Жизнь как есть

Сугубо личные заметки. Молотов – Пермь – Москва. И Ракетные войска стратегического назначения

19. Продолжение службы

Вид на казарменные корпуса и клуб Пермского ВКИУ. 1975 год.

Так, в разводах, нарядах, ремонтах прошли два года.

Уже с 1974 года в училище на должности курсовых офицеров, начальников расчетов УТБ, начальников отделений кафедр стали возвращаться выпускники 1973 года. Впоследствии сообщество выпускников курса в училище было одним из самых многочисленных – 14 человек.

Городок училища постепенно развивался. Рядом с казарменным корпусом первого факультета появилось новое здание клуба со сплошными громадными окнами. На улице Орджоникидзе поднялось 9-тиэтажное здание общежития для курсантов старших курсов (крышу его немного видно поверх здания клуба). Построена новая казарма третьего факультета (у самого правого края фотографии). Комплекс зданий училища стал самым заметным на круче левого берега Камы в самом центре Перми.

А мне работа с личным составом стала поднадоедать. Не знаю, может быть и я стал поднадоедать командованию базы. И вот по осени 1975 года меня продали в квартирную службу училища. Вот, чего уж не ожидал, так это попасть в службы тыла. Но – случилось. Числился я на базе, но был откомандирован в службу тыла, и место мне определили в кабинете на втором этаже училищного общежития. И я приступил к изучению приказа Министра обороны № 10 об организации противопожарной службы в СА и ВМФ и главы 17 Устава внутренней службы ВС.

Кстати, история моего появления в службе тыла не вполне обычна. Оказалось, что незадолго до этого решения в училище была проведена масштабная плановая комплексная проверка соблюдения мер противопожарной безопасности. Проверку проводил начальник противопожарной службы квартирно-эксплуатационной части Пермского гарнизона. Акт получился разгромным: впору приостанавливать деятельность училища. Начальник училища разобрался в ситуации и понял, что этим видом деятельности в училище никто не занимался. Начальника пожарной команды – ветхого старшину сверхсрочной службы – все посылали подальше, чтобы не путался под ногами и не мешал работать. А начальником училища тогда у нас был решительный и резкий генерал-лейтенант Петр Петрович Круглов. Недолго думая, он приказал подобрать толкового лейтенанта, наделить его чрезвычайными полномочиями и откомандировать в распоряжение заместителя начальника училища по тылу. Выбрали меня.

Казалось бы, меня должно было прогнуть от спеси: меня-де признали толковым! Но я уже узнал свою долю: командование базы подумало, что оно обхитрило генерала Круглова. Они представили ему кандидатуру «толкового» (как он требовал) лейтенанта, лейтенант будет продолжать выполнять свои обязанности на базе (ремонтировать технику, проводить занятия с солдатами, ходить в караулы etc), ну, и как бы в нагрузку, чего-то ещё делать для службы тыла. В общем – с одного барана состричь ещё одну шкуру. И примерно с неделю эта тигомотина так и тянулась. Пока генерал Круглов не повел бровью на своего заместителя по тылу – полковника Бугаенко – и не вопросил, когда ему представят этого «толкового» лейтенанта, чтобы лично поставить ему задачу по организации противопожарной службы в училище. А дело для генерала Круглова неумолимо склонялось к выговору от Командующего Уральским военным округом. Это было весьма серьезно. Взыскание от начальника такого уровня могло повлиять на дальнейшую служебную карьеру. Тут надо бы пояснить: когда генерал Круглов поводил бровью, все должностные лица, включая его заместителей (даже не так: заместители – поперед всех), падали ниц и начинали грызть землю.

Полковник Бугаенко вскочил в свой дребезжащий уазик, примчался на базу и наорал на начальника базы полковника Бурдина: «когда этот лейтенант прибудет к нему – полковнику Бугаенко – в распоряжение?». Полковник Бурдин (а он был упертый служака из глухой деревни Осинского района) наорал на начальника штаба (тоже несколько придурковатый майор был) за задержку в исполнении приказания начальника училища (хотя сам же и распорядился спустить исполнение этого приказания на тормозах; не прочувствовал ситуацию), тот – наехал на комбата, и я получил приказание в течение суток сдать расчет и отправиться для продолжения службы в тыл.

