Литературная критика

/Денис Осокин «барышни тополя», «Новое литературное обозрение», в серии «Soft Wave», 2003, 384 с./

Сразу у двух постоянных авторов «Топоса», у Маргариты Меклиной
и Дениса Осокина вышли в серии «Soft Wave» авторские — первые
— книжки. Поэтому для начала хочется поподробнее остановиться
на самой серии.

На обложке всех серийных книг стоит манифестация: «Soft
Wave» — серия книг новейшей русской прозы. Ее авторы могут различаться
по стилю, эстетике и мировоззрению. Главное, что их объединяет
— отказ от провокативных стратегий и упрощения языка, от стилистических
и сюжетных шаблонов, так называемого «интеллектуального мейнстрима».
Вместо отжившей идеи литературы как навязчивого нарушения общественных
табу «Soft Wave» предлагает идею литературы как нового понимания
человека и его отношений — личных и живых — с миром и языком».
Не больше и не меньше. Странная декларация, не правда ли? Она
больше отрицает, чем утверждает. Особенно в свете двух первых
сборников серии — Станислава Львовского и Ольги Зондерг, сложных,
ассоциативно устроенных сборников с непростым, ветвящимся деревом
лейтмотивов. Минимум сюжета, максимум перечислений, теней и отзвуков
этих самых теней, вязкой плоти языка. Две вторые книги (они снова
рифмуются — м. и ж., он и она) кажутся мне еще более перегруженными,
сложными, барочно витыми. Видимо, это и есть ad marginem «интеллектуального
мейнстрима» (ох, знать бы ещё, что это такое), когда
внешние события в текстах заменяются внутренними событиями, когда
главным приключением оказывается приключение самого письма.

Квартет книжек, выпущенных в этой серии, словно бы призван стать
виноградным мясом любителей искусства для искусства, стать книжками
для книжников, писателями для писателей. Судя по тиражам (полторы
тысячи), об этом думают и сами издатели. Я не люблю такую литературу.
Она мне не кажется вежливой. Она мне не близка.
Я никогда не порекомендую её своим друзьям в «Живом журнале».
Тем не менее, вот ведь парадокс, последние выпуски этой серии
— самое интересное, что появилось этой осенью в современной литературе.
Книжка Дениса Осокина — важнейшее событие, заслуживающее презентации
на Франкфуртской книжной ярмарке (там она, кстати, и произошла).
Сборник Маргариты Меклиной (о ней мы поговорим в моей следующей
статье), первой книги этой уже давно работающей в литературе писательницы,
показал всю мощь и величие её непростого таланта. Хотя бы — и
для знаточеской среды. Хотя бы — и тиражом в
полторы штуки. Так хорошо, так странно...

Ну да, такие книги нужны как лабораторные опыты по превращению
мёртвой воды современной литры в живую воду полёта и вдохновения;
такие книги надолго выбивают из колеи, заставляя призадуматься
над своим собственным творчеством; такие книги научают тебя чему-то
неуловимому и сложно объяснимому — впечатлению от впечатления,
терпкому послевкусию, более тщательной работе над стилем, более
кропотливой огранке сюжета, нюансировке полутонов. Это приятно,
когда кто-то берёт на себя заботу о полутонах, это весьма важно,
когда кто-то выстраивает из этих полутонов всё своё творчество,
качаясь на волнах зыбких конструкций, которые никогда не увековечат
в списке бестселлеров.

Пример Дениса Осокина в этом смысле просто поразителен. Никак
не могу понять, откуда и как берутся у людей, внутри пишущих,
такие вот дискурсы. С чего бы это вдруг студент, аспирант начинает
писать вот такие книги-циклы от лица вымышленных, никогда не живших
в Вятке или в Вильнюсе людей. Это не стихи и не проза, но и стихи
и проза одновременно. Плюс, списки в духе Сен-Сенагон и поэтика
минимализма в стиле Ген. Айги и Вик. Некрасова. Ожерелья быличек
и почти сказок, зарисовок и расказиков, выстроенные до последней
запятой, замысловатые ритмом и непрямым говорением, подспудно
продолжающиеся в других частях цикла, на других этажах многоголового
дома, открытого всем ветрам.

Понятно, что важнейшим источником, вдохновляющим и питающим Осокина,
является фольклор. Однако под рукой Дениса устное-народное творчество
делается совершенно авторским высказыванием самого высокого полёта.
Происходит что-то непонятное, непонятое, щелчок, и коллективное
бессознательное выливается в прозу мастера и эстета с орхидеей
в петлице. Между тем, в жизни Осокин — скромный и застенчивый
парень, про которого сразу понимаешь: настоящий.

Все эти его игры с форматами, форматированиями абзацев, балконами
периодов, лесенками перечислений, абсурдистскими подвываниями
в духе похоронных (или свадебных) обрядов — не кажутся нарочитыми
или искусственными, излишними, они — (вот оно, слово) настолько
органичны, что, кажется, рождаются готовыми, переливающимися слитками.
Примеры подобной органичной зауми в последнее время (после футуристов
и ритмической прозы 30-х годов прошлого века) я встречал только
у Сорокина, все его «бритое гвидо» и «ссаная вонь» тоже ведь выглядят
как совершенные природные объекты.

Осокин берет ту или иную тему (тополя, зеркала, смерть девушек,
балконы, ангелы или, наоборот, суккубы) и начинает крутить-вертеть
вокруг них, отступив на два шага в сторону и чуть прищурившись.
Определение цикла, его тема, основной несущий символ выносятся
в заголовок и более не педалируются. Нам показывают не комету,
а её хвост — методика вполне схожая с тем, как поступают метаметафористы.
Осокина и можно было бы объявить их прямым наследником, если бы
не его вопиющая самостоятельность, особенность, особость. И принципиальная
ни на кого не похожесть.

Это очень странное чувство: когда в тексте, который ты читаешь,
окликаются множества имён и поэтик. Так, скажем, в первом тексте
Осокина, который я прочитал, «Ангелы и революция», явственнен
был отпечаток влияния примитивистской поэтики Добытчина, периода
«Города Н». Ан нет, при встрече Денис Осокин сказал, что никакого
господина Добычина не читал. У меня нет соблазнов ему не верить,
слишком самодостаточными и серьёзными оказались, оказываются его
последующие тексты. Человек не может быть таким стилистическим
хамелеоном, каждый раз пересматривающим точку отталкивания. Да
и точки-то эти... слишком уж все они разные какие-то... слишком
уж маргинальные... даже для любителей искусства для искусства,
слишком уж разнесены во времени и пространстве по разным краям
информационного поля...

Поэтому Денис Осокин уникален. Представляя его во Франкфурте,
я не слукавил, когда сказал, что он — надежда новой русской литературы.
Не единственная, но одна из.

И когда нынешние писатели вовсю научатся манипулировать сюжетом,
стилистические изыски Осокина будут особенно важны, особенно востребованы.
Особенно приятны.