Литературная критика

Интервью с Алексом Керви

«Керви своей Болезнью опередил все остальное Русское общество лет на
десять. Шизофрения со всеми своими густо вытекающими
последствиями — это современность... Поэтому в России Керви
ненавидит плохо образованная интеллигенция, над ним издеваются
продажные журналисты, его боятся книготорговцы, политически
ангажированные быстро в нем разочаровываются, и его любят
всякие подонки (...) Керви — это человек, от которого нужно
прятать ножи, мечи и огнестрельное оружие (которых у него целый
арсенал, абсолютно легальный!), которого долгие годы мучают
ежедневные разговоры с давно усопшим Уйллом Роджерсом,
который по утрам и вечерам жрет веселые розовые и белые
психоделические, стимулирующие и опускающие мозг в полную жопу
колесики, на халяву предоставляемые государством, который бесплатно
ездит на метро (тоже по закону!!!), который носит
удостоверение ГРУ в кармане (и охотно показывает его теткам,
работающим в аптеке и мос.гор.транспорте, а также ментам, которые со
сконфуженным видом отдают ему честь)... И который является
одним из наихудших, самых наивных, а вместе с тем, самых
оригинальных лгунов нашей эры».
Джозеф Пескио
«Kervey is Bonkers or, Schizophrenia as a Translation
Aid»

Алекс Керви (настоящее имя — Александр Александрович Кривцов) — луч Тьмы в Светлом Царстве нашего издательского шоу-бизнеса. Создатель, редактор, переводчик и творец издательства «Adaptec Сompany (продолжая дело своего отца, Александра Михайловича Кривцова)/T-ough-Press», куратор коммерчески успешных и хорошо продаваемых серий «Альтернатива» и «Классика Контркультуры», Алекс во многом определяет то, как рядовые постсоветские граждане понимают и воспринимают западную литературную подземку.
Времена Курехинского «Ленина-Гриба» безвозвратно ушли, ушел и депрессивный гон Егора Летова. Доступ к информации открыт — Священных Коров Евро-Азиатско-Африкано-Американо-Австралийского-Арктико-Антарктического Подполья можно без проблем заказать по интернету. Бобруйские гуру скрылись за порогом издательства «София», но пурга не утихла. Появились новые герои, и Алекс Керви — один из них.
Гон Алекса Керви — зеркальное отражение того, что стоит на наших «альтернативных» книжных витринах. Это одурманенный голос свободного поколения, воспитанного на Джармушевском «Мертвеце», «Криминальном Чтиве» Квентина Тарантино, цитатах из Ирвина Уэлша и Брета Истона Эллиса. Это пафосная и невыносимо серьезная галиматья Уильяма Берроуза, Алистера Кроули, Кеннета Гранта и Хассана ибн Саббаха, вещающего из чрева Брайона Гайсина. Это эсхатологическая палп-эзотерика Роберта А. Уилсона. Это нечто, что претендует называться Путем. В отличие от Курехинского, гон Керви не смешон, хотя иногда и весьма остроумен — в самой интонации чувствуется Энергия. Довольно-таки мрачная Энергия, впрочем. Российский Ассасин 30 с небольшим лет, Алекс Керви играет в Адскую Игру, но дождется ли он Райских Садов, где среди ковров и подушек его будут ожидать виноградное вино и девушки с большими глазами?
«“Скины. Русь пробуждается” — самая продаваемая и востребованная наша книга, что мы и хотели доказать. Это был эксперимент»,— сказал недавно Илья Кормильцев. Книги, издаваемые Керви, тоже хорошо продаются. Люди нуждаются в них. Возможно, благодаря им, как говорит сам Керви, люди задумаются и не будут расстреливать детей в супермаркетах. Но то, что, после их чтения, ни один человек не подойдет к дереву и не обнимет его — в этом у меня тоже нет никаких сомнений.

Владимир Иткин: Алекс, хотите ли Вы поджечь
свой дом?

