Жизнь как есть

Сугубо личные заметки. Молотов – Пермь – Москва. И Ракетные войска стратегического назначения

18. Житьё-бытьё

А жизнь, тем временем, текла своим чередом. И в ней была, естественно, не только служба. Даже не так: служба – это неизбежная деятельность для того, чтобы со службы бежать домой. Конечно, когда дома кто-то ждет. А меня ждала любимая половине.

Ну, так и что же бурлило в этой жизни?

Через два дня после выпуска, получив предписание на службу, денежное довольствие и проездные документы, мы с Леной отправились в первую в своей жизни совместную поездку. В Москву. Алаверды от Вовы Овчинникова. Он пригласил нас на свою свадьбу. Вова предложил, чтобы мы с Леной остановились у них. Надо заметить, что Вова был москвич, а отец его был большим начальником (на уровне замминистра). Жили они в районе киностудии «Мосфильм», в обычной трехкомнатной квартире.

На следующий день по приезде в Москву мы поехали в центр. У нас была важная цель. Дело в том, что тогда во всем был дефицит. И даже кольца купить – проблема. Надо было брать справку из ЗАГСа, подавать заявку в ювелирный магазин, ждать очереди… В общем, мы кольца к свадьбе не смогли купить. А в Москве, как вы сами понимаете, дефицита не было. И вот в первый же выход в город мы поехали на улицу Горького (нынешняя Тверская), нашли там центральный ювелирный магазин (это где-то в районе Советской площади, где памятник Юрию Долгорукому) и сразу же купили золотые кольца: мне потоньше, Лене – пошире. И тут же в магазине надели их друг другу на персты.

Да… Tempora mutantur et nos mutamur in illis.

Это тогда новоиспеченный лейтенант на главной торговой улице столицы в одном квартале от Кремля мог походя зайти в ювелирный магазин и, просто опустив руку в карман, купить себе то, что ему надо. А через сорок лет мне довелось как-то несколько раз по казенной надобности побывать в первопрестольной и пройтись по той же улице. И я, в бешеном чине отставного полковника и статусе действующего заместителя начальника департамента администрации миллионного города, мог, разве что, заглянуть внутрь тамошних магазинов через зеркальные витрины… 

После свадебных торжеств Вовины родители сделали нам роскошный подарок: они отвезли нас на свою министерскую дачу в поселке Сходня (по Ленинградскому направлению железной дороги). Дача была скромная, но аккуратная. Они оставили нам ключи и предоставили самим себе. Место было тихое, зеленое. Пешком до станции минут 15, а там на электричке до Ленинградского вокзала еще столько же. И мы примерно неделю жили там и ездили каждый день в Москву. Бродили по городу, побывали на ВДНХ, на ярмарке в Лужниках накупили апельсинов и съели их прямо на лавочке, кое-что купили.

По возвращении из свадебного путешествия в Москву мы с Леной стали решать, где жить будем. Это было не просто. Ну, особо выбирать-то было не из чего: жить нам было негде. Единственный реальный вариант – с моими родителями. В той квартире на Комсомольском проспекте, где мы живем и посейчас. Но жена долго не хотела. Ну, как долго – пока ехали до Перми.

В принципе, это было удобно. Я стал ездить на службу на базу. Это в Верхней Курье. Ходил туда, как и нынче, автобус № 7. Конечная остановка у него была тогда на площади Окулова (нынче – Сквер уральских добровольцев). Удобно. Жена, поработав недолго лектором в Планетарии, устроилась работать экскурсоводом в Пермскую государственную художественную галерею. Ещё более удобно. Но мира это в наше житье не принесло.

Лейтенантская служба – это с раннего утра и до поздней ночи. Да ещё частые наряды (летом – до 5 караулов в месяц). Поэтому меня дома практически не было. А у жены, как это часто встречается по городам и весям России, отношения со свекром и свекровью не сложились. Сами понимаете – обстановку такое «взаимоотношение» не улучшало.

