Жизнь как есть

Уходил я в армию при развитом социализме, вернулся при диком капитализме. Чем хочу заниматься, чего вообще хочу от жизни, не знал. В кармане – диплом ПТУ. Зашибись!

Демобилизованным на прощание выдавали по 100 рублей. Деньги были настолько срочно нужны, что я, не долго думая, устроился по первому попавшемуся на глаза объявлению, в универсам, через дорогу от дома, грузчиком в галантерейный отдел. Потом, думал, что-нибудь найду получше.

Сижу на улице перед универсамом, курю, вижу, какая-то телка художественно раскладывает на витрине банки рыбных консервов.

Лицо у телки – как в фильмах Годара, я еще подумал: "Как можно с таким лицом работать в магазине "Мясо-рыба"?"

Позже она мне предложила: "Подработать хочешь?"

И я стал разгружать какие-то туши из Узбекистана, она мне платила. Так и завертелось. Лариса ее звали. Ей было тогда 25-ть лет, мне она казалась взрослой теткой. У нее уже было двое детей: девочка 2-х лет, и мальчик лет 8-ми, смуглый такой.

У Ларисы хахаль был постоянный – мент. Кто не помнит, я напомню, менты в те года были ничуть не лучше бандитов. Могли кого угодно под асфальт закатать.

Лариса мне говорила: "Он тебя убьет!"

У Ларисы какие-то страшные истории были в биографии. Она с ранней юности дружила с криминалом, мент отбил её у бандитов, она выпрыгивала на ходу из машины и все такое...

А у меня тогда мозгов не было, зато бушевали гормоны, мне было похрен.

Но однажды я сказал Ларисе: "Я устал все время прятаться... С этим надо что-то делать..."

Она ответила: "Ах, ты устал.. теперь отдохнёшь...

И всё... больше она на мои на звонки не отвечала. Бросала сразу трубку, когда слышала мой голос.

Видел её, она с ментом своим шла, девочка у мента на плече, головку с бантиком так трогательно приклонила к ментовскому плечу, а мальчик рядом брел, держа мента за руку

Продавщицы галантерейного, когда приходила партия дешевого одеколона, скупали все фунфырики подчистую, а потом перепродавали их местным забулдыгам с наценкой. Я тоже вошел в этот бизнес. Наблюдал, как бедолаги смешивали этот одеколон с водой, пойло получалось матово-белым, как абсент.

Когда партия заканчивалась, а новая еще не поступала, страдальцы с мольбами преследовали бутлегеров. Меня донимали особенно. Они проникали в универсам через черные ходы, искали всюду меня, лезли чуть ли ни в кабинеты к начальству. Говорили: "Мы к Алексею!" Их спрашивали: "А вы кто ему?" Они представлялись, кто моим братом, кто дедушкой, кто папой.

Заведущая галантерейного говорила мне: "Родня-то какая у тебя... обширная..." Она все понимала, сама наваривалась на чем-то... Кто тогда не наваривался?.. Смеялась, но, сквозь смех, сделала мне серьезное внушение: "Ты давай-ка, заканчивай с этим... Если не умеешь..."

Это была первая причина, почему я вскоре уволился. Вторая: роман с Ларисой из отдела "Мясо-рыба" завершился, но нам-то казалось, что мы здорово маскируемся, а на самом деле об этом сериале жужжал весь универсам.

И третья причина... Часто я провожал до дома товароведа, тучную даму, она была моей соседкой, я нес её хозяйственную сумку. Однажды она рассказала мне про своего сына – вертолетчика, которого сбили в Афганистане, расплакалась, потом, сквозь слезы, спросила: "А ты так всю жизнь и собираешься здесь ящики разгружать?!"

Через пару дней я написал заявление.

Приятель предложил мне торговать книгами с уличных лотков, ему это нравилось. Тогда формально существовала граница между РФ и ЛР, но все пока что ездили свободно, никакого контроля. В ЛР русские книги продавались втридорога. Бывший советский народ жаждал информации и впечатлений, и любые новые книги, на самые разные темы, улетали, как пирожки. У продавцов оклада не было, нам давали 10% от выручки. А это очень много! И наш хозяин, имевший множество торговых точек по всему городу, вдобавок, разрешал нам продавать "своё". Можно было прикупить у оптовиков книжек и выкладывать их с краешку стола, не наглея. Какие тогда были деньги в ЛР? "Репшики", что ли? У меня в конце рабочего дня портмоне на закрывалось от моих "репшиков". Ехал домой на такси, ужинал в ресторане. Пока добирался до дома, портмоне заметно худело, но все равно "репшиков" оставалось изрядно.