Алекс Керви: Знаете, это не очень
хорошая идея. У меня уже был такой опыт. Моя квартира горела и я
сам горел, ну знаете в контексте пожара в квартире барона
Мюллера из «Ангела Западного Окна» Густава Майринка, и я как
раз находился в процессе подготовки «Дневника Наркомана»
Алистера Кроули (Проект, задуманный и исполненный вместе с
Георгием СаллахАддиновичем Осиповым, «Графом Хортица»). В
результате издание пришлось отложить на год. Есть очень хорошая
английская идиома, ее смысл таков: «Английская Культура
напоминает кошку, которая падает из окна, но она всегда встает на
четыре лапы». Это применительно к моей ситуации сказал мой
близкий друг, безмерно талантливый, но до сих пор
невостребованный художник и музыкант, и коммерчески успешный дизайнер Пол
Хаурд (Paul Howard), он в свое время делал дизайн некоторых
компактов Курехина у Лео Фейгина. Поэтому поджечь свой дом
я бы никому не советовал, хотя со мной такое случилось. Вот
если бы Вы спросили меня, что будет с теми, кто попытается
поджечь мой дом, я Вам отвечу, что мы с моими соседями
угостим их свинцом из шести-восьми стволов. И причем это будет
абсолютно легально, ведь речь идет об охотничьем оружии. А если
и это не возымеет действие, в ход пойдет холодное оружие,
кончится оно, мы будем драться за нашу «privacy»
(обособленность) Голыми Руками, как на Шипке с Болгарскими Братушками, с
коими я в Кровном Родстве через фамилию Любомудров.

В. И.: Расскажите, пожалуйста, о себе.
Детство, отрочество, юность...

А. К.: Я родился 3 октября 1973 года в
старом доме в Успенском переулке, в Москве, в самом, так
сказать, психогеографическом «Центре Циклона». Если вы знаете
Храм Успения (на Крови) в этом переулке, то, стоя к нему
лицом, вы можете за ним увидеть мой родной дом по правую сторону.
Что касается моей семьи, вряд ли это кого-нибудь
интересует, хотя вопрос Родовой Памяти, вопрос Крови, которая
генетически определяет все дальнейшее поведение Человека — он очень
важен. Как вы помните, Карл Мария Виллигут благодаря Знанию
своей Родовой Памяти добился колоссального влияния на
Генриха Гиммлера (я умолчу о том, что творил в Кремле в отношении
тамошних бюрократов славный Джи Джи Рогозин — вот уж
воистину «Похождения Штандартенфюрера СС Фон Штирлица»). И я
считаю, что забвение своих Корней — чудовищная несправедливость по
отношению к Тем, благодаря Которым ты появился на Свет.

В. И.: Тогда расскажите.

А. К.: Вам правда интересно? Хорошо. В
первую очередь, хочу вспомнить своего деда по отцовской
линии. Его звали Михаил Михайлович Кривцов, он был военным
летчиком-штурмовиком, если Вам говорит что-то название «Черная
Смерть». Он был представлен к званию Героя Советского Союза, но
на радостях так напился, что проспал боевой вылет. Впрочем,
его не судили по ряду причин, а в конце сороковых годов он
пропал без вести вместе с самолетом в Средней Азии во время
охоты нашей авиации на НЛО. Мой другой дед, Владимир
Дмитриевич Субботин, также воевал, а в 1942 году прославился во
время нашей танковой атаки «камикадзе» против дивизии СС
«Мертвая Голова» под Псковом. Он служил в кадрированной дивизии в
Ораниенбауме до войны, там даже рядовые были одни офицеры,
это был будущий Спецназ ГРУ, созданный по типу белой гвардии
раннего периода Добровольческой Армии. В самый последний
момент Сталин отправил всю дивизию в специально для нее
построенный лагерь, но весь состав вернули с этапа и расформировали
по разным частям. Дед получил двадцать новых Т-34, ему надо
было прикрыть перед СС-элитными (офицерскими) танковыми
частями эшелон с ранеными, женщинами и детьми. Уже под
разрывами снарядов, он выстроил все свое подразделение и сказал:
«Эшелон должен уйти. У нас нет времени на маневр, развернуться
нам не удастся. Из боя не выйдет никто». Они прыгнули прямо
с платформ и сразу бросились вперед. Дед шел в головном
танке, выжил он и двое человек из его экипажа, ему оторвало три
пальца правой ноги. Сами израненные, члены экипажа деда
вытащили его к своим. Немцы понесли такие потери, что сутки не
возобновляли атак на этом направлении. Потом он лежал в
госпитале во Пскове, немцы ворвались туда и устроил бойню в
госпитале, он не был коммунистом, но он был офицер-профессионал и
сдаваться в плен или быть убитым как собака для него было
позором. С израненными ногами он спустился в канализацию и
прополз к своим. Затем он работал в штабе у Жукова. А потом
был любопытный эпизод во время Парада Победы, когда Сталин,
увидев его, спросил: «Хочешь стать моим адъютантом?» На что
дед ответил: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». «Если ты
таков, пошлю тебя в Академию Генштаба»,— сказал Сталин.
После войны дед был военным советником в Корее, а потом стал
замдекана медицинского факультета Института Дружбы Народов им.
Патриса Лумумбы.