Начальник штаба в течение суток оформил через начальника отдела кадров мой перевод начальником азотодобывающей станции. Тут надо бы опять пояснить. Исходя из реальных задач, на расчете заправки должен быть реальный командир – расчет действительно много работал. А оборудование азотодобывающей станции использовалось только в качестве наглядного пособия. Его надо было на занятия предоставить только в вымытом состоянии. На этом расчете вполне успешно мог справиться и имеющийся в штате прапорщик, а начальник мог просто числиться. Вот  меня в качестве «подснежника» и назначили. И я в течение пары часов сдал свой расчет. Тем более, что заблаговременно привел всё оборудование в работоспособное состояние и полностью укомплектовал инструментом и запасными частями.

Вообще-то мне это было кстати. К тому времени мы вместе с сослуживцем – старшим лейтенантом Славой Благининым уже договорились подать рапорты о поступлении в адъюнктуру Академии имени Ф.Э. Дзержинского. Рапорты наши были одобрены заместителем начальника училища по научной работе и благосклонно приняты начальниками кафедр, по специальностям которых мы собирались поступать в адъюнктуру. Но для поступления, по действовавшим тогда правилам, надо было подготовить реферат по теме будущих исследований и подготовиться к довольно серьезным экзаменам. Будучи в статусе начальника расчета на базе делать это всё было гораздо труднее. Командованию базы до этих лейтенантских проблем с подготовкой дела не было вообще. Да и самому все эти хлопоты с техникой, караулами и личным составом были весьма обременительны. Да и просто ездить на базу было дальше. И автобусы туда ходили редко. А в тылу я был предоставлен сам себе, и библиотека – под боком.

В конце концов, я проставился, по-людски попрощался с мужиками из группы и переселился в квартирно-эксплуатационную службу училища. Служебные кабинеты службы располагались на втором этаже 9-этажного здания общежития. На следующий день я прибыл в кабинет к начальнику училища. Генерал передал мне этот разгромный акт, приказал перепроверить его, представить ему план мероприятий по устранению выявленных замечаний. Не только тех, что удалось выявить стороннему инспектору (от него, естественно, многое попытались скрыть). При этом он предупредил и меня, и заместителя по тылу, что я назначен в службу не на посылках к капитану Маслову (это тогда был начальник квартирной службы), а в личное подчинение ему – генералу Круглову. И даже заместителю по тылу я подчиняюсь только в порядке внутренней службы. Я проникся.

Дело в том, что актом инспектора были выявлены несоблюдения требований противопожарной безопасности буквально во всех аспектах: обустройство и содержание зданий и помещений, наличие и исправность противопожарной техники, организация противопожарной охраны. Начал я вникать в тонкости противопожарной охраны. Изучил нормативные документы: приказ Министра обороны об организации квартирного обеспечения в Советской Армии, приказ Министра обороны об организации противопожарной охраны в Советской Армии. Понял, что задача оказалась нетривиальной. И полез по закоулкам и загашникам всех зданий и помещений. Узнал о состоянии этих сооружений много нового. Где-то через месяц представил начальнику училища свой акт. Раза в два толще инспекторского. С точным указанием того, что, где и по чьему недосмотру было нарушено. И какому пункту какой статьи какого приказа или СНиПа это не соответствует. Начальник училища въедливо прочел каждый пункт замечаний и потребовал от меня подробных пояснений. Я пояснил. Тут проникся генерал. И через день назначил совещание руководящего состава.