Я, естественно, обивал пороги квартирной службы и просил квартиру. В конце января 1974 года нам квартиру выделили. Мы, конечно, хотели отдельную. Но однокомнатных не оказалось (а ни на что иное мы вдвоем рассчитывать и не могли), и нам выделили две комнаты в трехкомнатной квартире на 6-м этаже в строящемся доме на Нагорном по адресу Чердынская 38, квартира 168. В марте 1974 года мы въехали в первое собственное жилье. Счастью (именно так, никак не меньше) нашему не было границ. В третью комнату заселился с женой курсовой офицер со второго факультета. Вот наличие соседей было, пожалуй, единственным, но весьма заметным огорчением нашего бытия. Все-таки мы уже тогда не шибко уживались с кем-либо.

В двух наших комнатах трамвайчиком места было – хоть футбол гоняй! В одной комнате был балкон, в другой – лоджия. При заселении мы купили кухонный шкаф с откидной столешницей и четыре табуретки. Ни о каком столе, тем более кухонном гарнитуре речи не было, поскольку вдоль другой стены кухни стоял такой же шкаф соседей. В спальню мы поставили полуторный диван, который отдала нам коллега жены по галерее. И всё. Пожитки мы положили во встроенный шкаф в спальне. Среди пожитков были, между прочим, шикарные белые кожаные лыжные ботинки чехословацкой марки «Ботас» с лайковой кожаной подкладкой (Да-да! Те самые, в которых я хожу на лыжах до сих пор. С аутентичными шнурками). Большая проходная комната была вообще пустой. Правда, через неделю из реек упаковочной обрешетки кухонного шкафа и чертежной доски я соорудил стол.

Со временем стали обживаться. Купили чугунную сковородку, кое-что из посуды. Потом, для услаждения слуха, купили тогдашнюю новинку – трехпрограммный громкоговоритель. Это надо объяснять. С 30-х годов в стандарт советского жилищного строительства было введено требование наличие в каждой квартире радиотрансляционной точки. И в эту точку по проводам транслировались передачи первой программы Всесоюзного радио (это то же самое, что передавали на улице в колокольчики, а в деревенских домах – в картонные черные тарелки). Таки вот – в начале 70-х по этим проводам стали передавать три программы: первую, радио «Маяк» и какую-то музыкальную. И продавать новомодные громкоговорители.

Сразу же по переезду мы поехали в наш первый совместный отпуск. Полковник Проскурин, который заведовал в училище всеми туристическими путевками, устроил нам путевку на турбазу Министерства обороны «Терскол». Это было незабываемо. Нам выписали проездные воинские требования, и мы поехали – бесплатно. Ехали мы с пересадкой через Москву до Минеральных Вод. Там дождались автобуса и через Пятигорск – в Баксанское ущелье, где под самым Эльбрусом расположился поселок Терскол.

В тогдашнем Терсколе стали случаться приятные сюрпризы. Пока ехали, мы, естественно, думали, как бы нам поселится в один номер (это в советской действительности была нетривиальная задача). Но веселый отставник на регистрации, увидав мое удостоверение личности офицера и наши общие фамилии, всплеснул руками: «Извините, общий двухместный номер имеется только на шестом этаже…». «Только» на шестом! Да мы были бы рады и каморке под крышей, лишь бы вдвоем! Мы несказанно были обрадованы, что не пришлось никого уговаривать, а сотрудник турбазы, оказывается, как само собою разумеющиеся, подразумевал, что мужа с женой надо селить в общий двухместный номер. Это был первый приятный сюрприз. Второй всплыл во время раздачи инвентаря. В лыжной кладовой объявили, что офицеры идут получать инвентарь в первую очередь и получают импортные пластиковые лыжи, когда все остальные получают деревянные лыжи марки «Карпаты» с прикрученными на шурупы стальными кантами. Ну, и как вишенка на торте – выяснилось, что в группе из 30 человек действующих-то офицеров всего трое (на турбазе Министерства обороны, Карл!): лейтенант, майор и полковник. Остальные – это московская гражданская тусня.

И дальше всё было замечательно: нас учили кататься на горных лыжах на горе Чегет и на Эльбрусе; мы ходили на рынок, где я купил драгоценной половине шикарную вязаную шаль из козьей шерсти (она на даче жива до сих пор и такая же теплая); ели шашлыки и вообще шикарно провели две недели.