В. И.: Расскажите о своем детстве.

А. К.: В 1974 году мы переехали с семьей
на Беляево (вспомните Константина Николаевича Беляева и
Isle of White, но более точный перевод будет Whitey — также как
из слияния фамилий Кривцов и Харви (Алекс) на свет появился
Керви), это была последняя станция метро. Сейчас, когда я
вспоминаю детство, в голове у меня часто звучит песня
панк-группы The Members «This is the sound of the suburbs». И в
принципе, вся психология человека, который рос на последней
станции метро в Москве, определяется огромным количеством
песен, которых я уже позже открыл для себя в панк-роке. Песня
«This is the sound of the suburbs» замечательная, я всем
рекомендую ее слушать, а уж песня группы The Only Ones «Another
girl, Another planet», из которой, собственно, и родился
«T-ough-Press», заслуживает того, чтобы она стояла в каждом
музыкальном автомате города Москвы. Упомяну также «White Punks on
Dope», «Babylon is Burning» группы Ruts и «Teenage Kicks»
Undertones.

Я учился в специализированной школе с углубленным изучением
английского языка на улице Цурюпы, что рядом с метро «Профсоюзная».
Это любопытное место, рядом — Институт Социологии и много
всего остального... Я думаю, любой человек должен изучать
психогеографию Москвы, да и любого другого города вне
зависимости от страны, где ты пребываешь, что там находится,
появляется, перемещается. Какие институты, какие памятники, какая
история, какие традиции. Например, любопытно, что сейчас в
Беляево, где я жил и живу, в Битцевском Парке рядом с моим домом
на основе археологических раскопок, воссоздано заново
Капище Перуна, Место Силы. И сюда теперь ходит колоссальное
количество всякого народа, разных Фриков — за всем этим интересно
порой наблюдать. Есть тут и места, известные издревле,
такие, например, как Лес Оборотней, Лысая Гора, а параллельно
«Беляево» расположена станция «Чертановская». Такие вот вещи
здесь творятся...

Вернемся к школе. Параллельно с обычной школой я учился в
музыкальной школе, играл на фортепиано, занимался хоровым пением, и
времени свободного не было почти совсем — то есть оно иногда
было, и тогда я гонял в футбол до умопомрачения и со временем
научился играть вполне пристойно. Вы можете прочитать мой
текст «WSB (William S. Burroughs) NOTES» на сайте
«VOOKstock-Project», там я, в
частности, написал о периоде моей юности, начиная с 1986 года.
После окончания музыкальной школы я стал заниматься в
джазовой студии, играл там на бас-гитаре, со второго курса мы уже
давали концерты — играли в джаз-кабаках. На последнем году
обучения я стал усиленно заниматься с преподавателями, чтобы
поступить в университет, на что и шли заработанные от разных
служб деньги — я, к примеру, тогда работал «Курьером»
Института Социологии (помните прекрасный фильм Шахназарова?),
обрабатывал всякие анкеты, восхищаясь тем, как Сборная СССР и
Ринат Дасаев, Вагиз Хидиятулин, Виктор Пасулько и Киевляне с
примкнувшим к ним минчанами Алейниковым, Гоцмановым, Питерцем
Ларионовым (может память подвести, но на ЧМ-86 Гения Руки
Божьей, Диего Армандо Марадоны, личного друга Фиделя Кастро,
Ларионов точно участвовал), а также Тбилисцами творила на
ЧЕ-88. Блата у меня не было, и работы было много.

Я до сих пор хорошо помню занятия с одним преподавателем по
литературной композиции. Он как-то сказал: «Я знаю, ты увлекаешься
сюрреалистами — спонтанность, поток сознания, и все это,
конечно, хорошо, но его надо выстраивать примерно так, как
Джимми Пейдж выписывал свои гитарные соло, когда он готовил то,
что считают великой импровизацией. Все это он выписывал
заранее».

Дальше, в 1990 году, я поступил на Истфак МГУ. Мне было 16 лет, я
был самым младшим на курсе. Параллельно мы организовали
панк-группу «Strangers». Ну, это была шутка: «Stranglers» —
«Strangers». Играли мы тогда малопонятную многим музыку: смесь
Velvet Underground и МС5, собственно, влияние МС5 продолжалось
и в дальнейшем, когда группа переименовалась в «Т» («Тау»).

