Жизнь как есть

Сугубо личные заметки. Молотов – Пермь – Москва. И Ракетные войска стратегического назначения

12. Поступаю во ВКИУ

На вступительные экзамены в военное училище я был призван установленным порядком. Через военкомат. По повестке. Я осознавал, что моя жизнь меняется кардинально. Накануне я попросил сфотографировать меня во дворе нашего дома. Ну, так… На память. Как зримая точка отсчета. Вот что получилось:

Фото из личного архива автора.

И 4-го июля 1968 года в числе первой группы абитуриентов из кандидатов города Перми прибыл торпедовозом в летний лагерь на втором объекте Пермского ВКИУ. «Второй объект» – это учебная техническая база (УТБ) Пермского ВКИУ. Он располагался на правом берегу Камы рядом с поселком Верхняя Курья. Как раз напротив мартеновского цеха Мотовилихинского завода. Выше по Каме располагалась территория лесопильного завода «Музлесдрев», вся загроможденная кучами кругляка, толстым слоем ободранной со стволов коры и штабелями пиломатериалов. С противоположной стороны УТБ вниз по течению Камы протянулся заболоченный пустырь. Когда-то, с другого берега Камы в направлении этого пустыря болванками отстреливали орудия с Мотовилихинского завода.

Этот военный городок, на самом берегу, достался училищу от его военно-морского прошлого. Когда наше училище – с 1938 по 1958 год назвалось ВМАТУ – Военно-морское авиационно-техническое училище. Это было единственное училище, готовившее авиационных техников для авиации Военно-морского флота. Его выпускники служили на всех флотах. Непосредственно на берегу эта база располагалась, чтобы обслуживать летающие лодки, которые взлетали и садились на акваторию Камы. С тех же времен на базе сохранились плавсредства: два торпедовоза и разъездной катер. Торпедовозы – это небольшие баржи с открытым трюмом и автомобильным мотором, которые в своей флотской жизни развозили торпеды по судам, стоящим на бочках. Ну, как – «небольшие»… В трюм каждой такой баржи свободно помещалось человек 100. Стоя, разумеется. Вот на таком торпедовозе с пристани речного вокзала и привезли нас на учебную базу ВКИУ.

Торпедовоз привалился к пристани, которая представляла собой два понтона, соединенных стальной рамой. Поверх рамы был закреплен дощатый настил. Поднявшись по шатким деревянным сходням на невысокий обрывчик, мы попали в палаточный лагерь. Собственно, лагеря пока не было. Между рядов берез примостились с полсотни палаточных гнезд. Это такие бетонные квадраты, наподобие ленточного фундамента, высотой с полметра. В одной из сторон квадрата был обустроен проход, закрывающийся дощатой дверцей. Напротив прохода между стенками гнезда располагался дощатый настил. Из настила торчал дощатый шест высотой метра два.

Перед первым рядом гнезд убегала вверх от берега забетонированная дорожка – лагерная линейка. Влево от линейки раскинулось футбольное поле, окруженное полноценной 400-метровой гаревой беговой дорожкой. А между линейкой и футбольным полем стояли четыре навеса. Под навесами на вкопанных столбах были устроены дощатые столы и скамейки. Поодаль, за палаточными гнездами виднелись две огромные брезентовые палатки на каркасе. Каждая палатка была величиной с приличный ангар: высотой метров 5 и длиной метров 40. Как мы потом узнали, это были палатки, которыми на полевых стартовых позициях укрывали транспортные тележки с ракетами 8к63.

В первый день мы обустраивали лагерь. Нас повели на какой-то склад, где мы получили скатанные армейские палатки, матрацы, подушки, простыни и по паре одеял. Палатки нацепили на шест и оттянули углы растяжками. Поскольку дождя не было, подвернули полы кверху так, что над гнездами образовалось нечто, вроде зонтика. На помосте разложили матрацы. Вповалку. Побродив по городку, мы увидели, что, кроме палаточного лагеря, в нем наличествует какая-то территория, огороженная глухим бетонным забором (как мы узнали впоследствии – техническая зона, где располагались хранилища с вооружением), казармы для солдат, которые эту технику обслуживали, столовая, и клуб.

На следующий день с нами стали встречаться офицеры штаба набора и объяснять, что нам предстоит. Мы с удивлением узнали, что наши «авиационные» погоны – просто маскировка. И что попали мы в Ракетные войска стратегического назначения. Нам разъяснили, чем различаются специальности военного инженера-механика и инженера-электрика. И что на механиков учат на первом факультете, а на электрика – на втором. И что больше никаких факультетов в Пермском высшем командно-инженерном училище (так оно тогда называлось) нет.