По возвращении с Кавказа у нас продолжилась будничная жизнь. Жена ходила на работу в Галерею. Я с утра до ночи ездил на службу. Это было нетривиально. Из окон нашей квартиры был виден лесок перед Бахаревским аэропортом. За леском город заканчивался. А через дорогу от нашей базы начинался лес. Это был другой конец города. По диагонали. Вот так и добирался: сначала на автобусе № 36 до рынка, потом пешком до мечети, а там – на автобусе № 7. Часа полтора в один конец.

Как-то летом, возвращаясь вечером со службы домой, я увидел у подъезда прислоненные к стене два пружинных матраса. Оказывается, супруга, намаявшись вдвоем на одном полуторном диване, сама в мебельном магазине купила две (NB!) полутораспальные кровати и организовала их доставку. Спинки сама перетаскала домой и дожидалась меня, чтобы поднять матрацы, которые одной ей были не под силу. Ну, тут мы зажили по-царски! А когда купили карнизы и льняные шторы, то касательно комфорта и уюта, наши мечты были исполнены. И тогда мы решили, что пора обзаводиться детьми.

К новому году в наш военторговский магазин на базе завезли ништяки: венгерские консервы – маринованные ассорти (помидоры, огурцы и перцы) и компот из персиков. Я накупил несколько банок, и они стояли на полу в углу большой комнаты.

Новый 1975 год нам запомнился как самый умиротворенный и беззаботный. Мы были вдвоем. У нас был свой дом. Мы трепетно ожидали нашего первого ребенка. Меня не поставили на новый год в наряд (ну, тут просто по очереди: в наряде я отстоял в прошлый новый год; это соблюдалось строго). У нас был компот из персиков! И мы еще не ведали, какие неурядицы, трудности, беды, огорчения и разочарования ожидают нас впереди…

1975-й год для нашей семьи был знаковым: у нас родилась дочка.

Мы отнеслись к нашему первому ребенку предельно серьезно. Все 40 недель Лена вела себя предельно строго. Старалась не волноваться, не простудиться. К зиме даже купила валенки и гуляла в них по вечерам по Нагорному. Она строго соблюдала все рекомендации врачей, и ничего не предвещало осложнений. Да ещё в это время мы стали обживаться. Мне достался в нашем базовском магазине Военторга холодильник.

Но когда подошел расчетный срок, никаких признаков родов не ощутилось. Доктор, которая вела Лену в течение срока беременности, отнеслась к ней очень внимательно и направила её в акушерское отделение для наблюдения. В конце концов, 10 июня, где-то к 12.30, моя драгоценная половина разродилась. Очень тяжело. С большой потерей крови. Когда перевели в палату, она уже мало что соображала.

До сих пор мы с бесконечной благодарностью вспоминаем двух практиканток из мединститута, которые случайно оказались в родовой палате в это время. Они отнеслись к Лене с каким-то родственным участием. Их беззаветными усилиями роды для дочки прошли без осложнений. Звали практиканток Валя Онянова и Валя Югова. Мы с ними дружили семьями многие годы. И мы знаем, что вот так же они относились ко всем своим пациентам. Они осознавали себя участниками именно системы ЗДРАВООХРАНЕНИЯ.

Через десять дней после родов драгоценную половину выписали. За эти дни мы, немного пообсуждав, решили назвать дочку Ольгой, а я договорился об очередном отпуске, срок которого подошел весьма кстати. Я очень испугался, когда в пакете, который вынесла мне медсестра, что-то шевельнулось. Это было совершенно неожиданное ощущение. Я согнулся, но пакет удержал. Лена вышла согбенная и очень худая. Еле передвигая ноги. Сказывались последствия тяжелых родов. Но – добрались до дома.

Первое время жена только лежала и приподнималась лишь для того, чтобы покормить дочку. Мы, начитавшись книжек по уходу за новорожденными и не имея никакого личного опыта, кинулись выполнять эти рекомендации буквально и с патологической ответственностью. Кормить дочку пытались строго по часам. На кормление уходило до часа. А потом надо было перепеленать дочку, застирать пеленки и подгузники, прогладить высохшие пеленки с двух сторон, приготовить чего-нибудь поесть… Поскольку делать это всё приходилось мне одному (Лена была очень слаба), а хозяйство я вести не умел, от слова совсем, то делалось это всё на редкость бестолково. Так пролетало ещё два часа и наступало время следующего кормления. И цикл повторялся.  Казалось, что так будет вечно. Но суток через трое впервые я сел на полчасика, когда можно было просто отдохнуть.

