Литературная критика

/В. Пелевин «ДПП(НН)», М.: Эксмо, 2003/

Роман, повесть и пять рассказов В. Пелевина — это новая книга
«Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда». Официальная
аббревиатура этих избранных и долгоожидаемых произведений
так же диковата, как и полное название — «ДПП(НН)». Что-то
есть в этом от дтп, этакая вынужденная остановка в Пути,
учитывая всё усиливающуюся любовь писателя к гротескному юмору
фонетических созвучий.

Хочется для начала сказать о впечатлениях от обложки, все-таки новое
для этого автора издательство «Эксмо» решило нечто
добавить, кое-что сохранив. Обложка «Эксмо» вообще-то ужасна:
врубелевского Демона, подрисованного к серовской Девочке с
персиками/кристаллами, еще можно поставить в чегеварский ряд
виноградово-дубосарских визуализаций, но такие цвет и шрифты
пелевинский «продвинутый читатель», кажется, не заслужил.
Сиреневый оттенок обложки и шрифтовые излишества вместе образуют на
редкость отталкивающее впечатление — смесь ярмарочного
балагана и вкрадчивого «бордельеро». Между тем, сразу за
обложкой имеется пара черно-белых фото загадочного писателя, и вот
одно из этих фото — то, где полуголый животастый и бокастый
Пелевин протягивает в сторону читателя ладонь с
пририсованным райским яблочком — на мой взгляд, гораздо удачнее
смотрелось бы на обложке, только стоило бы напрочь убрать липовое
яблоко, а протянутую пустую ладонь заменить на сжатый кулак с
выпрямленным средним пальцем, так называемым «факом». Это,
наверное, намного точнее отражало бы, соответствовало бы,
соотносилось бы... Говоря короче, «Эксмо» на радостях
перестаралось и перестаралось слишком предсказуемо.

О самой книге вряд ли можно сказать, что ее автор перестарался, либо
предложил своим преданным читателям «непродвинутый»
«бордельеро». Нет. «ДПП» практически ничего нового не сообщает ни о
писателе, ни об отношении его к миру. Поначалу кажется, что
вся суть «ДПП» лишь в том, что это НОВАЯ КНИГА ОДИОЗНОГО
АВТОРА. По большому счету всё так и оказывается. Стоило ли
молчать четыре года, чтобы показать, что в закромах одинаковых
«зерен» хватит на сколько угодно еще разумных и вечно добрых
караваев словесности? Видимо, стоило и, видимо, автору
виднее.

И все же некоторые миниатюрные изменения в прозе Пелевина заметны.
Образно говоря, «ДПП» — это приятной и красивой формы флакон
с ядом, с вполне известным науке и народонаселению ядом
(мышьяк, ртуть, цианид — выберите сами). Это яд некоего
пессимизма, язвительной озлобленности, амбициозного сарказма,
который ничем не скрыть, который испариной выступал на «Поколении
П» и которого в «ДПП» стало больше. К новой книге Пелевина
мне хотелось бы в качестве рецензионных пометок-указателей
притянуть уши двух эпиграфов к роману Ф. Бегбедера «99
франков»: 1. «Капитализм пережил коммунизм. Теперь ему осталось
сожрать самого себя» Ч. Буковски; 2. «То, что невозможно
изменить, нужно хотя бы описать» Р. В. Фассбиндер.

Вполне возможно, что тот капитализм, который мы сегодня имеем,
нельзя изменить, а можно только описывать — например, со
всевозрастающей язвительностью и мизантропией. Возможно, но тогда
это означало бы, что мы живем в отвратительно однообразной,
монотонной и тупой вселенной. Вселенной без вариантов.