Каждый день торпедовозы доставляли новые партии абитуриентов и палаточный лагерь начал заполняться. Палатки первого факультета размещались ближе к зданиям учебной технической базы. Для самоподготовки использовались навесы между линейкой и футбольным полем. Для экзаменов использовались автоклассы, а также две палатки от изделия 8к63.

В палатке наши матрацы оказались рядом с Васей Даньшиным. С ним мы приятельствовали многие годы. Сына его я устраивал четвертью века позже в училище. А сам Вася прослужил на боевом дежурстве дольше всех из нашего набора – 18 лет на командном пункте полка 14-й ракетной дивизии в городе Йошкар-Ола. Со вторым торпедовозом в лагере появился и ещё один «хитрец» из параллельной группы нашего техникума – Миша Гниломедов. С ним приятельствуем до сих пор.

Питание было организовано в столовой УТБ. Точнее – под навесом, примыкающим к столовой. Должен отметить, что питание было доброкачественное, в достаточном количестве. Особенно вкусным был хлеб гайвинского хлебозавода. Правда, поскольку коллективы абитуриентов были разношерстными, неслаженными, то нравы в столовой были жестокими. Как говорили сами абитуриенты – ЧЧВ («человек человеку волк»). Не успеешь к столу – останешься без хлеба и без сахара. Поэтому по команде «Зайти в столовую!» группа врывалась туда как спецназ на захват бандформирования, сметая все на своем пути. Смести чего-нибудь, правда было трудновато: и столы и лавки были вкопаны в землю. Со временем сложились землячества по месту призыва, которые как-то урегулировали ситуацию, так что голодным никто не оставался.

Экзамены были организованы спокойно и доброжелательно. Проводились обстоятельные консультации. Экзаменационные работы рассматривались тщательно и аргументированно. На устных экзаменах ответы выслушивались внимательно, с наводящими вопросами. Было заметно, что экзаменаторы стремились выбрать наиболее подготовленных абитуриентов с высоким потенциалом, не обращая внимания на мелкие ошибки и оговорки.

Параллельно экзаменам проводилась проверка начального уровня физподготовки. Однако, не припоминаются случаи, чтобы по результатам проверки физподготовки кто-либо был не допущен к вступительным экзаменам.

Конкурс на факультет был около 5 человек на место.

По тогдашним правилам приема в ВУЗы школьные медалисты и обладатели техникумовских дипломов с отличием должны были сдавать вначале один экзамен – по математике. Если экзамен сдавался на «отлично», то кандидат освобождался от остальных экзаменов и подлежал безусловному зачислению. Если получал другую оценку, то должен был сдавать все остальные экзамены и участвовать в конкурсе на общих основаниях. Я математику сдал как положено и остался в лагере балдеть. Балдеж состоял, по большей части, в подметании лагерной линейки, сидении на берегу и игре в футбол на стадионе.

Хотя, «балдеж» был весьма относительный. Лето у нас на Урале никогда не отличалось особой умильностью: пасмурно, холодно, дожди. И в тот год было так же. Под ногами вечно чавкает, в палатке промозгло, на земле – лужа. Как нельзя кстати оказались два одеяла.

Во время сидения на берегу я поймал себя на мысли, что город на противоположном берегу видится мне совсем по-другому. Хотя, казалось бы, там все те же улицы и дома на них, мимо которых я много раз хаживал, которые привычны и знакомы до деталей. Этот «знакомый» город видится мне как бы со стороны. Из другой жизни. Хотя он – вот он, рядом… И – далеко. Как всё дальше с каждым днем уплывала куда-то вся моя прежняя жизнь. А какая она будут – новая – мне вообще было неизвестно. От этого ощущения было немного тревожно. Но было отчетливо ясно, что возвращение уже невозможно…

Но всё своим чередом двигалось к итогу.

По результатам экзаменов на первый факультет было набрано 123 человека и раскассированы на 4 учебных группы.

На курсе молодого бойца нас одели в полевую форму. Правда – второго срока. Разношенные сапоги из ремонта, постиранные гимнастерки и шаровары. Это было логично. Что мы делали на курсе молодого бойца? Мели лагерь; учились ползать, окапываться, стрелять; каждый день отрабатывали на плацу строевые приемы, на стадионе разучивали комплексы вольных упражнений № 1 и № 2 на 16 счетов; спали в палатках. Какая тут новая форма? Тем более, что мы еще не были зачислены в училище, и выдавать нам новую форму у вещевой службы не было юридических оснований. Выглядели мы в военной форме, конечно, весьма комично. Но, потихоньку втягивались в службу.

В лагере нам выдали личное оружие. Правда, до присяги, как бы во временное пользование. Автоматы были разных серий. Конкретно мне достался мой ровесник – автомат выпуска 1949 года. А кому-то – и 1960 года выпуска. Поразбирав, почистив и постреляв, я заметил, не без удивления, что по мере, как бы, «совершенствования» конструкции и отладки производства, качество автоматов с каждым годом заметно (даже на ощупь) понижалось. И наружные поверхности становились пошершавее, и затворная рама на ощупь продвигалась с трудом. А у меня – затвор летал как пушинка. Почему с совершенствованием технологий уходила тщательность выработки и подгонки деталей, мне не ясно и до сих пор.