На совещание в зал заседаний прибыли все заместители начальника училища, начальники факультетов, кафедр, служб, командир Учебной технической базы и аз, многогрешный. Я примостился в самом дальнем углу. Начальник училища стал зачитывать пункты акта проверки и называть фамилии ответственных за устранение нарушений. Ответственные вскакивали (и всё больше полковники) и сбивчиво пытались объяснить, что они не виноваты и что причины нарушений, конечно же! «объективные», да и вообще замечания – это напраслина проверяющего. Начальник училища поводил бровью в угол. В углу сидел я со вторым экземпляром акта. Я тоже вскакивал и называл пункт приказа Министра обороны, СНиПа (строительных норм и правил) или главы 17 Устава внутренней службы. Ответственным ответить было нечего (я-то готовился, а ответственные – нет). Они замолкали. Генерал ставил в плане дату и громко объявлял её. И мне приказывал поставить эту дату и фамилию ответственного в мой экземпляр плана. После оглашения всего списка он приказал мне встать и изрек: «Запомните этого лейтенанта в лицо (весь зал заседаний вперился в мой угол). Он будет проверять то, что я вам тут наприказывал. И имейте в виду: что он скажет – это Я СКАЗАЛ! А ты, лейтенант, в обозначенный день будешь докладывать МНЕ ЛИЧНО о том, что полковник Бурдин (он назвал фамилию первого попавшегося ему на глаза начальника; тот – инстинктивно вскочил) ЗЛОСТНО НЕ ВЫПОЛНЯЕТ ТРЕБОВАНИЯ МИНИСТРА ОБОРОНЫ И ПРИКАЗАНИЯ НАЧАЛЬНИКА УЧИЛИЩА!!!». Полковник Бурдин побледнел, а у остальных лица перекосило как от оскомины. Начальники потянулись к выходу, злобно оглядывая меня и пытаясь запомнить в лицо. Как приказал генерал Круглов.

А для меня потянулись пожарные будни. Работы оказалось много. Для начала пришлось разработать план противопожарной охраны училища. Это комплексный документ, в котором указаны ответственные за противопожарное состояние каждого здания и сооружения училища, места расположения противопожарных средств (пожарных кранов, огнетушителей, пожарных щитов), действия должностных лиц и подразделений в целом по предупреждению пожара и при пожаре: кто пожарную команду вызывает, кто куда бежит, кто имущество вытаскивает, кто тушить помогает. А потом много всего: и компрессоры ремонтировать для зарядки углекислотных огнетушителей, и подставки для хранения огнетушителей проектировать и организовывать изготовление, и типовые инструкции для всех видов помещений разрабатывать, и боевой подготовкой пожарной команды руководить. Само собой – в обозначенные дни я прибывал в кабинет начальника училища и пунктуально докладывал об устранении замечаний.

Помаленьку недостатки из акта устранялись, и к весне 1976 года был вычеркнут последний пункт. Я облазил всё училище ещё раз, доложил генералу и пошел звать инспектора из гарнизонной квартирно-эксплуатационной части (КЭЧ) предъявлять результаты. К тому времени мне уже была известна армейская мудрость: «При желании и к столбу докопаться можно». Увы, и примеры, тогда, к счастью, не шибко частые, тоже были известны. Но в моем случае случайности должны были быть исключены! Поэтому до прибытия инспектора, на всякий случай, я заехал к своему комбату и попросил у него «гранату». Дело в том, что именно на нашу группу выписывалась в год бочка спирта. Согласно регламенту технического обслуживания агрегатов заправки компонентами ракетного топлива, после нейтрализации внутренние полости должны были обезжириваться и обезвоживаться спиртом. Но за счет «методического мастерства» база этот спирт экономила и использовала его в качестве бартера для выполнения самых дефицитных работ. Прием инспектора относился к числу самых дефицитных. И прошел успешно. Гештальт был завершен! Так что я осторожно так испросил у генерала разрешение на отпуск. И разрешение получил.

С другой стороны на пожарной работе – я смог более самостоятельно планировать своё время. Это было весьма кстати. Летом, перед самым назначением на пожарную должность, у нас родилась дочка. И стало можно больше быть дома. А еще – появилась возможность подготовиться к поступлению в адъюнктуру: и библиотека под боком, и с преподавателями кафедры можно было всегда проконсультироваться.

