Литературная критика

/Илья Стогоff. «Десять пальцев», СПб.: Амфора, 2003/

Нас извещают, что нынче Стогоff мягко меняет амплуа, лирического
героя, формат. Но мы прекрасно помним: в 1999 г. он — журналист
года в СПб, в 2001 г. — «ОМ» назвал его писателем года, а
его роман «Мачо не плачут» романом года, в 2003 г. его роман
«mASIAfucker» номинирован на премию «Нацбестселлер». Так что
вряд ли и отнюдь.

В новой книге Стогоffа — сборнике рассказов «Десять пальцев» — видны
только мелкие формальные изменения. Прежде всего, с самого
начала и до самого конца сборника читателя потчуют
настойчивым и единственно верным католицизмом. Особенно
доминиканством. Первый рассказ — не просто история о том, как герой
Стогоffа пришел к своему храму и своей вере. Практически сразу
писатель спешит сделать не особенно отчетливые, но духовно
верные выводы о подлинности и благе католической веры и о
темной удаленности от реального человека веры православной. С
брезгливой жалостью обзывает нашу молодежь «рейвом» да
«тантрическим сексом». Поминает исторически прошедший европейский
разврат коварных альбигойцев и блистательную терпеливую
святость Св. Доминика, которому де Европа обязана тем, какой она
сейчас есть. В общем, этот магистр богословия не любит нас,
молодых православных рейверов, и коварно умалчивает об
основных европейских буржуазных революциях.

Ни слова не говорит богослов Стогоff о том, что Доминик де Гусман,
друг Симона де Монфора, яростного истребителя альбигойцев, в
1215 г. основал орден доминиканцев, по сути, в качестве
армии, направленной против катаров (или же богомилов,
религиозной конфесии, на которую повлияли отовсюду гонимые павликиане;
катары стремились к очищению нравов от гедонизма
(греч. Katharos)). Ни слова о том, что на Доминика и
его орден в 1231 г. были первоначально возложены функции
инквизиции. Ни слова о том, что этот орден сеял ужас от
Лангедока до севера Италии, полностью уничтожив катаров, вальденсов
и всех им подобных. Также ничего о том, что позже
доминиканцы активно торговали индульгенциями — бизнес расширялся,
церкви были нужны дополнительные средства. Доминиканец Тетцель
колесил по Германии с этой целью, и в одной из проповедей
заявил, что в состоянии продать индульгенцию любому грешнику и
даже готов гарантировать отпущение греха тому, кто вступил
в плотскую связь с самой девой Марией. (Последний фрагмент
взят из труда Т. Аннаньель «Христианство: догмы и ереси»,
СПб.: Академический проект, 1997).

Это всего лишь некоторые факты, но не полемика. Полемизировать в
данном случае было бы глупо. Православная церковь, отличающаяся
большей терпимостью, все же поучаствовала однажды в
гонениях на тех же павликиан. Но что касается католического пафоса
Стогоffа — чья бы корова мычала. Не надо катить бочку на
православие просто так, с кондачка, мы, рейверы, этого так не
спустим. Ладно над буддизмом издевается — буряты все равно
его не читают никогда. К тому же, в новой прозе Стогоffа
совершенно нет понимания простой вещи: религия имеет одной из
своих важнейших целей стабилизацию «овец» и недопущение
увеличения процента пассионарности на квадратный километр
заселенной местности. Вон, Мейстер Экхарт был таки пассионарен, и на
него братья по ордену смотрели ой как косо.

В общем, в официальной религии не нужны перегибы. Нет их и в книге
«Десять пальцев». Все десять историй, по одной на палец —
безвидны как литература и негожи как «сборник года» или
«бестселлер». В книге этой описано много чего: пути в католическую
веру, поездки в Петропавловск-Камчатский, Улан-Удэ,
Хабаровский край, паломничество христиан из Смоленска в Могилев,
воспоминания о друге детства, об эпизодических встречах с
Лимоновым и о его прозе (сатанист!), о Конгрессе христиан в
Италии, о церкви Св. Екатерины на Невском. И все — либо с
католической подкладкой, либо под доминиканским соусом. Безусловно,
у Стогоffа острый глаз и натренированное письмо, и ему бы
не певцом духовно-социально-моральной смеси быть, а писать
увлекательные и остроумные путеводители по разным странам и
регионам Родины. Это у него получается куда лучше. Пятая, вот,
история — о том, как Стогоff чуть не попался писать роман о
грязном развратнике и предприимчивом аморалисте Романе
Трахтенберге за $5000. Одна из ярчайших. И тут уж духовный
стержень пригодился лирическому герою, попавшему в самое логово
разврата (Трахтенберг, кажется, уже начал развращать невинную
и задумчивую Москву своим адским кабаре). Короче говоря,
все актуально, но тоскливо. По моим наблюдениям, все молодые
люди (до 35 лет), в последние годы попавшие под влияние
приезжих — особенно протестантских — христианских сект, страшно
похожи становятся друг на друга (как и обычно в сектантстве).
И общаться с такими одинаково скучно и тоскливо, а им друг
с другом — напротив и отнюдь. Такой и Стогоff в этой книге,
когда тянет лямку «взрослеем, пора уж и о горнем подумать».
В итоге получаются не оригинальные дактилоскопические
отпечатки десяти пальцев, а просто какие-то смазанные вялые следы.
Однако, мы не можем поддержать Стогоffа и помочь ему, он
уже спасается сам и готовится спасать нас. На рейв, значит, не
придет больше :-(.

Единственный плюс (не очень большой, но наличный) в книге — умение
Стогоffа легко и ненапряженно перескакивать в повествовании
«по волнам своей памяти», а затем в следующей главе
возвращаться к месту, откуда скакнул. Выходит красиво, как в
молодежном кино про «Лолу».

И еще — при прочтении может возникнуть оправданная читательская
паранойя. «Журналист года» ничего не делает просто так и зря
никуда никогда не ездит. Понимаете? Каждый транссибирский трип
— в опус. А та проникновенная откровенность, с которой
«журналист года» говорит в своей очередной книге о вере,
напоминает мне легкий шантаж — выходит якобы неудобно критиковать
столь духовную словесность, а вместе с ней и провальный
таблоидный язык автора.

Но это ничего.

«Учуяв запах из мешка, псы встрепенулись, почувствовали себя
охотниками и с лаем бросились на мужчину. Он остановился,
нагнулся, не спеша поднял с земли здоровенную ледяную
колобаху и с чмокающим звуком влепил ее псу-предводителю в бок.
Собаки тут же забыли об охотничьих инстинктах, заткнулись,
прекратили лаять и вернулись дремать в снег».

«— Не поверишь: в приемной комиссии там сидит девица из
трахтенберговского кабаре. У нее номер — залезает прямо к тебе на стол и
этим самым местом выпивает бутылку шампанского. У меня на
столе тоже плясала. В сантиметре от моего носа. Я точно
видел: всю большую бутылку. То есть вечером эта красота
засовывает себе в промежность бутылки, а днем отбирает девочек для
балета. Куда катится мир?».