Там же, на первом лагерном сборе, нам впервые довелось стрелять из боевого оружия. Начальное упражнение: три одиночных выстрела без ограничения времени прицеливания по грудной фигуре (мишень № 4 с кругами) на расстояние 150 метров. Помню до сих пор.

На стрельбище в Заозерье. 1968 год.

Курс молодого бойца закончился пешим переходом из лагеря к месту постоянной дислокации. Дорога через Верхнюю Курью была еще не достроена: полотно было спрофилировано и отсыпано щебнем, но без асфальтового покрытия. Посередине дороги торчали столбы линии электропередач. Пыль стояла жуткая. Это был первый в истории училища пеший переход курсантов по окончании летних лагерей, так как автодорожный мост был введен в эксплуатацию только  в ноябре 1967 года. Политотдел расстарался: на мосту перед колонной выстроился оркестр училища под управлением капитана Л. Карусова. Во главе колонны – импозантный начальник летних сборов подполковник Н.М. Бахтин со щегольской планшеткой где-то у колена. На мосту – девушки с цветами, фото- и кинокорреспонденты местных газет и телевидения. Лепота и умиление…

Разместился наш курс на третьем этаже в казарме, которая выходит окнами на набережную. В правом крыле, если глядеть с Камы. Поднявшись на этаж, открыли рты. После нар в вечно мокрых палатках и хлюпающей под ногами грязи мы увидели натертый воском крашеный пол, койки на панцирных сетках с никелированными спинками и белоснежные простыни! Следующим культурным шоком была столовая. Там, вместо вкопанных в земляной пол нестроганых столов лагерной столовой, стояли – опять же под белоснежными скатертями – столы на четверых, приборы из нержавейки, посуда – фаянсовая с надписью «РККА»; и только в посуде для чая – дедовщина: на столах для первого курса – эмалированные кружки, для второго – кружки фаянсовые, а для третьего – стаканы В ПОДСТАКАННИКАХ.

В оставшиеся пару дней до присяги мы обустраивались в казарме. Нам выдавали обмундирование первого срока. А еще – шинели. Лишь немного позднее мы поняли, как это важно. Мне досталась шинель какого-то довоенного образца, похоже – кавалерийская. Поясню. К тому времени курсантские шинели шили довольно узкими, с неглубокой складкой на спине, укороченными, с короткой шлицей и анодированными пуговицами на ней. Мне же досталась шинель широченная, длиннющая – почти в пол – и со шлицей почти до пояса. Это, чтобы в седле сидеть. А полы чтобы – по обе стороны крупа. И пуговицы на ней были латунными. Она была такая единственная на курсе. Не ведаю, из какой заначки попала она на снабжение. Поэтому перед строевыми смотрами мне приходилось надраивать эти пуговицы пастой ГОИ. Я перешил крючки, так что левая пола запахивалась почти до правого плеча. Носить такую шинель было тяжело. Но уже с октября я понял её прелесть. В окна казармы в северный ветер нещадно дуло, сколько бы мы их не утыкали. Стало холодно. На ночь мы укрывались шинелями. И вот тут моя необъятная по ширине шинель, особенно если расстегнуть хлястик, была бесценна. Как в сказке: солдат лег на шинель, укрылся шинелью и в головах шинель; и всё одна. Но надо было быть бдительным: не успеешь – кто-нибудь утащит её.

Особая статья – парадное обмундирование. Тогда это были закрытые кителя со стоячим воротником, синие бриджи (офицерского цвета, в отличие от защитных – солдатских) и хромовые сапоги. Мы относились к подгонке парадного обмундирования с особой тщательностью. И ушивали бриджи, и укорачивали кителя – чтобы пофорсистее, помоднее… Вспомните 60-е: брюки клеш в обтягон по бедрам. А бриджи-то нам выдали по лекалам 50-х – широченные. А сколько усилий было потрачено, чтобы исхитриться подшить воротничок, заложив поверх стойки тонкую проволочку, чтобы край был внатяг и не шире спичечной головки. Дурные были! А хромовые сапоги на чисто кожаной подошве?.. Форс один. В дождь промокает через 10 минут ходьбы. Мы старались поскорее проносить дыру на подошве, чтобы сдать в училищную сапожную мастерскую, где наклеивали микропористую подметку. Понимание приходит быстро. Но это будет потом…

А пока, через два дня стараний и тренировок, 30 августа 1968 года на плацу училища мы приняли военную присягу.

Начались учебные будни.