Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Вот они, присланные мне аккуратные кирпичики файлов: Иванов1.док, Иванов2.док, Иванов3.док... Начало: слог "дно". Ладно? На дно? Приятие всего, что творится на свете или попытка залечь на дно, скрыться, уйти? Или, возможно, главный герой Иванов, загнанный в тупик мыслями о преследовании, будто шпиками всех стран и народов, мычит туповатое английское "не знаю" - "dunno"? Читатель, как и герой - пешка в чьей-то игре – в самом начале романа тоже мало что знает, но по всему роману раскиданы блесны, на которые ловится интерес: куда пропал сын Иванова, кто убил его друга по имени Сашка Губарь, с какой женщиной разделить жизнь (множество изумительных Изюминок – да, да, так и зовут одну героиню - понатыкано вокруг него). Первая жена умирает – и ты на всю жизнь становишься фаталистом.

Фортиссимо атакующих авторских фраз. Начало фрагментарное, спорое - будто хроника, будто черно-белое немое кино. Пульс программы новостей, музыка "Время, вперед!" Действие происходит в "последнее лето тысячелетия"; границы стерты, один эон сменяет другой, и в лицо жарко дышит новый век-волкодав.

Заглавные кадры: Иванов, господин Трубочист, доктор Е.Во., богатей Ли Цой, любящий всласть окунуться во власть. Кадровики государства. Чем не комедия дель Арте? Аппаратчики, армейские офицеры, кадровики. Описание каждого – умелая зарисовка. Бубякин сродни Чехову (у которого, кстати, есть пьеса под названием "Иванов") – абсурдно, гротескно описывает провинциальных персонажей, живущих в "Великой стране".

Идея проста: поиски сына. Иванов ищет сына, а в же самое время – метафизически - и себя. Если было бы только о сыне, богемном художнике – был бы роман воспитания. А тут – роман-искание, или, лучше, роман-взыскание: что делать, кто виноват, что почем?

Эпоха походя, перемена ветра, страна без руля и ветрил. Хронология измеряется непонятными, но грозными событиями, высовывающимися из-за страниц, будто военный сапог из-за марлевой занавески: "со времен Первого Армейского Бунта…" Мужчины здраво интересуются политикой и войной, но политика эта имеет мало здравого смысла. Кто, с кем воюет – неясно, однако во время борьбы карьеры крушатся, как кариесные зубы во рту. Непонятный Бунт (Первый, Второй…) все время бессмысленно и беспощадно бушует за кадром, будто гроза. Тягаются друг с другом лисьи закулисные силы. Громкие фальшивые идеалы всегдашних времен.

На громадной подмалевке романа-эпохи сфотографированы мужчина и женщина. "Его дикие запои. Ее блеск среди городских чиновников, которому она вдруг, в одночасье, научилась – естественные установки общества – красиво, выставив вначале ноги, а затем прямые плечи, подняться из машины". Вокруг них – кордебалет из смешных и страшных героев: "медвежий угол, где думают и пишут с тугомордой крестьянской хваткой"; "семеро обнаженных девиц, вполне довольных собой. Маленькие кареглазые зверьки, ищущие встречного взгляда". “Oбразцовые губастые мальчики с щенячьими шеями" - ловящие заблудшие души мормоны.

Писатель Бубякин тоже ловит заблудшие души. Автор делает все, чтобы при помощи недосказанности (которая, как известно, свойственна не только литературе, но также политике) превратить роман в вневременной.

Герой автору вторит. И действительно, романы должны писаться желчными, жилистыми, недовольными жизнью и окружающей их литературой людьми. Всех остальных культуртрегеров автор ставит на плац. Навесу держа автомат, вызывает. Недостаточных тяжеловесов ("сомнительно-пресные авторы типа Олега П., которого кто-то очень старательно правил") надлежит расстрелять. Анфас авторучки. Нажимаешь на поршень, и наружу вылезает чернильный кругленький шарик – пуля из дула. А вот дуля тебе! Расквитаться и восстановить статус кво.

Кому интересно, что думает человек, мягко посапывающий на диване? Кому интересен
укутанный в вату событий пузан? Нас завораживает человек, разрывающий кокон!
"Куда его тянет? Вовремя остановиться. Если бы не это проклятое тело и привычка
питаться три раза в день". Автор, как и его герой – мизантроп, но это такая мизантропия, которую хочется пить из мензурки, будто лекарство.

Сюжет порой равен растеканию мыслей. "Романы пишутся со скоростью жизни".
Мир – это текст, а главный герой – редактор этого мира. Переносной, но невыносимый
маленький литературный бедлам. Все что-то пишут. Упомянуты: писатель Савицкий, "добряк Гунин,
которого связывала с Бродским какая-то тайна", "дружище Веллер", покончивший с собой поэт Борис
Рыжий, скончавшаяся от рака поэтесса Нина Искренко. Походя касаемся Нарбиковой, Синявского,
"метафизических заблуждений Мамлеева". Иванов, пытаясь отыскать сына, приходит к гадалке, и по
иронии судьбы узнает в ней "редактора разорившегося издательства". Сам Иванов тоже редактор. Не
умеешь издавать книги – пялься на звезды.