Хозяин говорил: "У меня всем, кому надо, заплачено. И официально, и неофициально. Поэтому если какая-то босота придет и назовется "крышей", то просто шлите на хрен!"

Иногда приходили подозрительные типы, требовали денег. Мы их посылали. Они, помявшись, уходили. Один раз только несколько столов с книгами перевернули, мы чуть-чуть побегали за типами по парку, не догнали, махнули рукой.

Хозяин носил персидское имя, он приехал из Таджикистана в ЛССР учиться в университете. Пару лет назад случайно встретил его – он работал таксистом. Вздыхал: "Эх, какие времена были в 90-е! Деньги можно было делать из ничего!.. А сейчас..."

Не знаю, почему я бросил это занятие в самый его расцвет. Некоторые из моих коллег накапливали денег, открывали свои фирмы. Я, конечно, всё просвистывал. Не умел с деньгами обращаться, они были для меня непривычны.

Московская родня тревожилась: "Не хочешь учиться, так хоть овладей по-серьезному ремеслом! Что у тебя за работа?.. Это же не работа!"

Родня у меня – интеллигенты в первом поколении, с предрассудками против "торгашей". Все рабоче-крестьянского происхождения, но все учились хорошо, защищали диссертации, работали в НИИ.

Мама выросла в рабочем барачном поселке, среди полу-люмпенов и бывших крестьян, оторванных от земли, которые строили завод-гигант, а потом работали на нем. Бараков я уже, правда, не застал, всех поселили в хрущевках. Но люди в Автозаводском районе г. Горького жили трудные, жёсткие, крутонравные. Пьяный муж с лопатой в руках преследующий растрепанную жену, это было нередким явлением в то время, и в том месте. Это я еще застал!

Серьезные мужчины, почтенные отцы семейств, передовики производства иногда по выходным дням ходили драться улица на улицу, как будто в деревнях своих. Юноши мастерили себе самострелы типа однозарядных пороховых пистолетов 19-го века и, бывало, применяли их в конфликтах. Когда я летом гостил у бабушки с дедушкой, то не удивлялся местным новостям: то кого-нибудь подрежут в "Парке культуры и отдыха", то забьют до полусмерти возле танцплощадки.

Несмотря на такую социальную среду, моя мама (да и не только она) была отличницей в школе. Побеждала на олимпиадах по математике, но поступила в театральное училище. Позже закончила театроведческий факультет ГИТИСа. А уже здесь, в ЛР, стала магистром педагогики.

Папа мой не такой заучка, как мама, но все-таки – сын колхозного конюха, он поехал после школы в город. Отец его скопил для него денег, сказал: "Поступишь в агротехнический техникум, человеком станешь!" Папа ответил: "Я сам знаю, куда мне поступать!.." – и пошел учиться на артиста.

Это я к тому, что природа, в плане учебы, решила отдохнуть на мне. Я почему-то не способен учиться по системе. Всегда закидывал в голову самую разнообразную информацию, и она там как-то утрясалась. На экзаменах в гуманитарном вузе я выплывал только благодаря общей эрудиции. Знания мои и сейчас обширны, но поверхностны. Но мне это нравится!

Я подумал, что родня в чем-то права.

Пошел наниматься на стройку. Диплом ПТУ никто смотреть не стал, прораб сказал: "Будешь монтажником". Этому прорабу очень нравилось слово "перетурбация". Он именно так его произносил. Употреблял по любому поводу и в любом контексте: "Кончайте вы эту перетурбацию!" – говорил он, если рабочие были чем-то недовольны. "Что еще за перетурбация?" – если рабочие начинали пить до конца смены.

Показали мне, как надо сваривать железо. Железо никак не сваривалась, арматура и уголки сжигались, становились короче. "Ладно, – сказали, – будешь пока только разваривать..."

В первый день я нахватался от сварки таких "зайцев", что утром еле продрал глаза. Коллеги увидели мои красные опухшие глаза, поржали: "С крещением!"

Один посоветовал:

- Тебе надо на глаза яйца положить.

