Жизнь как есть

Сугубо личные заметки. Молотов – Пермь – Москва. И Ракетные войска стратегического назначения

17. Служба

Все выпускники были назначены на строевые должности в РВСН.

Я был назначен начальником расчета в УТБ Пермского ВКИУ. Я напросился на эту должность сам. Вообще, тогда действовали установленные ещё с императорских времен правила, что все выпускники военных училищ ранжировались по успеваемости. При равных средних баллах (только при равных) учитывались дополнительные обстоятельства: уровень защиты дипломных проектов, баллы по основным дисциплинам (боевому применению стратегических ракет и эксплуатации ракетных комплексов), ну, и дополнительные обстоятельства – партийная принадлежность, участие в выборных органах, научная работа, спортивные достижения, в конце концов – по алфавиту. И на распределение выпускники заходили строго по номерам ранжирования. Выпускники, окончившие училище с золотой медалью и с отличием имели право выбирать должности из числа присланных для распределения из Главного штаба РВСН. 

Я заходил по ранжированию первым. Тут было всё понятно. По всем показателям: средний балл – 5.0; фамилия на первую букву алфавита; по науке – многократный лауреат межвузовского конкурса РВСН научных работ курсантов и слушателей; не просто член КПСС, а ещё и член партийного бюро курса; по спорту – член сборной команды курса по волейболу; а к тому же – участник художественной самодеятельности, да и вообще – единственный из училища делегат Всесоюзного слёта студентов. Поэтому имел возможность выбрать из всего списка. Я уже тогда собирался заниматься научной работой и не имел склонности к командным должностям. И я опасался, что из строевой части меня могут не отпустить. Были множество таких случаев. А я не хотел рисковать. Поэтому я напросился в Учебно-техническую базу училища. Впрочем, и командование училища не шибко возражало. Ко мне было хорошее отношение и начальника курса, и преподавателей. Поэтому назначение я получил беспрепятственно.

Назначение я получил в 4-ю группу Учебной технической базы начальником расчета заправки окислителем. Четвертая группа была небольшой по численности и по количеству единиц техники. Но зато это были АГРЕГАТЫ! Первое отделение – заправки. В его составе было два расчета. В доставшемся мне в командование расчете: одна насосная станция ЗАК-52 на шасси автомобиле ГАЗ-63, две цистерны 8г165п на 10-метровых полуприцепах к седельным тягачам КрАЗ-214, обмывочно-нейтрализационная машина (типа пожарной машины) 8т311м на ЗиЛ-157; в довесок – в отделении бортовой автомобиль и две дополнительные внештатные цистерны. Второе отделение – транспортное. В его составе транспортный агрегат 15т25 для перевозки ракеты и полуприцеп 15у26 с установщиком ракеты в шахту.  Это были 30-метрове шаланды, каждая с четырехосными тягачами МАЗ-537. А ещё в группе была азотодобывающая станция для выработки жидкого азота из воздуха.

Сослуживцы оказались доброжелательными порядочными мужиками. Командир группы – старший лейтенант Леша Сапожников, начальник отделения заправки – капитан Георгий Николаевич Заикин, мой коллега по отделению заправки лейтенант Женя Набока, начальник транспортного отделения – капитан Вася Шамрицкий, начальник азотодобывающей станции – лейтенант Леха Пятков. Народ всё молодой, азартный. Военнослужащих срочной службы в группе было немного; у меня в расчете было всего 5 человек. Правда, это не многим упрощало проблему. Половина срочников была из Ростовской области; эти все были ушлые и жуликоватые. Проблем с ними было предостаточно.

Первое наставление я получил от замполита – подполковника Григория Ивановича Олокина – в первую же встречу, когда я представлялся командованию базы по случаю назначения на должность. Он наущал, что с этого мгновения, где бы я ни был, чем бы ни занимался, все 24 часа в сутки я отвечаю за всё, что случится во вверенном мне в управление расчете: и за людей, и за технику. И ещё: какие бы решения я ни принимал, я – и по закону, и по сути – должен быть всегда прав. Это убережет от зависимости от подчиненных. Да и от поползновений начальников принудить меня к чему-нибудь не шибко порядочному. Это указание я помнил всю свою службу; и военную, и гражданскую. Кстати, следование этому правилу не раз избавляло меня от попадания в щекотливые ситуации.

