Литературная критика

Если всякая мастеровитая литература в отношении родной речи пишется
на иностранном языке, то иностранная литература для родной
нашей речи иностранна вдвойне. И эта сдвоенно-иностранная
литература, более, чем литература «своя», обладает некоей
болезненностью — а в том случае, когда она выглядит гораздо
нормальнее и здоровее «нашей», болезнь проступает еще явственнее.
Потому что скука — это болезнь.

Вослед уже не помню за кем, который где-то рецензировал какой-то
свежий (первый в этом году) номер «ИЛ», сразу скажу, что
обложка №3 восхищает зеленью, сводит с ума пего-оранжевым колером
и индиговато-мутноватыми пятнами. Все вместе образует
архаичной рукою намалеванный вельможный дворец, взятый из турецкой
рукописной книги XVII века. Дворец, к сожалению, намалеван
ужасно, без малейшего чертежного навыка, местами без
элементарной линейки. Но об особенностях турецких художеств
читатели могли узнать из романа Орхана Памука «Меня зовут Красный».
В этом же номере «ИЛ» имеется роман Памука «Белая крепость»
(а еще был его роман «Черная книга», и этот цветовой
супрематизм, очевидно, должен намекать на что-то
алхимически-эзотерическое, так что можно запастись реактивами и с №6 «ИЛ» за
1999, №9 за 2001 и этим №3 за 2004 начать получать недорогое
турецкое золото).

Памук — для любителей Памука. Вслед за «Белой крепостью» (неплохое
название для недорогого южного портвейна) в этом номере идет
интервью Г. Шульпякова с самим Орханом. Сам Орхан, между
прочим, говорит, отвечая на вопрос о влиянии на его прозу прозы
У.Эко, буквально следующее: «Влияние — не то слово. Я
просто ворую некоторые вещи, скажем так». Это самое сильное и
стильное место.

Хочется опять немного отвлечься и вспомнить о болезни скуки. «ИЛ» №3
сокрушительно скучен. В нем сидит какая-то
иноземно-переводная (плохопереводимая? плохопереведенная?) кататония. Я не
знаю, в чем причины такой невыразительности, но в этом
зелено-пего-индиговатом варианте давно любимого многими журнала вы
этой невыразительности хлебнете сполна.

Взять Бору Чосича — сербского писателя, проживающего в Берлине — с
представленной частью его постмодернистского романа
«Наставники». Часть называется «Словарь попа Теодора». Чосича уже
издавали в «Азбуке» четыре года назад, теперь будут издавать
снова. Язык Чосича как раз выразителен (об этом лишний раз нам
напоминает и переводчик В.Соколов в свом послесловии), но
содержание этих «списков» — увы, ничуть. Ну например:
«Бунтуют — когда кому-то что-то не понравится, вот с такими же
вместе и соберутся, стреляют, матерятся и убивают, лишь бы
только по-ихнему вышло». «По-ихнему» — это колорит
сербохорватских говоров и наречий так выглядит по-русски. Предисловие
А.Битова к спискам Чосича выполнено в форме списка. Всё очень
грустно. Всех очень жалко. Везде очень мелко. Не знаю, может
быть я и сильно не прав, считая все это лягушатником для
пенсионеров, но «кажись» нас невкусно перекормили «писателем
21-го века» М.Павичем. И нас тоже очень жалко. И «Иностранку»
некому пожалеть («окромя» меня).

Стихи Жака Рубо, соратничавшего с Раймоном Кено в группировке
«рукодельщиков потенциальной литературы» УЛИПО. Перевод Алины
Поповой. От Рубо, многоликого писателя, философа и математика,
ждешь подлинно запредельного «формализма». Но нет. Какие-то
невнятные из-за своей чрезмерной расслабленности,
капитуляционно-лирические стихи, условные зарисовки постаревшего в срок
романтика. Высчитывать в этой поэзии якобы скрытую там
нумерологическую магию целых чисел — нет возможности. По крайней
мере, я не стал вдаваться в подсчет строк, гласных или
вопросительных знаков. Ни к чему не обязывающие верлибры Рубо
даже в виде поэтического тумана не задерживаются в сознании
больше чем на пять минут.