- Чиво?..

- Вареные, балда.

Я всегда боялся высоты. Но на той стройке страховку использовали только если работали выше третьего этажа. Потому что страховка мешает!

Через время и я адаптировался к высоте. Ходил спокойно по перекинутой между стенами доске, как и все.

Но, уйдя со стройки, я опять стал бояться высоты. То есть, бесстрашие, это всего лишь дело привычки.

Еще с советских времен повелось, что стройка была единственным местом, куда брали бывших уголовников, которые решили завязать с вольным ремеслом. Поэтому контингент там собирался своеобразный. Одним из самых социально ответственных был бригадир – он сидел на "малолетке", это в блатной среде как бы ни в счет.

Однажды бригадир пришел на работу грустный и с фингалом под глазом. Стали расспрашивать. Оказалось, что вчера после смены он завернул к любовнице, поссорился с ней, и она ему в сумку свои несвежие трусы подложила. А сумку жена разбирала... Ну и залепила ему!

Его стали стыдить: "Какой ты мужик, если тебя баба бьет! Дал бы ей хорошенько..."

На следующий день он пришел еще более грустный. Сказал: "Я жене челюсть вынес..." Его опять стали стыдить: "Ну, как же так можно?.. Женщине – челюсть!"

Квасила после каждой смены почти вся бригада. Не до соплей, но хорошо так принимали. Разбавленный спирт "Рояль". Не участвовали только три человека.

Не пил я. Лишь разок хлебнул из любопытства чистого спирта. Это был первый и последний раз, когда я пил неразбавленный спирт. Повторять не хотелось.

Не пил азербайджанец Али. Он был лет на пять меня старше, приехал в ЛССР учиться в университете, поступил на иняз, но жизненные бури выбросили его из вуза и забросили на стройку. Обитал в рабочем общежитии, на стене у него висел настоящий кавказский кинжал. Если соседи по общаге перебирали лишнего и пытались выяснять с Али отношения, он хватался за кинжал и изображал из себя бешеного абрека. Хотя был очень добродушным и мирным парнем.

Али нашел где-то в глубинке Латгалии латышскую невесту себе, ездил к ней на хутор. Привозил каждый раз оттуда по поросенку, для продажи. Вёз контрабандно, оказывается, сельскохозяйственных животных нельзя свободно, без документов, перевозить, и по поездам шмонали патрули, вылавливали таких вот, с поросями, с гусями и прочей мелкой живностью.

И не пил юноша Александр, на пару лет меня младше. Вес у него был за сотню килограммов. Однажды в выходной день Александр вступил в уличный конфликт и прыгнул на оппонента, поразив его ногой в голову. Оппоненту стало плохо, ну, очень плохо. Александра заточили в СИЗО, но вскоре выпустили, до суда. Рассказывал:

- В СИЗО, пока ты не осужден, по-серьезному не предъявляют. Ну, так... поговорили со мной немножко. Один сиделец спрашивает: "Покажи, что это у тебя там наколото". Я задираю рукав: "Вот, орел". Сиделец спрашивает: "А кто такой орел?" Я знаю, что там надо думать, что говоришь, отвечаю, немного подумав: "Птица". Сиделец кивает: "Правильно... А петух – кто?" И тут я понимаю, что кажется про птицу я ляпнул зря. Внутри у меня все холодеет, а на лбу испарина. Сижу, весь на измене, думаю, как бы так ответить, чтоб выкрутиться. А тот кто спрашивал, говорит: "Да, ладно... Чего ты так вспотел-то?.." Тут все в камере начинают ржать, я аж вздохнул с облегчением – вроде пронесло.

Я спросил:

- Саньк, а ты зачем вообще тому чуваку в голову прыгал?.. При твоем-то весе... Не мог, что ли, помягче, как-нибудь?..

- Да, не знаю... Само как-то... прыгнулось!

Но потерпевший оклемался, без последствий, и Александр получил условно.

А я вскоре написал заявление по собственному. Прораб спросил:

- Почему такая перетурбация?

- В Москву поеду. Хочу там в ВУЗ поступить.

- А-а-а-а... Ну-ну!

На самом деле, у меня в планах на тот момент не было ни Москвы, ни ВУЗа.

Как-то сами эти слова из меня выскочили. Но, получив расчет, я подумал: а почему бы нет.