Литературная критика

• Часть первая

/Виктор Пелевин «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда». Избранные произведения. «Эксмо», 2003/

Две этих книги — «pasternak» Михаила Елизарова и «Диалектика»
Виктора Пелевина — неожиданно оказываются диптихом. Временами
начинает казаться, что про зловредный интеллигентский дух,
растлевающий православие, пишет то же самое перо, что сочиняло
«Омон Ра». Иногда ловишь себя на мысли, что структура
«Диалектики» отсылает к строению «Ногтей», дебютной книжки тогда
совсем ещё неизвестного харьковского автора. Но в обоих этих
случаях фантазмы и фантастика оборачиваются едва ли не правдой
жизни, жизнеподобием, вполне принятым в реалистической
литературе. Отчего сложно подобрать вменяемые дефиниции или
просто попытаться адекватно разобрать авторский замысел.

Критикам, заклеймившим новую книгу Виктора Пелевина как неудачную,
верить нельзя. При традиционных тиражах в три-пять тысяч
(десять объявляются прорывом, пятнадцать — «небывалым успехом» и
«новой эрой русского книгоиздания») «ДПП» выстрелил
«пробником» в 150 000, и это только начало. Будет больше!

Это я к тому, что книги Пелевина следует оценивать как сложное
(синктретическое) социокультурное явление, когда
собственные достоинства или недостатки текста играют
наравне с медиальными технологиями. Так уж вышло, так уж
получилось, никого в этом особенно винить нельзя. Однако, читая
«Числа», я несколько раз ловил себя на том, что отстраняюсь от
этого текста, словно бы взвешивая его на разных невидимых
весах, задумываясь о том, стал бы я его читать вот так же
внимательно, если бы над ним стояла какая-нибудь иная фамилия (а
если, например, совершенно мне ничего не говорящая?!). При
том, что «Числа» — замечательный, смешной роман (особенно
Пелевин расходится во второй его части), с множеством придумок и
киношных флэшбеков.

А вот, поди ж ты, есть о чём задуматься — например, о том, сколько
значит в искусстве подпись, насколько литература требует
иерархии. Впрочем, столько раз об этом уже писано-читано.
Интереснее про нового Пелевина думать. Который мало чем отличается
от «старого Пелевина» и лично мне именно этим ценен и
интересен. Воспитанный на принципах серийного искусства, я люблю
узнаваемые и оттого вдвойне уютные контексты, меня не
страшит мнимое однообразие. Напротив, я люблю узнавать в любимом
авторе знакомые черты. Кто сказал, что стабильность — признак
гениальности? Точно не Пелевин.

Критики, заклеймившие Пелевина за самоповторы, становятся жертвами
своих собственных ожиданий. Столько лет прошло, столько
статей написано, столько сил, энергии (да и чего угодно) в этот
«проект» инвестировано, что любой текст, каким бы совершенным
он ни был, никогда не оправдает ожидания. Вот сейчас волна
слухов пошла, что Саша Соколов над новым романом работает.
Представляете, какая лажа это будет после сияющих высот
«Школы для дураков» и «Палисандрии»?!

И что ему ставят в вину? Непонятки композиции? Хорошо, представим,
что новая книга Пелевина ограничивается одними только
«Числами». Ну и, может быть, «Македонская критика французской
мысли» в качестве эпилога. Станет ли такое издание более
понятным, уравновешенным, гармоничным? А композиция сорокинской
«Нормы», чередующая части как вдох и выдох? А его же «Пир» с
принципом «клади рядом»? Выдал больше, чем нужно, так будем с
радостью читать доставшийся нам бонус (а где тогда «Шлем
страха»? Какой-то иной конструкции ждёт?), довольствоваться тем,
что имеем. И не требовать большего.