А Леша Сапожников (он был нам в группе как отец родной, хоть и не в высоких чинах, но был он летами постарше – поступил в училище из сверхсрочников) на одной из первых неформальных бесед поделился другой важной командирской мудростью: «Куда солдата ни целуй, у него везде – жопа». Это тоже на всю жизнь.

Вообще тот период на базе был весьма примечательным. Училище тогда реально заботилось о подготовке научно-педагогических кадров, и в течение нескольких лет подбирало склонных к научной работе выпускников и назначало на базу. И вот к моменту моего появления на базе там одновременно скопилась целая плеяда лейтенантов:

старший лейтенант Исаков (впоследствии кандидат технических наук, начальник кафедры, полковник),

старший лейтенант Хубеев (доктор технических наук, начальник кафедры, полковник),

старший лейтенант Крашевский (кандидат технических наук, доцент кафедры эксплуатации, подполковник, после увольнения из армии – заведующий кафедрой в сельхозакадемии),

лейтенант Благинин (кандидат технических наук, начальник кафедры, полковник),

лейтенант Панюшкин (кандидат технических наук, начальник научно-технического отдела, полковник),

лейтенант Овчинников (кандидат технических наук, начальник кафедры, полковник),

лейтенант Шипигузов (заместитель командира учебной технической базы, подполковник),

лейтенант Набока (доктор технических наук, начальник кафедры, полковник),

ну и аз, многогрешный (по ходу – кандидат технических наук, доцент, полковник). В такой компании обстановка складывалась творческая, толковая. Мы все многому учились друг у друга, помогали. В общении и взаимной поддержке немного купировали некоторых традиционных «вояк» – самодуристых и не шибко грамотных (были и такие). Да и просто интересно было. Поначалу.

А потом начались армейские будни. Первым делом пришлось переодеться. В первый служебный день я прибыл на службу в повседневной форме одежды для строя. Чтобы было понятно: фуражка с цветным околышем, рубашка навыпуск, галстук, открытый однобортный китель, бриджи, хромовые сапоги, портупея. Форсистая форма. В канцелярии, на разводе, строевых занятиях – вполне удобно. А я обратил внимание: почти все офицеры, кроме командиров групп и командования базы, – в полевой форме. Это: закрытый китель с подшитым подворотничком, бриджи, юфтевые (из яловой кожи) сапоги, портупея. Предельно утилитарная форма для работы. И в первый же день я понял, почему. Тут же, после развода я получил приказание взять бойцов отделения, отвести их на техническую зону (это где стоит наша техника) и провести работу по обслуживанию техники. На техзоне въезд и площадка между хранилищами техники были заасфальтированы, а большая часть территории, на которой под навесами располагалось большинство агрегатов, была покрыта укатанной щебенкой. Пришлось залезать на агрегаты (это – по стремянкам метра на три вверх), таскать металлорукава, и мотаться по щебенке целый день. Рубаха вылезает из-под пиджака, лацканы налезают на воротник, китель «в рюмочку» мешает поднять руки (да и жалко возить рукавами по замасленным агрегатам, как ни берегся), щебенка дерёт хромовые сапоги. Ни дела, ни работы. На следующий же день я прибыл на развод по-людски: в полевой форме и в яловых сапогах.

Все два года службы на базе я из полевой формы так и не вылезал. Излишне объяснять, что через два года даже яловые сапоги были сбиты в хлам, бриджи и полевой китель были засалены, а шинель стала похожа на рядно. И после того, как я отходил в этой шинели на подготовке к параду в Москве, я оставил её у бабушки жены в удмуртском поселке Пудем – картошку в яме укрывать. А сапоги (это Ярославская фабрика «Североход»!), хоть и со сбитым микропором на подошве, но не разошедшиеся ни в одном шве, еще много лет служили мне на даче.