К зиме состоялся приказ Главкома РВСН о выделении мест в целевую адъюнктуру. Это места в ведущих академиях (тогда – в Военной академии имени Ф.Э. Дзержинского в Москве и Военно-инженерной академии имени А.Ф. Можайского в Ленинграде) по определенным специальностям, выпускники которых назначаются на преподавательские должности в училища РВСН. Место по кафедре двигательных установок стратегических ракет для Пермского ВКИУ в 1976 году выделили в Москве. Естественно, начальник кафедры Александр Тимофеевич Манташов, дал согласие на направление меня в академию на это целевое место и сообщил в научно-исследовательский отдел (НИО), который выполнял всю техническую работу по оформлению кандидатов. Где-то в ноябре 1975 года меня пригласил к себе начальник НИО Феликс Иосифович Райцес. Он доверительно посоветовал мне найти возможность съездить в Академию Дзержинского и лично познакомиться с начальником кафедры и профессорами. Он намекнул, что кота в мешке никакая академия принимать не будет. Дело в том, что защита будет организована в диссертационном совете академии, отчитываться за уровень защиты будет тоже академия. И они, как правило, если подает заявление какой-то незнакомый кандидат, дабы не портить себе отчетность, зовут на экзамен кого-то из своих выпускников, ставят ему более высокие оценки и принимают на свою кафедру адъюнктом. Жизнь.

Правда, Феликс Иосифович предупредил, что денег на командировку он мне дать не может. Ну, не то, что совсем не может (это я потом понял), но не хочет светиться, чтобы за счет личных связей, в некоторое нарушение финансовой дисциплины, фиктивно назначить меня исполнителем в какую-нибудь научно-исследовательскую работу (НИР), чтобы оплатить командировку. Так делалось, если в адъюнктуру готовился кто-то из офицеров кафедры. Но я-то был, как бы, базовский. И для меня никто не впрягся. И ещё я потом понял, что можно было бы как-то широко поулыбаться, состроить из себя казанскую сироту, поразмазывать сопли по щекам… Может быть, и оформили бы. Но у меня как-то не было настроения размазывать сопли. И драгоценная супруга меня поддержала. Хотя тогда лишних денег у нас не было. Собрали, поднатужившись. И я доложил, что готов поехать за свои. Ну, а уж тут Феликс Иосифович поговорил с заместителем по тылу, чтобы меня отпустили на неделю и оформили командировку.

Феликс Иосифович по своим каналам поговорил с коллегой в академии, чтобы меня там приняли, снабдил телефонным номером начальника НИО (но не расщедрился ещё какой-нибудь полезной информацией) и напутствовал: вот насколько мне удастся познакомиться с потенциальными научными руководителями и создать о себе благоприятное впечатление у них, настолько будет успешным моё поступление. И это тест здесь в училище: насколько я сумею при столь ограниченной информации вообще сориентироваться в структуре академии, подать себя нужным людям, настолько меня будут всерьез воспринимать здесь, дома. Я понял. И поехал.

Главный корпус Военной академии имени Ф.Э. Дзержинского. Москворецкая набережная. Москва.

Добрался я до академии благополучно. В НИО сотрудники оказались поприветливее, чем в «родном» училище. Мне объяснили, что места в адъюнктуре выделены на кафедрах № 11 и № 15 и предложили побеседовать с начальниками обеих кафедр. Но когда назвали фамилии начальников, я струхнул. Начальник кафедры № 11 – доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР, генерал-майор Михаил Иванович Копытов; начальник кафедры № 15 – доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР, полковник Михаил Федорович Дюнзе. Дело в том, что мы в училище учились по учебникам этих ученых, и для нас они казались какими-то небожителями. А тут, этак между делом – «переговори»… Но делать нечего – пошел.

Генерал Копытов принял меня очень доброжелательно и запросто. Поспрошал про успехи в учебе (не скрываясь поднял бровь, услышав за средний балл 5,0), про научные интересы. Откровенно сообщил, что у них на кафедре в этом году уже имеется на примете свой дипломник, у которого есть уже и научная тема, которую он будет продолжать, поэтому у меня не то, чтобы нет шансов (5,0 – это 5,0), но не совсем желательно нарушать гармонию сложившихся на кафедре отношений. Видимо, заметив мою потухшую физиономию, он поспешил меня ободрить. К этому моменту он уже выяснил, что я профессиональный двигателист, и пояснил, что их-то кафедра – конструкции ракет. Это хоть и близкое, но все-таки иное научное направление. И посоветовал заглянуть на кафедру №15. На которой в этом году тоже будут набирать адъюнкта. Да не просто посоветовал, а поднял трубку и позвонил начальнику кафедры: «Миша («Миша»!!!, это небожителю-то), тут у меня сидит отличный парень; по-моему это по твоей части; ты бы побеседовал с ним; не пожалеешь.» Кликнул через проем двери какого-то подполковника и попросил проводить до кафедры № 15.