В новой книге Пелевина имеется довольно много поп-культурных, а
именно кинематографических референций. Как бы «заигрывая» с
широкой аудиторией, автор в ряде мест отсылает читателя к
последним «достижениям» игрового кино. Здесь и «Звездные войны», и
«Клетка», и «Телохранитель», и «Спайдермен», и «Шрек», и
«Мумия возвращается», словом, общедоступные красоты из
развратно распахнутой сокровищницы духа. А после очередной отсылки
к голливудской поп-ленте в повести «Македонская критика
французской мысли» Пелевин даже делает ловкий финт-реверанс, в
качестве объекта критики выставляя своего героя вместо себя:
«внимательный читатель “Македонской критики”
заметит, что Кика чувствует себя немного увереннее, когда оперирует
не категориями философии, а примерами из
кинематографа». Несмотря на все эти хитрости, для описания структуры
пелевинского романа «Числа» мы как раз и используем отсылку
к кино, причем, не к самому худшему иz фильмов. Чтобы
представить себе, что такое «Числа» достаточно вспомнить киноленту
Д. Аронофски «Пи», только вместо шизоидного ученого,
занятого расшифровкой трансцендентного числа, вставить туда
современного российского банкира, слегка параноика, одержимого
тайными отношениями со своим счастливым числом — «34». Тема
весьма ходовая, редко кто из живых полностью безразличен к
суеверно-магическому флеру окружающей нас нумерологической
системы. Сюжет «Чисел», в принципе, близок к сюжету фильма «Пи».
По ходу дела Пелевин в характерной своей
хлестко-обезличенной манере описывает смену ельцинской эстетики путинской,
мимоходом обрисовывает новейшее лицо современного пиара
(Татарский упоминается, Малюта присутствует), высвечивает актуальную
личину русской культуры, скрепляет сюжетные блоки
предсказанием гадалки Бинги на старте повествования и гексаграммами
«И Цзина» по всему тексту. Помимо обязательного аромата
буддизма в «Числах» основательно припахивает Дао. Гротеск того,
что основные персонажи романа являются еще и японскими
покемонами, конечно, освежает, но рецепт блюда от Пелевина
все-таки остается тем же, что и всегда. Как обычно, в новом
творении Пелевина попадаются стандартные его обороты, как то «это
не на что больше повесить» и «тоска по несбыточному».
Удивительно ядовитыми кажутся пелевинские издевки над современными
художниками, «наперсточниками духа» — в
частности и теми, работы которых используются для броского
оформления его книг. И удивительна же ироничная, но все же
снисходительность к Б. Моисееву, а вот снисходительность к БГ,
как обычно, не удивительна.

Оставив частности, можно сказать, что читателю «Чисел» предстоит
проехаться с покемоном-банкиром Степой Михайловым по
американским горкам русского бизнеса вплоть до принятия «мистического
вызова» и ярчайшей для Пелевина гомосексуально-финансовой
сцены (натуралистичная фантасмагория слияния капиталов?).
Иными словами, линия «Generation П» продолжается, герой другой,
время жестче, яда больше, пенетрация провокационнее. И
только.

Несколько необычно то, что иные персонажи, вроде Путина,
Березовского и Мадонны оставлены под своими именами, а прочие публичные
личности прозрачно анаграммированы — Лукас Сапрыкин
(вероятно, ненавистный автору своими понтами Никас Сафронов), Боря
Маросеев (симпатичное и непутевое «дитя порока» Моисеев).
Также создается ощущение, что в романе больше трупов, чем в
предыдущих текстах Пелевина, хотя примитивный арифметический
подсчет может дать и иные результаты.

И еще — нумерология в «Числах» какая-то попсовая, под стать
«Звездным войнам» и «Спайдермену». Если уж буква «Б» из кириллицы
принимается без малейших сомнений за цифру «2» только из-за
своего порядкового номера — то жаль, очень жаль (в том числе
жаль всех читателей ПВО).

В повести «М.К.Ф.М.» забавно объясняется финансово-моральная основа
всех злоключений в романе «Числа». Европейский татарин Кика
— верх гротескной эквилибристики книги «ДПП», а также —
кульминация авторской «ядовитости». Повесть можно назвать
зеркальной или же маскировочной имитацией герменевтики. Остается
не совсем понятным праведное и свирепое раздражение Пелевина
по поводу свода французских философов ХХ в. — от Фуко до
Лакана. «Как-то раз восьмого марта Бодрияр Соссюр у
Барта», «Деррида из пруда» — да-а-а... А что
случилось-то? Мсье Гваттари засел занозой? Вероятно, что-то личное,
без особых объяснений. Придумки в повести насчет
«человеконефти» любопытны, но вот «чудовищное» преступление Кики,
допустим, в рамках прозы Сорокина — так, детская сказочка на ночь.

Лучшее в «ДПП» — это, как всегда у Пелевина, рассказы. Однако,
тематический кризис вкрался, похоже, и в них (проклятая
борхесовская четверица — ад для тех литераторов, которые о ней
знают). «Один Вог» — снова ядовитые розги пелевинских
умозаключений по поводу все того же дьявольского «огня потребления», в
котором сгорает наша никчемная цивилизация. Рассказ написан
одним предложением и опять воскрешает эпизод из романа
«Числа», но, например, не идет ни в какое сравнение с красивой,
грустной, глубокой и светлой «Водонапорной башней».
Антигламурное неистовство не слишком импонирует Пелевину. «Акико» —
снова отравляющий кровь стеб, на этот раз над порно-индустрией
в интернете (кокетливо-пристойный стеб, надо сказать).
Хорош рассказ «Фокус группа» — своей отстраненностью, но и в его
потусторонней травестии обнаруживается кошмарная
безысходность и безнадежность. «Тарзанка» была куда живее и
изобретательнее. Честно говоря, лучше уж в этом смысле компилирование
а ля «Шаги по стеклу» Иэна Бэнкса, там дидактики меньше.