Ну, а потом – пошло-поехало… Бессчетные наряды, караулы, политзанятия, строевая, физподготовка, огневая… Это было с утра и до вечера. Вот тут и пригодились наши «практические навыки». Солдаты – народ беспощадный. Если командир чего-нибудь не умеет – ему гибель. Подразделение разваливается. А такой «командир» становится посмешищем. Нет-нет: солдаты продолжают отдавать честь, отвечать «Так точно!», но во взгляде безошибочно читается не скрываемое – «Ну-ну…» Мне, к сожалению, приходилось наблюдать таких. И на нашей технической базе тоже. Спасение только в одном: «Делай как я!». Это надо было предъявлять каждый день. На огневой подготовке начальник расчета выходил на огневой рубеж стрельбища в первой смене и на глазах у всего расчета выполнял стрельбу. Я каждый раз волновался, хотя стрелял вполне прилично. И когда выполнял упражнение, затратив на поражение трех мишеней три очереди по два патрона (как положено на оценку «отлично»), то я мог и хоть что-то потребовать с подчиненных. И у них не было никаких поводов перемывать мне кости в курилке промеж собой.

То же самое – по всем видам нашей армейской деятельности. На физподготовке надо было ЛИЧНО выполнять на перекладине подъем разгибом. При обслуживании техники требовалось ЛИЧНО показывать, как надо извлекать металлорукава из бортовых ящиков цистерны и подстыковывать их к заправочным горловинам. При этом и не выдавить прокладку, и обеспечить герметичность, и не сорвать грани накидных гаек, и… В общем – каждый день доказывать право называться командиром.

За технику надо отдельно.

Агрегат 8г165п. Таких у меня в заведовании было два.

Тут надо бы пояснить. В учебные подразделения направлялась обычно изрядно хожалая техника. На излете ресурса. Так что поддержать её в рабочем состоянии стоило нетривиальных усилий. А работать эта техника должна была много. Дело в том, что на ней проводилась эксплуатационная практика курсантов пятого курса. Два месяца – сентябрь и октябрь – курсанты работали на ней. Реально выполняли все операции по заправке ракеты компонентами ракетного топлива. Они доставали из бортовых бункеров металлорукава, разворачивали их на учебной пусковой установке, соединяли их фланцевыми соединениями, подсоединяли к заправочным горловинам транспортно-пускового контейнера, проверяли каждое соединение и систему в целом на герметичность (опрессовывали), рассчитывали дозу, набирали эту дозу на счетчике насосной станции, запускали эту станцию и осуществляли заправку. После заправки разбирали все соединения, перебирали рукава, сливали из них остатки компонентов и укладывали рукава по штатным местам. В общем – полный цикл всех операций при заправке ракеты. А если учесть, что многие курсанты до этого гаечного ключа не держали и понятия не имели, как правильно затянуть гайки, тем более, как правильно открыть дроссель, чтобы не сорвать струю в центробежном насосе, то можно представить, что многие операции приходилось проводить по нескольку раз, заменять прокладки, устранять забоины и замятия. В общем – квалификация ремонтника и понимание тонкостей заправки росли с каждым циклом занятий. И я каждый день с благодарностью вспоминал науку моего наставника в сборочной бригаде цеха № 51 авиамоторного завода № 19 – Михаила Ивановича Попова, да ещё запись в трудовой книжке о присвоении мне квалификации слесаря-сборщика 3-го разряда.

Хотя, не обходилось и без курьезов. В ходе этих перманентных ремонтов выяснилось, что двигатель одного из КрАЗов не тянет. Двигатель там был двухтактный дизель. Стал разбираться. Проштудировал книжку. Прочитал там, что при правильной регулировке патрубки выхлопного коллектора должны быть нагретыми одинаково. Пощупал: оказалось, что не одинаково. Понял, что надо регулировать равномерность подачи топлива в каждый цилиндр. Прочитал по шагам (делай –раз, делай – два…) как надо регулировать. Достал из ЗИПа (Запасные части, Инструмент, Приспособления) нужные инструменты, положил бойца на поддон под машину, чтобы он ключом с метровой ручкой прокручивать коленвал двигателя. Всё приготовил (как мне казалось) и начал…

Мне именно «казалось».