В этом же номере окончание публикации романа «Железо, ржавое железо»
болезненно-плодовитого Энтони Бёрджесса. Бёрджесса сегодня
по-русски — более, чем достаточно. «Более», потому что в
книжных, как я заметил, на батареи его книг смотрят, но из этих
батарей ничего не берут. «Заводной апельсин», похоже, уже
не срабатывает. Мистеры Бэнксы и мистеры Коу, видимо, уже
плотно закатали мистера Бёрджесса в высококачественный асфальт
английской литературной магистрали.

Клаудио Магрис, итальянский филолог-германист с главами из книги
«Дунай». На любителя. Поскольку это «Сентиментальное
путешествие от истоков великой реки до Черного моря». Не на байдарках
и не на плоту. В академически-неторопливом потоке сознания
автора. Много любопытных фактов (например, кубистический дом,
построенный в свое время для Витгенштейна, а теперь
служащий жилищным нуждам болгарского посольства и имеющий в
отместку Людвигу бронзовых Кирилла и Мефодия в саду). Много
интересных историй (Гёте и Марианна Юнг, а также как им
жилось-былось). И немало какой-то монотонности, и есть ощущение
музейно-архивной тоски, которой противопоказана искра личной
творческой вспышки, ибо от искры этой возгорится весь архив.
Накопительство якобы значительных, а по природе пустых фактов —
ужасно. Описать все страсти-мордасти, происходившие некогда
вдоль берегов Волги-матушки, смог бы коллега Магриса Эдвард
Радзинский, причем легко. Но как хорошо, что он пока не
взялся за реки.

Лучшее, что встречается в этом «ИЛе» — главы из книги «Жизнь муз»
американки Франсин Проуз. Книги, в которой на примере девяти
известных женщин исследуется доживающий ныне свои последние
дни (по мнению Проуз) миф о музах-вдохновительницах. В
принципе, это такая кондовая американская публицистика, бойкая,
смелая, в меру политкорректная, способная и на умолчание, и на
вуайеризм, и на голливудские чувства. Ценность же
публикуемых глав — в выбранном и представленном известном персонаже.
Самая восточная из муз. Йоко Оно. На примере
классически-противоречивого «тандема» Леннон-Оно (сочетание звучит
по-фрейдистски) рассматривается гендерная трещина, зияющая на
тусклом золоте поистраченного мифа. Читать это — не скучно, и,
подозреваю, не столько вследствие талантов Ф.Проуз, сколько
из-за удачного примера для теории разоблачния мифа о музах.
Прочитав главу о Йоко, я утвердился в давней своей мысли,
которая звучит весьма просто: «Она (Оно) — мерзкая жаба,
псевдоавангардизм которой меркнет возле ее прагматичной
ухватистости; Он (Джон) — симпатичный и трагический идиот.» Вот.

Начальник отдела художественного вещания Русской службы Би-Би-Си
Мария Карп рассказывает на страницах «ИЛ» о лондонских
тенденциях Букеровской премии. Тоже интересно. Интересно и необычно
читать (после молодежных и модных русских журналов, льющих
кипятком от всего «лондонского») о культурной инволюции,
засильи тупого популизма и некрасивых особенностях, творящихся
вокруг престижной литературной премии. А главное — известно
же, что все эти «тенденции» из мировой столицы скоро и
обязательно скопируют и у нас.

Глеб Шульпяков со статьей «Живот архитектора» — о придворном
архитекторе Сулеймана Великолепного, выдающемся и способнейшем из
способных Синане. Тоже на любителя. Много фотоснимков того,
что оставил возвышаться после себя величайший из великих
Синан. Если бы в архитектуре существовал стиль под названием
«Назад к девственности», то творения Синана я бы отнес к
радикально противоположному стилю. Есть здесь и о музах: «Черт его
знает, может, и вправду старый Синан влюбился в молодую
вдову? И вот так, на века, объяснился в любви? По крайней мере
с точки зрения искусства это выглядит убедительно».

Наверное, с точки зрения искусства вообще всё выглядит убедительно.
И даже скучные, вяловатые, а то и безжизненные тексты
убедительно убеждают: «скука — это болезнь, радикально
противоположная болезни творчества».