А через две недели закончился мой отпуск. Я стал ездить на службу, и драгоценная половина, собрав все свои силы, стала справляться одна. Как она управлялась, я не понимаю до сих пор. А ведь ей приходилось управляться в условиях недостатка всего. В пределах шаговой доступности на Нагорном была булочная, один продовольственный и один молочный магазин. И в магазинах без перебоев помнится только хлеб, лавровый лист, черные макароны и сахарный песок. А вот всё остальное – проблема. Изредка можно было достать (слово-то какое, предполагающее исследовательскую прозорливость, сноровку и экстраординарные усилия) молоко или синеватых кур в остатках перьев. И при всем этом Лене приходилось каждый раз с коляской и дочкой на руках спускаться и подниматься по лестнице с шестого этажа. Лифт во вновь построенном доме «пускали в эксплуатацию» года два. Выручал только магазин Военторга у нас на базе, который периодически «подкармливал» семьи офицеров и прапорщиков мясом и венгерскими овощными консервами легендарной фирмы «Глобус».

В декабре 1975 года я поехал в Москву в командировку. Командование училища порекомендовало наладить отношения в Военной академии имени Дзержинского для уяснения обстоятельств будущего поступления в адъюнктуру (подробно об этом немного позднее). В поездке я порешал и семейные дела. Я ведь не с утра до вечера находился в академии. Вечера-то были свободными. А их (вечеров) было два. Я в эти вечера ходил по магазинам. В те годы поездка в столицу – это была почти единственная возможность купить для дома что-нибудь дефицитное. На проспекте Калинина (нынче это Новый Арбат) я купил драгоценной половине настоящие французские духи. Тогда поддельных в России не продавали. По всей стране, правда, вообще французских не продавали. Но, хоть от подделок-то мы в Советском Союзе были ограждены. Духи были от Lancome и назывались «Magie». Стоили эти духи немыслимые 35 рублей. Но – шикарные. Самые дорогие отечественные можно было купить рублей за 5. А ещё я купил для дочки в Детском мире болоневый утепленный комбинезон. Чтобы гулять спокойно. А то жена как-то вынесла дочку, ещё грудную, на улицу завернутой в теплое шерстяное одеяло, а какая-то сердобольная старушка тронула её за рукав: «Эй, девка, а чего у тебя у робенка-те нога голая торчит?». Комбинезон был ещё дочке великоват (ей было то всего с полгода). Но супруга зашила рукава и штанины, и получился ловкий конверт. Так и проносили дочку в нем первую зиму. А во вторую – распороли швы и использовали по назначению, как комбинезон. Вот так я с подарками и поехал домой.

Со временем наш быт понемногу наладился. И Лена поправилась, да и мы оба научились справляться с новыми для нас хлопотами по уходу за младенцами. И каждый день мы радовались, глядя как Лека (это как-то само собою мы стали её оба между собой называть) растёт. Вот она подняла головку, вот села, вот встала и забавно стала нас пугать, держась за прутья своей кроватки. Это непередаваемо!

Ранней весной 1976 года я, завершив масштабную задачу по противопожарной подготовке училища (об этом – немного позднее), выпросил себе отпуск. К отпуску мои родители сделали нам подарок. Они согласились подомовничать с дочкой, чтобы Лена немного отдохнула от тяжелого года. И мы решили удлинить себе лето – съездить в Сочи. У нас ещё лежал снег, а у Черного моря уже цвели магнолии. Нам удалось снять номер в гостинице «Москва». Мы послушали шум прибоя, купили абонемент в открытый бассейн с подогретой морской водой, поглядели концерт Радмилы Караклаич в Сочинском цирке, да просто погуляли. Но мы смогли выдержать это «расслабление» только неделю. Лена оттаяла, и нас неудержимо потянуло назад к дочке.

Жизнь вошла в обычную колею.

(Продолжение следует)