угодно – хоть сборную победителей районных соревнований. Они знали толк в организации шоу и в коммерческом успехе. И когда вернулась из-за кулис Татьяна Зеленцова, мы спросили: «Что, перерыв?», она удивилась: «Какой перерыв?! 10 часов вечера! Домой поехали!». День пролетел как один миг.

И потом легкая атлетика стала для нас любимым зрелищем. А когда в 1979 году на только что модернизированном к предстоящей Олимпиаде стадионе в Лужниках проводили открытую Спартакиаду народов СССР по легкой атлетике (как репетицию олимпиады), мы уже целую неделю пропадали на стадионе. Кстати, нам еще повезло. На репетицию приехали многие иностранные легкоатлеты мирового уровня, в том числе из США, Великобритании, Франции, которые через год бойкотировали Московскую Олимпиаду. Так что мы поглядели много кого. В частности – видели бег тогдашнего мирового рекордсмена в беге на 400 метров с барьерами Эдвина Мозеса. А еще – испытать чувство неописуемого восхищения от лицезрения действий спортсмена (просто действий!) в которых слилось торжество духа и совершенство тела. Ощущение, сравнимое лишь с творениями Праксителя и Микеланджело Буонаротти. Я имею в виду бег Мируса Ифтера в 1979 году. Это был на тот момент мировой рекордсмен в беге 5 000 и 10 000 метров. Естественно, спорткомитет поставил перед тренерами задачу не допустить победу иностранца на дистанции 10 000 метров. Любыми совместными усилиями. Сделать это теоретически можно было, если искусственно взвинтить темп на первой части дистанции, чтобы на финише лидер «наелся» и не смог поддержать финишный спурт подготовленного «своего» спортсмена, который, не увлекшись гонкой в начале, сохранит силы на этот самый финишный спурт. Назначили несколько «зайцев», которые должны были взвинтить темп и поддерживать его хотя бы несколько кругов. И было видно, что лидировавший спортсмен, отработав свою «смену», строго после финишного створа (чтобы тренеры видели и оценили его работу), отваливался в сторону и в дальнейшем отставал безнадежно (сил-то только и хватало на эти несколько кругов). А другие назначенные бегуны отрабатывали другую задачу: они ближе к последним кругам выстроили «коробочку», чтобы не пустить Мируса вдогон своему назначенному финишеру. И вот вся эта конструкция работала 24 круга. Зайцы бежали, коробочка держала. Мирус был зажат в середине лидирующей группы и, казалось, смирился со своей участью. Но сразу после колокола (его звук обозначает, что бегуны пошли на последний круг) этот эфиоп с изящной легкостью, демонстративно отстал, а потом обошел на предпоследнем вираже по третьей дорожке коробочку, тщательно выстраиваемую в течение предыдущих 24 кругов. Обошел за вираж метров на 10. В этот момент стадион забыл личные пристрастия, симпатии и антипатии. Трибуны выдохнули в едином порыве. А когда на противоположной прямой Мирус Ифтер роскошными стелющимися шагами, без видимого усилия сделал отрыв до неприличных 50 метров (как от стоячих!), выдох перерос в неумолкаемый рёв. Всё захлестывает восторг от торжества Человека!

Эти походы на соревнования научили нас и ещё кое-чему. Ещё на первых соревнованиях в манеже Знаменских мы заметили одного инвалида, который целый день с неподдельным искренним интересом сопереживал спортсменам целый день. Мы удивились: как этот мужчина попал сюда? Туда приходили только по приглашениям (как мы) или по недешёвым билетам, которые ещё и практически невозможно было достать. Супруга разговорилась с ним. И он рассказал (как всегда: граница на замке, а ключ у прачки), что живет тут недалеко в интернате для инвалидов; что денег на билет у него, естественно, нет; но ему очень нравится эта бодрая обстановка на соревнованиях; что он познакомился с тамошними слесарями, приходил заранее (часа за три до начала соревнований), когда никакого контроля нигде не было, проходил в мастерскую к сантехникам и точил с ними лясы; пережидал, когда перед началом соревнований проходил обход, а когда народ начинал заполнять трибуны, потихоньку выходил из подсобки и смешивался с публикой. Прием простейший. Нужно только достаточно свободного времени. И знать, где находится служебный проход. И мы успешно воспользовались этим приемом на Спартакиаде народов 1979 года в Лужниках.

