Литературная критика

Сергей Миляев «Петушки-Манхэттен», «Вагриус», 2002

Известное и солидное издательство “Вагриус”, видимо, не без веских
причин экспериментирует с потенциальной читательской
аудиторией. В случае с книгой С. Миляева “Петушки-Манхэттен”
эксперимент вышел явно неудачным. Более того - не делающим чести
издательству.

Жанр текста мудро обозначен как “рок-поэма”. Автобиографическое
письмо представляет собой некий неудержимый поток сознания,
принадлежащего якобы перманентно проспиртованному сорокалетнему
россиянину-провинциалу. Вся конструкция этого произведения
держится на другой, более известной и явно выгодной Миляеву
конструкции - “Москва - Петушки” Венедикта Ерофеева. Через
каждый абзац в каждой главе автор с жаром фамильярничает: “Ты
знаешь, Веня”, “так уж случилось, Веня, что нас с тобой”,
“скажи-ка мне, Веня” и т.д.. При этом однажды пытается
оправдаться, что, мол, не эпигон он и не “косит” ничуть, однако,
это выглядит глупо и неубедительно. Герой Миляева едет на
электричке “Петушки-Москва”, сокрушается, обращаясь к
В.Ерофееву, насколько хуже и ужаснее стало в мире за прошедшие
тридцать лет и по ходу дела пускается в свои воспоминания о
недолгом и ужасном пребывании в Нью-Йорке, а также о своих
многочисленных злоключениях на просторах СССР/России. Сквозь
неровное и нескончаемое повествование, которое уже в первой трети
книги можно справедливо назвать “словесным поносом”,
проступают то желание хлестких обличений мирового зла в духе
“Эдички” Лимонова, то банальные и бородатые алкогольные байки, так
и не дотягивающие до уровня Довлатова (хотя Миляеву этого
очень хотелось бы), то похмельный сюрреализм, явно
произрастающий из худших вариантов графоманского самиздата.

Понятиями Миляев оперирует поистине вселенского масштаба,
обязательно цитирует свою настольную “Так говорил Заратустра”,
безоглядно делится опытом соблазнения наивных провинциалок, тут же
сбивается на причины утери Россией мирового господства,
походя делит общество на пару-тройку классов (“быдло”,
“мусорки”, “великомученики”), мысленно дерзит гипотетическому
Ельцину. За мутными воспоминаниями невозможно обнаружить сюжет.
Зато гениальное эго автора спокойно выпирает чуть ли не с
каждой страницы. “Кстати, именно благодаря повсеместной
литературной фальши я почти и не читаю стихи и прозу
современников. Запутавшись в веревках литературщины, захватывающих
детективных сюжетов и пошлого умничанья, они либо пытаются
рассмешить меня очередной затасканной банальностью и откровенным
формопоиском, либо лезут из кожи вон, дабы их собственная
личная жизнь, облаченная в классические одежды
среднестатистического “лирического героя”, казалась абсолютно допустимым
моментом бытия.” Был бы господин Миляев чуть поумнее, понял
бы, что пишет все это, в принципе, именно о себе. И читал
бы хоть иногда “стихи и прозу современников”, понял бы всю
величину собственной неоригинальности. Читая Миляева, пишущего
Венедикту: “Думаешь, сейчас кто-то в России читает
Шукшина, смотрит фильмы Тарковского, слушает музыку Шнитке? Нет,
Веня...” , понимаешь, что сам автор катастрофически
далек и от Шукшина, и от Тарковского со Шнитке. И еще понимаешь,
что будь Венедикт жив, он первым бы ничтоже сумняшеся
послал автора “Петушков-Манхэттена” куда подальше. Но потому и
написаны эти сивушные экзерсисы, что Веничка далеко и не
пошлет (по крайней мере при всем честном народе).

В случае книги Миляева нет смысла цепляться за торчащие
сучки-задоринки, вроде “растофанские друды” или “побитый молью
и эпидермисом”. Важнее то, что автор через своего
героя-двойника (а Миляев настаивает на непридуманности всего
описываемого) постоянно обвиняет окружающих, в России или в США,
в зомбированности и неспособности воспринимать красоту, а
себя именует чуть ли не последним лириком, рок-музыкантом,
поэтом и другом и ценителем всех художников. На деле за всю
рок-поэму в триста страниц едва ли найдется хотя бы одно
описание чего-то действительно красивого, и выходит, что автор
сам - первостатейная жертва зомбификации. Поскольку видит
вокруг только обман, нищету, террор, быдло, бандитизм и грязное
стекло в тамбурах электричек. Его герой вроде бы любит
женщин, но фактически видно, что он просто любит с женщинами. И
столь обильно расточаемая во все стороны и по всем адресам
ненормативная лексика превосходно демонстрирует, что автор
владеет ею исключительно в узком своем жанре затянувшейся
депрессии. Словом, книга эта будто для того и издана, чтобы
испортить настроение человеку, отдавшему за нее свои деньги.
Оттого-то и удивительно, почему “это” вышло именно в “Вагриусе”.

Собственно, об авторе «Петушков-Манхэттена» лучше и прозрачнее всех
говорит он сам – в интернете (а интернет в рок-поэме
заклеймлен как дьявольское изобретение), вот здесь.