Литературная критика

«Логос» №3–4: «Большие города и духовная жизнь». Москва. «Высшая школа экономики», 2002
«Стетоскоп» №35: «Городорог: действие мест». Альманах. Париж. «Анонимные трудоголики», 2003.

Город первый

Так иногда случается — сходится на рабочем столе или книжной полке
два совершенно разных издания, которые, казалось бы, знать не
знают друг о друге, но которые, тем не менее, намертво
сцепляются, наподобие самой точной и изощрённой рифмы.

И «Логос», собранный и отредактированный Валерием Анашвили, и
«Городорог», сочинённый и отстроенный Андреем Лебедевым — об одном
и том же — о тех местах, в которых мы живём, о больших
городах, которые воздействуют на нас странными и непрямыми
способами. Хотелось бы избежать слова «метафизика» и, тем более,
словосочетания «метафизика городского пространства», однако
оба эти сборника именно об этом — о невидимых и едва
ощутимых парениях и испарениях, структурирующих наше сознание и то,
что под ним; эти книги о неуловимом и неописуемом, из
которого, собственно говоря, состоит наша жизнь.

Принципиальная разница — лишь в подходах. Условно обозначим их как
«научно-концептуальный» (в «Логосе») и «поэтический» (в
«Городороге»). Исследователи из первого отдают дань семиотике и
структурализму, намертво привитому русскому гуманитраному
«дичку»; писатели из второго — метаметафорической поэтике, из
которой вышли самые интересные эксперименты в современной
литературе.

Однако, теперь для меня совершенно очевидно, что эти разные книги —
суть одна книга, их теперь не оторвать друг от друга, ибо
существуют они лишь во взаимном раскрытии, нуждаясь в
соседстве как левая и правая рука. И потому что предмет исследования
зыбок и размыт, и потому что точного метода пока ещё не
существует.

Попробую доказать. Пробегусь пунктиром.

Статья, которой открывается «городской» номер «Логоса» — «Город
чьей-то мечты» Ольги Эдельман — отсылает к эссе Владимира
Аристова «Окурок на рукаве», которое посвящено «видениям городов
и садов», которые мы, осознанно или нет, выращиваем в своём
сознании, чтобы, появившись однажды в городе своей мечты, не
узнать его. «Те созданные города остались скрытыми
в нашей памяти, и теперь — как нам внушают, да и мы сами
внушаем себе — ими можно пренебречь. Лишь случайность,
мгновенно проникающая посторонняя боль вдруг соединяют пространства.
И мы на некоторое время видим всё по-иному. Мы можем
понять, что даже родной город способен предстать
неузнаваемым...».

Статья Ольги Эдельман рассказывает о восприятии немецких и
французских городов русскими путешественниками — Карамзиным, русскими
офицерами — и русских городов иностранцами — Готье или
Кюстином. Люди едут на запад или на восток, зараннее зная, что
они там увидят, путешественники несут в себе зёрна
последующих впечатлений, чтобы приехать и не найти города и сады,
выращенные в воображении. Эдельман так и заканчивает своё
исследование: «Так и осталась Россия — совершенно
непонятно чем». Так и остались Лондон и Париж смутными
объектами желания. Всё дело в том, что наши собственные города
так и стоят неузнанными.

Русские офицеры, занявшие Париж, ходят в Лувр и не вылазят из
театров, однако французские военные не замечают главных московских
достопримечательностей, которые тогда уже стояли на своих
законных местах, уже тогда были — и Собор
Василия Блаженного (которому чуть позже посвятит
восхитительные строки Готье) и Кремль и бессчисленные колокольни...

Всё дело в том, что перечисленные объекты тогда не воспринимались
как достопримечательности, они ещё не были указаны в этом
качестве, не назывались так, тогда как культурная жизнь Парижа
имела чёткую систему координат, легко считываемую
чужестранцами.

Называние, названность — вот что оказывается важным. После того, как
объекты оказываются зафиксированными в том или ином
качестве, после того, как они назначаются достопримечательностями,
восприятие их радикально меняется. Называние и формулировки
неуловимых чёрт и чёрточек современной городской жизни —
пожалуй, главная задача «городского» альманаха «Городорг»,
именно незаметное, детали и составляют главное содержание
большинства его текстов. После которых уже невозможно относиться к
своим населённым пунктам так, как прежде.

«Логос». Эдельман передаёт эстафету Георгу Зиммелю, в его эссе
«Большие города и духовная жизнь» имеется ценное наблюдение:
«психологическая основа, на которой выступает
индивидуальность большого города — это повышенная нервность жизни,
происходящая от быстрой и непрерывной смены внешних и
внутренних впечатлений».

«Городорог». После нервного подрагивания сигареты в руках у
Аристова, после размытых очертаний Киева из очерка Андрея Левкина
«Об осеннем воздухоплаванье», самое время перейти к
центральному тексту «Городорога» — городскому дневнику парижанина
Андрея Лебедева.

Он живёт на Гобеленах (южный? Юго-восточный? Край Латинского
квартала), пьёт чай и смотрит на фотографию, прикреплённую к
холодильнику. Он слушает джаз и ходит в кино, нервная система
метрополитена выносит его, как шарик кислорода, к тому или иному
саду (далее следует глава, посвящённая парижским садам), к
той или иной пустоте, зависающей рядом с местами обитания
людей (далее следует классификация городских пустот). Сила
этой жизни — в повышенной нервности окончаний, постоянной
изменчивости, город — это то, что не замирает ни на мгновение и
меняется каждую минуту: звуки, облака, блики воды в каналах,
машины, ну и люди, наконец, чем больше город, тем больше
людей, столица — это буквальное «сто лиц», которые меняют
физиономию места в режиме реального времени.

Впечатлений так много, что все их пережить, зафиксировать или
осмыслить нет никакой возможности. Всё есть знак, всё может
оказаться знаком, чем-то значительным или исполненным значения. Мы
живём в ситуации повышенной семиотической отзывчивости,
когда на наших глазах ведут «воздушный бой» символы и знаки из
самых разных пластов реальности. «Анонимные трудоголики»
начинают сложную работу по освоению уже обжитого и, потому, как
бы уже полустёртого восприятия к окружающей нас реальности.
Или тому, что этой реальностью мнится.

Повышенная отзывчивость к невидимому, вот что
сближает авторов «Логоса» и «Городорога», делая их едва ли не
родственниками.

Окончание следует