Такая реакция критиков (Пелевин, де, не оправдал ожидания) ещё раз
подтверждает тезис о том, что контекст оказывается важнее
текста. Тем более, что не будем забывать: Пелевин ценен нам
тем, что лучше всех (увы или ах) работает с современным
материалом, с самим «веществом жизни», которое отливается у него в
полупародийные (потому как на полном серьёзе же нельзя!)
формулы и сюжеты. «Чапаев и Пустота» и «Поколение П»
зафиксировали определённые периоды нашего «исторического развития»,
что становится особенно отчётливым и ясным вечность спустя.
Что ж, давайте немного подождём, чтобы понять, как будет
выглядеть наше время и пелевинское сканирование его через
какой-то промежуток. Лицом к лицу — лица не увидать. Какое время на
дворе — таков мессия. Те, кого разочаровала «Диалектика»,
вероятно, обладают более чётким и конкретным образом
нынешнего времени. Ну так покажите запечатлённое, остановленное,
предъявите, что ли, читателю-контролёру, пожалуйста.

Думаю, «Числа» писались на пороге века (то есть год-два назад),
когда истериковал миллениум, когда гадали на цифрах и всё время
ошибались — новое тысячелетье наступает в 2000-м? В 2001?
Так до конца и не решили. Пелевин подхватывает эту игру,
разрушая традиционные нарративные принципы — мне очень симпатичны
оказались его циферки вместо названия глав, которые не идут
(как это принято) по нарастанию, но мельтешат, повторяются,
скачут... Тоже ведь метафоры — снятия проблемы
причинно-следственных связей (сказано же, из ниоткуда в никуда),
необратимости сюжетной конструкции, которая, почти
по-кортасаровски, оказывается подвижной и многоходовой.

Ну да, КВН, каламбуры, шарады, ребусы, комические куплеты, названия
и аббревиатуры на грани фола (это право тоже нужно уметь
заслужить — не задумываться над внешними формальными моментами,
нужны в тексте пидарасы — будут вам пидарасы, а все
психоаналитики идут в Альпы), однако, понятно для чего и почему —
именно из этого мусора Пелевин и вытягивает это самое жизни
вещество, неуловимое, нестойкое, ненадолго зафиксированное
лишь в языке. Он не боится остаться в повседневности, застрять
в настоящем, которое вот-вот на наших глазах начинает
каменеть и становиться прошлым, рискует, конечно, но, тем не
менее, выигрывает. Вот уже который раз выигрывает. Завидная
участь!

А через что ещё можно подцепить-зацепить современность? Если через
сюжет — выйдет чистый жанр, если через героев или
обстоятельства — физиологический очерк. Необходимы универсальные
метафоры, но они чаще всего лежат в сфере личных отношений, а у
Пелевина неуёмный публицистический темперамент, ему женские
образы удаются хуже, чем гомосексуалисты. И не потому, что он
«такой», а потому что такое время на дворе. Вот и
получается, что только через язык. Только языком. И никаких
эротических коннотаций!

Ещё лет десять назад я писал о том, что Пелевин — лучший современный
памфлетист, продолжающий лучшие традиции не только
российской (Гоголь, Салтыков-Щедрин), но и мировой сатиры.
Мизантропический, язвительный, растерянный, духовный, ну ничуть не
меньше Свифта или Дефо. Просто мы привыкли, что памфлеты и
фельетоны Максим Соколов в субботних «Известиях» печатает (хотя
бы один до конца дочитали?), с тем же самым комсомольским
задором, каламбурами и намеренно переиначенными цитатами, а
чтобы превратить бичевание нравов в самодостаточную
художественную задачу — это ж нам не можно, непривычно и вообще...

Достаточно вставить Пелевина в правильный контекст, и всё становится
на свои места. И так странно слышать о его постмодернизме и
бездуховности, эскапизме и отрешённости. Да Виктор Пелевин
— один из самых патриотичных и социально ответственных людей
нашего времени, истово переживающих и живота своего не
щадящих. Ведь вы только представьте — сколько времени нужно
возле телевизора (и прочего медиального мусора) провести, чтобы
все эти фенечки и штучки придумать! Поневоле отгораживаться
начнёшь! Потому что очень сложно (сложнее не бывает) быть
вместилищем общественных процессов, местом встречи
коллективного бессознательного и своей собственной судьбы. Прости меня,
моя любовь — время моей драгоценной жизни.

Трудно быть богом, но ещё труднее взвалить на себя обязанность быть
медиумом, говорить от лица своего времени и о своём времени,
которое ведь, в том числе, есть и ты, и ты тоже — твои
книги, твои невидимые миру трудовые мозоли, твои тёмные очки.