Тут нужно пояснить, что двухтактные дизели имеют свойство, при ошибках в настройках центробежного регулятора идти «в разнос»: это когда обороты двигателя начинают неконтролируемо расти, может оборвать шатуны и выкинуть их через головку блока цилиндров. На такой случай в двигателе предусмотрены специальные устройства для аварийной остановки. К ним подходят тросики, которые должны быть надежно закреплены. И – самое главное – регулятор должен быть проверен: это как это он настроен? Но я этого всего (крепления тросиков и первичной настройки регулятора) по своей самоуверенности не проверил. И начал. Пунктуально так. Каждый цилиндр отрегулировал. Это надо было отрегулировать зазор между коромыслами и головками штоков плунжеров насос-форсунок. Пока регулировал, понял, почему двигатель не тянул: зазоры были ваще разными, поэтому мотор работал фактически на половине цилиндров. Ну, а чтобы он не глох, регулятор был загрублен (настроен на большую, чем надо, подачу топлива). Но это я понял потом. А допереть перенастроить регулятор перед запуском мозгов не хватило. Да и не знал, что вообще это может привести к каким-то неприятностям. Хорошо ещё, что догадался бойца из-под машины убрать. Он стоял рядом, у стенки хранилища.

Сел за баранку. Поставил коробку передач на нейтраль. Выжал сцепление и нажал на стартер. Отличие от предыдущих пусков – разительное. Двигатель рыкнул буквально с полоборота. А дальше – лавинообразно: из выхлопного патрубка повалил густой плотный дым, как из танковых устройств для постановки дымовой завесы, обороты начали стремительно нарастать, стрелка тахометра скакнула в красную зону (опасное, но еще допустимое значение), (к моему ужасу!) поползла на предел шкалы и пошла на второй круг. Я реально струхнул: ведь я представлял, к чему это может привести. Как ни удивительно, в этот момент у меня ни разу не замаячила мысль о дисциплинарной ответственности за вывод боевого агрегата из строя. Я испугался, что поршни с шатунами полетят по сторонам, зашибет бойцов, да и мне не поздоровится. Я рванул манетку штатного выключения двигателя – двигатель ревёт. Я рванул манетку аварийного останова – манетка вылетела из приборной панели вместе с куском троса (оказывается, а со страха вырвал этот тросик из зажима), двигатель ревёт, и грохот его становится угрожающим. И тут у меня – как молния – отчетливо всплыла инструкция преподавателя по автоподготовке, подполковника Шипицина, который объяснял нам на втором курсе, как надо останавливать двигатель, когда все другие способы не сработали. Я выжимаю сцепление, врубаю пятую передачу, нажимаю тормоза и резко бросаю педаль сцепления! Как у меня это получилось во мгновение ока, я не понимаю. Всё – на рефлексах спинного мозга. Машина дернулась, двигатель захлебнулся, а боец, стоявший сбоку от машины, отпрыгнул и вжался в стену хранилища.

И только тут я осмотрелся. Всё хранилище заволокло серым вонючим дымом, ело глаза, першило в носу и горле, края капота видно не было. Боец с квадратными глазами доложил, что в момент остановки двигателя из корзины сцепления посыпались искры. Я – уже осознанно – успокоил бойца, что это так должно и быть. На трясущихся ногах вылез из кабины. И приказал бойцам собираться: всё равно ни дышать, ни увидеть хоть чего-нибудь было невозможно.

Мы закрыли хранилище, сдали его под охрану и пошли в казарму.

На следующее утро я стал разбираться. Оказалось, что я со страху сломал один тросик и выдернул второй. Вставил их, закрепил и законтрил винты крепления (теперь-то я до спинного же мозга запомнил, как они должны быть закреплены, и что будет, если они вылетят). Снова взялся за книжку. Прочитал, как надо настроить центробежный регулятор. Шаг за шагом (делай –раз, делай – два…) настроил. Ещё раз проверил крепление ВСЕХ тросиков и тяг управления подачей топлива и выключения. Сел за баранку и запустил двигатель. Двигатель рыкнул и глухо заворчал на холостых оборотах. Я разжал окостеневшие руки и осмотрелся: обороты в норме, из выхлопного патрубка – синеватый прозрачный дымок. Поработал минуты три. Открыл капот. Потрогал выпускные патрубки коллектора – нагреты равномерно. И только тут от задницы маленько отлегло.

Ребята – учите матчасть!

А шинель потом воняла соляркой ещё неделю…