Естественно, это помешало учебе, но потом я наверстал все.

В. И.: А потом?

А. К.: Через какое-то время появилась возможность уехать в Великобританию.
15 июня 1994 года я вылетел в Лондон. Там я работал на ферме
и с головой окунулся в то, что творилось в этой стране. Это
были последние свободные фестивали, принятие Criminal
Justice Bill — отчет об этом путешествии висит в сети на
www.mitin.com — как Вы знаете, там находится наш официальный сайт
T-ough-Press.

Потом я вернулся в Москву и стал работать на радио. Впрочем, мой
дебют на радио состоялся раньше. За все время у меня было много
радио-программ, в том числе с Севой Новгородцевым, который
мне позже предложил работу в его журнале «О!». На радио я
крутил много хорошей музыки — Kinks, The Who, Артур Браун,
«Роллинг Стоунз», Алекс Харви...

В. И.: Как Вы начали заниматься литературной
деятельностью?

А. К.: Ну, я говорил уже в своем
интервью «Русскому журналу», что свой первый перевод — «Джанки»
Берроуза — я подготовил в 1992 году. Мы работали тогда вместе с
приятелем, он сейчас музыкальный обозреватель журнала
«Афиша». Меня этот перевод не удовлетворил, и я доводил его до
ума около пяти лет. Мои первые рассказы публиковала Маргарита
Пушкина в «Забрики Пойнт», «Easy Rider», «Василиске», за что
ей огромное спасибо.

В. И.: Расскажите, пожалуйста, об издательстве
«Adaptec/T-ough-Press» и его стратегиях.

А. К.: В свое время это была очень
интересная для меня игра. Если вспомните фильм «Из Ада» с Джонни
Деппом, потом возьмете «Американского Психопата» и
посмотрите список всех книг, которые мы сделали, ну там — «Джанки»,
«Кодекс Гибели» и прочее,— то вы увидите, что все это
составляет одно предложение. Это своего рода метакнига, которая
создается и делается общими усилиями. Это путь, который надо
пройти. Что касается «Адаптека», посмотрите фильм «Адаптация».

В. И.: Можно ли сформулировать это предложение?

А. К.: Вы имеете в виду стратегию. Я
думаю, что лучший ответ о стратегии содержится в моей статье:
«ЧИНГИЗХАН, ХАССАН ИБН САББАХ И ЯРИЛО (ЛЮЧИФЕР) ОБЪЕДИНЯЮТСЯ
В ОБЩЕЙ БОРЬБЕ». Она есть в Интернете.
Или, вот, например, послушайте у Алекса
Харви The Ballad of JFK или версии Electric Blues, или Blakes
Hymn/Jerusalem или там Man A Space Hymn, или Grandfathers
Clock Medley, не говоря уже I`m going to stand by You. Все
это есть на его альбоме «Teenage A Go Go», выпущенным Alchemy
Entertainment Ltd. в 2003 г. Вот, собственно, и объяснение
стратегии/политики нашей компании.

В. И.: Одна из Ваших серий называется
«Классикой контркультуры». Что Вы понимаете под словом
«контркультура»?

А. К.: Ну, по этому поводу вспомнить
старую шутку о том, как у абитуриентов на истфаке спрашивали:
«Что такое фашизм?» В девяноста процентах был полный пролет.
На сайтe Vookstock Project вывешен мой диплом
«Молодежные
Субкультуры США и Великобритании с конца 40-х по наши дни»,
который я писал в Лондоне. Там я подробно говорю и о понятии «контркультура», и о
мифологии образа Иного. Это непростой вопрос, и не хотелось бы
говорить на уровне клише и штампов. Конечно, всегда может
найти в термине какой-нибудь изъян. Действительно, как в том
вопросе про фашизм.

В. И.: Попробуйте, все-таки...

А. К.: Хорошо. В каждой культуре
заложена потребность в «наоборотной», извращенной культуре, которая
бы отвергала ценности культуры традиционной. Но эта
«наоборотность» может в разных культурах выражать разные, иногда
противоречащие друг другу ценности. Образ Иного — неважно,
трактуем ли мы его как образ врага или возможность на
вербальном уровне или на уровне текста пройти через ад, как это
сделал герой романа Стокоу «Коровы» — помогает принять какие-то
решения. В каком-то смысле такие тексты помогают умерщвлению
в себе некоторых сил, которые движут некоторыми людьми,
когда они приходят в супермаркеты и расстреливают там детей,
например.