На кафедре № 15 меня принял тоже её начальник – полковник Дюнзе. Это был хромой седой суховатый старый немец. Ну, это мне тогда так казалось. А вообще-то ему тогда было всего 55. Хромота у него была после фронтового ранения. Он тоже задал пару вопросов, сугубо по делу. Выяснил, что я, если чего-то и понимаю, то в жидкостных ракетных двигателях (ЖРД). Это понятно: я, худо-бедно, был профессиональным конструктором ЖРД по техникумовскому образованию, и научной работой в училище занимался по части горения в камерах сгорания ЖРД, да и диплом нестандартный делал по этой тематике. Он одобрительно улыбнулся мне и тут же вызвал одного из своих сослуживцев – полковника Георгия Владимировича Куликова. Это был улыбчивый хитроватый остроумный доцент. Он как раз был ведущим лектором на кафедре по профилю ЖРД. И учебник его по теории ЖРД я тоже помнил. С ним мы проговорили довольно долго. Георгий Владимирович задавал как серьезные, так и довольно хитрые вопросы. Но всё по делу. В конце концов, он успокоил меня и, улыбнувшись, пояснил, что они никого в этот год из своих выпускников не ждут и с удовольствием меня примут. Пояснил, как будут принимать вступительные экзамены.

Благополучно решился и вопрос с рефератом. По тогдашним правилам поступления в адъюнктуру кандидаты должны были написать реферат по теме будущих исследований. Хитрость тут была в том, что если тема реферата не соответствовала тематике научных работ кафедры, комиссия могла отказать в приеме даже при блестяще сданных экзаменах. Таким образом отсеивались «чужие» кандидаты. А «свои» всегда как-то точно «угадывали» тематику работ кафедры. Ну, и я понял, что понравился на кафедре. Поскольку Георгий Владимирович мне сказал, что я могу писать реферат на любую тему, которая мне лучше знакома. Только оформить правильно. Чтобы они могли подшить его в дело. А они его зачтут как «правильный». Я понял, что сумел «договориться». Хитрый еврей Феликс Иосифович оказался, как всегда, прав.

Самое главное впечатление от поездки в Академию – это изменение моего представления о ней. Точнее – о её преподавателях. Обычно представление о столичных заведениях складывается превратное. Тогда было – что там всё по блату, либо о необходимости каких-то нечеловеческих способностей, чтобы поступать туда на учебу в адъюнктуру. А со мной беседовали нормальные доброжелательные офицеры, без тени снобизма, все, как один, толковые. И самое главное – никаких даже намеков на какие-то неделовые взаимоотношения, типа родственников или каких-то сомнительных услуг. Всё – как учили: в науку – предъяви научную квалификацию. Может быть потому, что мне повезло попасть на выучку к поколению фронтовиков. И первому послевоенному поколению офицеров. Они всё мерили по-настоящему. Это меня (простите за напыщенность) окрылило.

Дальше всё было стандартно: я написал реферат, подготовился к экзаменам. Во время подготовки записался на семинар для аспирантов по философии к профессору Пермского государственного университета Владимиру Вячеславовичу Орлову и сдал кандидатский экзамен по немецкому языку в госуниверситете же. По языку мне, естественно, помогала жена. В июле – меня вызвали на вступительные экзамены. Экзамены были по философии, иностранному языку и по специальности. После экзаменов по специальности начальник кафедры № 15 академии тепло попрощался со мной и посоветовал не беспокоиться.

И я поехал домой готовиться к переезду в Москву.

(Продолжение следует)