Другие два рассказа относятся к циклу «Жизнь замечательных людей».
«Гость на празднике Бон» — лирично-суицидальная отрава в виде
имитации предсмертного потока сознания Юкио Мисимы, с
воскресающими аллюзиями из Р. Пирсига вокруг концепции
«красоты/качества». Выбор темы и изобразительных средств тоже
показался лично мне странным и неубедительным. Много красивостей,
но, как сказал бы о таком пафосе Холден Колфилд, — «сплошная
липа». Рассказ «Запись о поиске ветра» — снова симулякр
герменевтики, китайские красоты древности, замыкающие собой оковы
теоретизирования о Дао вокруг «ДПП». Выходит, что Дао лучше
всего постигается умом литератора лишь пол воздействием
«порошка пяти камней» — мысль откровенная, но
подобная холостому выстрелу, а Пелевин, судя по другому его
фото внутри книги, в тире предпочитает стрелять полноценными
и боевыми.

Итак, исходя из названия книги, никакого переходного периода в
сущности нет. Есть одна голая диалектика.
Социально-психологический блеф. Бред рыночных отношений. Кататония святого духа. По
прочтении «ДПП» становится яснее прежнего, что все мы
родились «не там», что будет только хуже, что просвета
практически нет. Если у Пелевина в новой книге и есть микронамеки на
какой-то свет в конце трубы, то они просто сразу же тонут в
океане зловонного яда. Теперь стало очевидным, что «Чапаев и
Пустота» — лучший роман ПВО, а весь свет и добрый юмор
остались за спиной, в ранних рассказах, да и то далеко не во
всех. Мировое внимание ожесточило Великого Компилятора — похоже,
что это свершившийся факт.

Изменился ли как-то в связи с этим ожесточением пелевинский язык?
Нисколько. Те же силлогизмы, схоластика, словесные спекуляции;
язык — совершенно без изменений. Острые мысли пелевина
вроде бы должны сообщать остроту его языку, но язык оказывается
более компактен и обтекаем, чем остр, а письмо в целом —
оказывается удивительно невыразительным. Все давно знают, что
Пелевин мастер писать гладко; теперь становится ясно, что
этой «глади» недостает экспрессии и свободы; становится
очевидным, что Пелевин при всех своих наработках так и не смог
передать своему письму «стильность» т.е. именно свою,
пелевинскую гипотетическую стильность (вот умудрялся же Радов писать
стильно...). Неужели на человека в молодости так
подействовали эстетические рамки публикаций в журнале «Наука и религия»?
И стоит ли ждать от грядущей двуязычной (русс./англ.)
повести «Шлем ужаса» чего-либо более живого и неповторимого?
Наверное, в пику пелевинскому пессимизму, стоит — и пока только
«в пику».

Вообще, все не так страшно. Просто торговая марка загустела и
подсохла. Есть много иных писателей, в самом деле. А новая вещь
«ДПП(NN)» всего только снимает вопрос об одиозности
«кибер-нарко-буддийского» певца своего поколения. Пелевин окончательно
перестает быть «писаной торбой», с которой носятся читатели
и цеховики по лит-реальности. Скорее всего, это принесет
самому Пелевину облегчение, и он сам, без просьб из зала,
снимет свои терминаторские темные стекла с глаз еще раз. И
тогда, возможно, вдохновится чем-нибудь по-настоящему. Или
останется значительным писателем 90-х годов ХХв.. Или просто
отшвырнет язык за непригодностью, вместе с наскучившей
литературой. Вот был бы Номер!

ЗЫ Самым позитивным персонажем книги является попутчик банкира Степы
в поезде «Москва — СПб» иz романа «Числа». Это т.н.
«тантрист-агностик», объевшийся в купе
псилоцибинов, снимающий передоз водкой (как все это уже знакомо
читателям), и красиво рассуждающий о вполне трезвых материях в
предельно оптимистичном ключе. Неужто alter-ego ПВО?.. Тогда
зачем весь прочий мрачный наворот???

«Тридцать четыре. Снизу триграмма «небо», а сверху —
триграмма «молния». Типа, как полыхнет, и думаешь — что это было?
Очередь из Калашникова или разметка на шоссе? А это уже небо,
во как.»

«Человек, наделенный способностью к духовному зрению, увидит
гулаговских зэков в рваных ватниках, которые катят свои тачки по
деловым кварталам мировых столиц и беззубо скалятся из витрин
дорогих магазинов. Смешение жизненной энергии двух бывших
антиподов мироздания — безответственная и безумная акция,
которая изменит лицо мира... Все беды, которые обрушились на
западную цивилизацию в начале нового тысячелетия, объясняются
тем, что серный фактор западной жизни стал значительно выше.»

«Увы,— констатирует Кика,— международные финансовые хищники
просчитались — вместо крови они высосали из России весь многовековой
ядовитый гной, который теперь безуспешно пытаются
переварить».