Зеленцова показала нам, где обустроен на трибунах сектор прессы. Естественно – в самом удобном месте: в районе финишного створа. Этот сектор отделен от остальных трибун ограждением, там внутри не проверяют билеты и там организованы всякие ништяки; например – разносят бесплатную фанту и колу. Только туда пускают по специальным пропускам. Но контроль выставляют (респект инвалиду из манежа!) только незадолго до начала соревнований. Драгоценная половина с дочкой приходила в сектор прессы сильно заранее. А я пользовался другим приемом: использовал солидарность людей в мундирах. Дело в том, что на входе в сектор прессы выставляли контроль милиции. А у нас в академии были шикарные пропуска: массивные корочки ярко красного цвета с тисненой рельефной звездой в центре. Я подходил к милиционэру на входе (прибегал я из академии в форме) и тихонько говорил, что я не имею никаких билетов и пропусков, но я надеюсь на его понимание, как человека в форме человеку в форме же. Срабатывало железобетонно. Он так же тихонько спрашивал, имею ли я какую-нибудь корочку, ну, чтобы окружающие не наседали на него с вопросами, почему он меня пускает. Я уверенно и демонстративно извлекал из кармана свой шикарный красный пропуск; милиционер вытягивался, хитро улыбался мне, козырял и пропускал в вожделенный сектор. Так мы проходили не только в сектор прессы в Лужниках. Нас пускали без очереди в музей имени Пушкина, в Манеж на выставку Глазунова, на первую московскую книжную ярмарку, куда очереди стояли кварталами. Трепет перед красными корочками в Советском Союзе был тотальным.

Жизнь в Москве как-то устаканилась. Но срок моего пребывания в адъюнктуре неумолимо катился к окончанию. И мы стали готовиться к переезду в «провинцию» – стали запасаться имуществом, которое точно невозможно будет достать где-нибудь, кроме Москвы. Получив квартиру, обзавелись мебелью. Потом – приобрели редкую тогда стиральную машину «Эврика». Да-да, ту самую, которую только в этом году отправили на дачу. Она была спроектирована и изготовлена на Московском заводе «Прожектор», который делал оборудование для пусковых установок ракет. Поэтому она и проработала 40 лет. И, скорее всего, проработает ещё столько же. Купили фаянсовый сервиз. Простенький, но на 12 персон. Он нынче стоит на полке в кладовке. Покрытый винтажным люстром, но вполне себе исправный.

В общем – дом у нас был; куда присесть, куда прилечь, на чем поесть – тоже. В семье – слава Богу! – царили мир и согласие. Наладились отношения с соседями и друзьями. Благодать!

И в какой-то момент мы стали задумываться, что хорошо бы эту нашу благодать расширить. Оба захотели. И Бог внял нашим надеждам. Любимая жена Лена стала готовиться к рождению ещё одного члена нашей семьи.

Тогда никаких томографов и УЗИ не было в ходу. Мы просто ждали. И вместе с дочкой Лекой берегли маму.

В целом Лене удалось избежать всяких хвороб. Но неожиданно в консультации у неё обнаружили экстрасистолу (это такой сбой сердечного ритма). И драгоценную половину приписали в специализированный кардиологический роддом № 67. Туда направляли всех рожениц с проблемами сердца. Там были подобраны соответствующие специалисты и оборудование. На нашу удачу этот роддом располагался недалеко от нас, на Проспекте Жукова за кинотеатром «Патриот». Так что в случае чего ехать недалеко.

Случай наступил утром 11 декабря 1979 года. Жена сказала, что чувствует – пора в родилку. Я вызвал скорую. Скорая приехала быстро (в Москве тогда всё работало хорошо). В карте было написано, что везти её надо в роддом № 67. Туда её и отвезли.

А мы с Лекой отправились в Академию. Дело в том, что как только жена вышла в декрет, мы сразу забрали дочку из детского садика. Она там часто болела, и мы воспользовались первой же возможностью, чтобы избавить её от этой напасти. И когда Лену отвезли в родилку, Леку некуда было девать. Не помню уже, как мне удалось уговорить караул пропустить её в нашу до упора засекреченную Академию, но как-то её пропустили. Дочка была там целый день и рассказывала потом, как она ходила с дядей Славой в «кафе». Это они обедали в подвальном буфете.

Вечером мы позвонили из Академии в родилку, и нам сообщили, что Лена родила девочку. Мы собрались и поехали домой. Дома взяли бутылку вина и пошли к Тане Зеленцовой отмечать это событие. И сообщили ей, что девочку назвали Таня. Конечно, в её честь. И это было не лукавством. Петровна всё время поддерживала Лену, давала ей всякие правильные советы.

На следующий день мы с дочкой пошли навестить нашу маму. Купили всяких вкусностей (благо в Москве с этим не было проблем). И тут нас ожидало техническое чудо – видеотелефон. В палаты, конечно же, никого не пускали. Но в приемной была устроена кабинка, в которой был установлен телевизор «Рекорд» модели, которую не выпускали уже лет 20, и черный телефонный аппарат, которые не выпускали лет 40. А ещё видеокамера. Такие же аппараты стояли на каждом этаже. Лену позвали к телефону и мы поразговаривали с ней. Она принесла к камере крошечную Таню, мы видели их, и она видела нас. Это было умильно.