Недавно у нас был любопытный разговор со Стюартом Хоумом. Он
изумлялся, что его тексты так популярны в Финляндии. Я ему сказал:
«Ты же понимаешь, для финнов это настолько необычно,
настолько выходит за рамки клише и табу, что-то типа озарения, и
они читают это с огромным интересом».

В. И.: Ваше отношение к «спокойной» и
традиционной литературе.

А. К.: Как-то мне подарили старинный
сборник моего предка, поэта Языкова. Я был потрясен его
величием. Не говоря уже о Денисе Давыдове, чьими стихами я
увлекался с детства. Ну и, кстати, за людьми, которые Вам кажутся
злобесными мутантами, утопающими в крови и сперме — ведь за
ними кроется очень значительный культурный пласт. Если
говорить о сравнительно-историческом аспекте — это ведь та самая
традиция, которая привела сына Ольги, Святослава, в Болгарию.

В. И.: Есть такое смешное слово «позитив»...

А. К.: Все нормально. Мне нравится слово
«позитив» и «негатив». И когда Маргарита Пушкина или,
скажем, мой отец говорят: «Не ужели тебе не хочется почитать
чего-нибудь светлого, например Лонгфелло?», то я отвечаю, что,
во-первых, я Лонгфелло знаю едва ли не наизусть, а во-вторых,
я люблю многие светлые тексты. К этому стоит добавит, что в
советское время существовал огромный пласт трэш-литературы,
предвосхищающей киберпанк и авантрэш. Я всем советую читать
эти книги. Его не стоит отвергать, другое дело — как его
трактовать. «Таис Афинская» Ефремова была моей любимой книгой.
Не стоит забывать, что все наше поколение вышло из
«Библиотечки Приключений».

В. И.: Ну, это сомнительно.

А. К.: Нет, нет, это так. Вспомните ведь
в «Библиотечке Приключений» издавали Эдгара По!

В. И.: Не самый светлый автор. И все же,
почему-то, говоря о позитиве, вы упоминаете, в первую очередь,
трэш.

А. К.: Я говорю о позитиве и трэше. Ну,
как это объяснить... Возьмем, например, Валентина Пикуля.
Там колоссальный заряд оптимизма и позитива, несмотря на
трагизм происходящего, несмотря на чудовищную стену предательства
и лжи, которая окружает его героев. Но ведь есть крылатое
английское выражение, что души героев не умирают, а
возрождаются в той или иной степени.

В. И.: Вопрос о позитиве я недавно задавал
Кормильцеву и Лимонову, но у них все — война да война.

А. К.: К слову о Кормильцеву — мы с ним
начали дружить в свое время, хотя я сразу дал ему понять,
что терпеть не могу группу «Наутилус Помпилиус». Дима Пименов
мне два дня назад сказал: «Ты вспомни, чем занимался
Кормильцев, когда ты вернулся в Россию в 1997 году. Ты же
фактически сделал ему карьеру, не говоря уже о том, как он крутил
свое имя в связи с серией «Альтернатива», которую ты же
фактически и придумал (не говоря уже о твоем неопубликованном
переводе «Трейнспоттинга», о существовании которого он прекрасно
знал)». Мой перевод «Эйсид Хауса» — ответ на его «На Игле»,
он бы еше его назвал «На машинке».

Все эти разговоры про войну — чистой воды fake. Кормильцев начитался
моих статей, а потом влюбился в Лимонова. Если Лимонов то
хоть действительно воевал, но и у него это трансформировалось
безумным образом в голове, наполненной дешевыми понтами
харьковского гопника (в Москве радикальный народ Лимонова зовет
шавкой Путина — а вы должны понимать, что если сейчас, в
данный момент, ты против президента, то ты на стороне
олигархов, которые опять же в данный момент его пытаются всеми
силами свалить).

Используя ситуацию, такие образования как «Ультра.Культура» пытаются
подставить свою жопу всем, кто сейчас записался даже не в
анти-путинцы. Это просто бред, хотя и очень модно среди
московской интеллигенции, а в действительности они работают на
тех, кто действительно пытается добить нашу страну
окончательно. Не случайно, Касьяненко и Кормильцев пытались выйти на
Березовского, чтобы он спонсировал проект их журнала
«Городской Партизан». Неужели вы можете себе представить Кормильцева,
принимающего участие в уличных беспорядках, сидящего со
снайперской винтовкой, или на худой конец работающего
самурайским мечом?

