Присел написать пару писем, да так и не поднялся. Сам себя часто спрашивал - зачем все это надо было? Все равно никто не читает и некому отправлять, а все туда же. Настырный. Таким уж воспитали. Долго обсасывал ручку, грыз колпачок, сплевывая жеванную пластмассу прямо себе под ноги под стол. Старался, выводил каждую букву. Да так и прошла вся жизнь. И пришла смерть. Так и помер за столом.

УЧАСТКОВЫЙ. То есть, Вы утверждаете, что 24 сентября сего года, около 11-00, гуляли со своей кошкой около гаражей у дома номер 17, и там же гуляла гражданка Гуссейнова с собакой. Так?
УКУШЕННАЯ. Она нарочно туда пошла, как увидела, что мы с Муськой пришли!

Я родился на 14-м этаже. Это, конечно, не самое престижное место в мире, нынче там, кроме усохших, и вовсе никто не живёт, но всё равно я горжусь своей родиной и постоянно ношу на груди табличку с цифрой "14", хотя законы этого и не требуют. Проезжая мимо 14-го этажа, я нередко прошу лифтёра нажать "стоп", чтобы побродить по гулким, пустующим в эти дни желтоватым коридорам и закоулкам, посидеть под увядшими фикусами, остудить ладони красным железом допотопного огнетушителя, заглянуть к усохшим, что неподвижно сидят в своих чуланах, ожидая, когда в них вернётся жизнь; рассказать им, что творится в эти дни на разных этажах.

Аркадий Драгомощенко: "Поэзия, которая не стремится уничтожить себя в собственной служебной репликации и более того в себе самой, не может трогать ни читателя, ни критика, ни философа. Только в исчезновении собственного существа возникает возможность нового появления. Не рождение важно, - важна "смерть". "