Через неделю жену с новорожденной выписали установленным порядком. Там мы столкнулись с «продвинутыми» нравами. Это в пермских роддомах на выписку приносили букет цветов. Да и то – только при выписке первенцев. А в Москве знающие люди предупредили, что надо положить в конверт (непременно в конверт!) 5 рублей (не меньше) и отдать медсестре, которая вынесет младенца. Мы не стали нарушать обычаи.

Дома нас ждал приятный сюрприз. У нас были еще свежи в памяти бессонные ночи, когда Лека каждую ночь, часов с двух и до утра не смолкая плакала. А я сидел около неё, гладил, перепеленывал и пытался успокоить. И вот уложили мы Таню, я срочно уснул, чтобы поспать хоть немного. Просыпаюсь. За окном светло. Испугался: что случилось? где мы? который час? который день? Кинулся – Таня спит спокойно… Мы обрадовались хоть одной спокойной ночи и стали готовиться к следующей бессонной ночи. И вторая ночь – так же. Спокойно. И все последующие. Танечка: мы тебе по сю пору так благодарны!!!

Так прошла неделя. А тем временем мне стало надо собираться в Пермь. Меня назначили преподавателем в Пермское ВВКИУ. Надо ли пояснять, что мы были в растерянности. Как Лена будет справляться с двумя девчонками? Да и сама ещё слаба… А я в последнюю неделю декабря 1979 года поехал в Пермь.

В Перми я представился командованию училища по случаю назначения на должность и на следующий же день я написал рапорт о предоставлении мне очередного отпуска. И 31 декабря 1979 года вернулся в Москву.

А в Москве у маленькой Тани уже начался мастит, и какой-то нарыв от инфекции, подцепленной в роддоме. Нарыв вскрывала Таня Зеленцова, прокалив иглу на газовой плите и вскрыв этот гнойник самым решительным и жестоким образом. И всё это для того, чтобы не класть Лену с Таней в больницу. К слову, Зеленцова всегда была быстрой на решения. А ведь у скорой, которую вызывала Лена, был только один рецепт – в больницу и на уколы. Но – слава Богу! – обошлось.

По моему возвращении в Москву мы снова стали обзаводиться имуществом для ухода за младенцем. В Детском мире на Лубянке я купил детскую кроватку. В этой кроватке выросла и Таня, и, семью годами позже, младший сын Антон. Она до сих пор лежит на даче, изрядно, правда, отремонтированная, но вполне себе работоспособная. А еще в магазине детских товаров на метро Тушинская мне удалось купить детскую коляску производства ГДР. Это была редкостная удача. Коляска была очень удобная, прочная и красивая. Вишневого цвета. Когда Таня подросла, мы продали эту коляску подруге жены. И в этой коляске выросли ещё и оба её сына, и племянник.

Самое деятельное участие в уходе за младшей сестренкой Таней стала принимать старшая – Лека. Она приносила маме все, что нужно, следила за Таней, когда мама отдыхала, гладила пеленки. И с гордостью изрекала: «Мне ЧЕТЫРЕ года!» Чтобы ей было полегче, мы купили ей маленький складной утюжок. И мы с приятным удивлением обнаружили, как она разом повзрослела и стала серьезной.

***

Через два месяца после рождения Тани мы уехали из Москвы к новому (старому) месту моей службы. Связи с Татьяной Зеленцовой стали эпизодическими, во время редких командировок в Москву, но продолжали оставаться теплыми и дружескими. А в начале 90-х прекратились совсем. Но в самом начале нулевых, когда я уже оставил военную службу, меня встретил в городе начальник отдела кадров нашего училища и сообщил, что меня разыскивает некая дама из новых русских. Оказалось, что её дочь в летнем языковом лагере в Америке совершенно случайно встретилась с Татьяной Зеленцовой в далеком штате Арканзас, где Петровна обосновалась с начала 90-х. И Татьяна попросила девочку из далекой Перми через училище разыскать какие-нибудь наши контакты. Я сообщил начальнику отдела кадров номер домашнего телефона. И где-то через неделю, глубокой ночью, услышал в трубке знакомый энергичный голос Татьяны. Радости нашей не было предела.

А через полгода Татьяна Петровна Зеленцова заявилась к нам в Пермь собственной персоной. И предложила организовать в Перми детские легкоатлетические соревнования под её эгидой. Её кипучая энергия никуда не делась! Мы всей семьей впряглись. И с 2006 года соревнования на Кубок Зеленцовой проходят в Перми на стадионе «Динамо» ежегодно, уже далеко выйдя за пределы нашего края.