Мысли балансируют на грани философии и безумия. "Пространство нельзя обидеть, решил Иванов".
Мещанство, вещизм, сексуальная распущенность – все подмечено и размечено на моральной карте
для того, чтобы потом разгромить.

" - Можно, я с ним поговорю, - предпринял попытку Иванов и вдруг почувствовал, как сквозь замочную
скважину за ним наблюдают. Дергающийся, как паралитик, зрачок, и явно налегающее с той
стороны петушиное тело (язва или застарелый колит)".

Мужское отношение к женщинам, к жизни. Попытка философии: "прагматизм Пирса",
"теория кентавризма". О чем же думают женатые, но по сущности так и оставшиеся
холостыми мужчины (ласка и нежность всеми силами запрятаны вглубь)? Вот о ком,
догадайтесь: о Саскии, о Королеве, о Гане, о Радмиле, о Изюминке-Ю.
О, Изюминка-Ю! Феминисты не полюбили бы вот этих вот строк:
"конечно, Губарь женился из-за ее ног. Ноги стоили этого. Длинные и гладкие,
Иванову они всегда напоминали лощеных тюленей".

Женщина создана для мужчины, и она же является отражением его комплексов – в этом
убежден Иванов. "Тихая постельная война – кто кого?" Война в постели, война на
посту. Война полов и полков. Все эти Саскии, Ганы, Радмилы – это, в сущности,
комплексы Иванова, неосуществленные креативные планы. Если верить статистике,
мужчины начинают изменять своим женам, когда на работе у них нелады. Не все в
порядке и у Иванова, и глаз его начинает блуждать. В ход идут ровесницы сына. Ему хотелось
бы, чтобы все красиво, "будто Рембрандт", а вокруг – лишь ломаные судьбы да армейские
бутсы.

"Самые приятные женщины те, которые существуют для единиц, которые не всем
говорят "да" и взгляд их не дерзок, а тверд". В мужчину с такими воззрениями, как
Иванов (или Бубякин) можно влюбиться. Это он будет танцевать с тобой на балу, строен,
учтив, а потом, не раздумывая, будет стеком лупить по лицу лупоглазого мужика "с туповатою
хваткой". Это терпкий мужской роман, из-за дыма страниц на нас глядит едкий писатель.

В это же самое время, будучи выражением мыслей о женщинах, роман – политический триллер.
"Кот, вылетающий, шерсть дыбом, из квартиры покойника". Иногда Бубякин так
увлекается террором и неразорвавшимися бомбами дурных подозрений, что начинает давиться
словами, как Андрей Белый. "…профессионалы… - Сердито захлебывался. Выпученные глаза
загадочно блестели, - мастера зубочисток… острого пера… (можно еще добавить: пижамы,
мыла, просторванцы, делающие под козырек ради килограмма вермишели или бутылки "Каберне").

Чудовищный уровень обобщений. Силы борются друг с другом, какие силы – непонятно, все с
намеками и экивоками, и поэтому иногда кажется, что это силы в мозгу Иванова. Наш маленький
Армагеддон. Иногда, впрочем, появляются местные детали, Украина украдкой. Без нее, как бы он
ни скрывал свою "малую родину", автору не обойтись. Есть странный русский современный писатель
по фамилии "Иванiв". Вот и наш Иванов, как тот Виктор Иванiв, живет на стыке двух культур,
украинской и русской. В романе, к примеру, есть сладкая парочка: Леся Кухта и Вета,
объединенные однополой любовью. Леся Кухта – чем не отсыл к знаменитой украинской писательнице Лесе
Украинке?

"Угол Драйзера и Шнитке" – что это за таинственная литературно-музыкальная топография? Того
и гляди, встретишь угол Толстого и братьев Стругацких (а стиль Бубякина чуть похож на стиль
братьев Стругацких, перефразируя, можно скаламбурить, что в романе есть "стружка
Стругацких"). Кассета, за которую убили Сашку Губаря. Какой-то немыслимый план, в
соответствии с которым уже распределены портфели будущего правительства. Вторая Коммунистическая война.
Героини с саше-соколовски звучащими именами: Вета Марковна Барс ("Школа дураков" упомянута
тоже). Автор выучил свой литературный урок.

Его любовь к деталям похвальна: "вентилятор вяло разматывал жару бесконечно-ленивым шарфом", "отрывала накленные ногти цвета воспаленной плоти", "он не стал гением, но там, где ступал, порой в воздухе возникали вихри". Вихри действительно возникают. Текст намагничен и в то же время магичен. Это прекрасная проза, которую стоит читать.