Они всю жизнь ехали на одном негативе. А ведь даже смерть твоих
близких можно использовать как позитив — вспомните окончание
«Обычных Подозреваемых». Поход английской культуры всегда был и
остается — видеть все самое лучшее, даже в ходе войны
испытывать позитив, поэтому там остро чувствуют халтуру и то, что
Холден Колфилд называл «липой».

В. И.: Расскажите об отношениях «Тough-Press»
с «Ультра.Культурой» и «Колонной»?

А. К.: С «Ультра.Культурой» отношения
достаточно простые. Мы вместе выпустили «Парадоксию» Лидии
Ланч. Переводила Таня Покидаева, редактировал я. Права на нее —
у Adaptec/»Т-ough-Press». Потом были «Города Красной Ночи»
Берроуза, и затем полностью сами мы выпустили «Американского
Психопата». Еще была книга Тони Уайта с двумя романами
«Трави трассу!» и «Сатана! Сатана! Сатана!». Тони Уайт — мой
хороший друг. Сейчас у него вышел замечательный по стилистике и
языку роман «Foxy-T» (ну вы понимаете), о котором даже
такой эстет, как Майкл Брейсвелл, сказал, что это второе «Над
Пропастью во Ржи». Я надеюсь, он у нас скоро выйдет.

Разрыв с «Ультра.Культурой» у нас произошел следующим образом. Если
бы это было в Англии, то для «Ультра.Культуры» это
закончилось бы весьма плачевно. «Ультра. Культура» выпустила каталог,
где были упомянуты все наши книжки, которые мы делали с
ними совместно, плюс «Американский Психопат», на которого они
не потратили ни копейки. Опубликовали они каталог без ссылки
на наше издательство. Были и прочие вещи, которые я не буду
озвучивать. Такие вещи не просто не прощаются — тут даже и
говорить не о чем. Разговоры в пользу бедных родственников
здесь неуместны.

В. И.: А что касается «Колонны»?

А. К.: Я очень благодарен Мите Волчеку,
за то, что он помог нам в тот момент, когда все только
начиналось. Это было в 1998 году. Митя Волчек был единственным
человеком, который безоговорочно поверил в наше дело. Я уже не
говорю, что сайт T-ough-Press держится полностью на нем. По
настоящему все началось с «Призрачного Шанса» Берроуза —
идея и перевод были Волчека, я же написал предисловие и
приобрел права. С «Колонной» мы выпустили «Дезинсектора», потом,
поскольку меня не удовлетворило первое издание «Джанки»,
которое было выпущено в 1997 году в Питере, я решил издать роман
заново. Что и было сделано — «Джанки» и «Письма Яхе».

Кстати, у меня сейчас есть несколько переводов Берроуза, которые еще
не издавались. Например, «THE BURROUGHS FILE» — очень
сложный в лингвистическом и структурном смысле текст, который мы
очень долго переводили вдвоем с моим другом Джозефом Пескью.
Сейчас Джозеф получил кафедру русского языка в Висконсине,
и по-русски говорит не хуже любого нашего соотечественника.
Что же касается «Колонны»... Понимаете, за ряд проектов,
выпущенных малым тиражом, нужно было заплатить невероятно
большие деньги, и я, в результате самоустранился. Впрочем, Митя к
этому отношения не имеет. Без него ни одного проекта
«Колонны» не было бы. Я работал с ним на протяжении вот уже пяти
или шести лет, и думаю, что мы плодотворно будем сотрудничать
дальше.

В. И.: И все-таки... Вопрос рядового
обывателя: зачем Вам это все сдалось — все эти злобесные мутанты,
потоки кровищи и спермы?

А. К.: Ну, есть, в некотором роде, план,
которому мы следуем. Если взять тот обывательский пласт, о
котором идет речь... Есть такие фильмы, как «Мертвец» или
«Из ада». Тут же возникают «Обычные подозреваемые» и
«Криминальное чтиво». И даже «Храброе сердце» со «Спартаком». На
самом деле, вспомните прекрасный роман Рафаэло Джаваньоли
«Спартак» издания Сталинского времени, который я знаю наизусть.
По-моему, я достаточно четко ответил на ваш вопрос.

В. И.: Немного ухожу в сторону. Недавно я
прочел выпущенную Вами книгу Ричарда Хелла «Погнали», и у меня
возникла парадоксальная мысль о том, что это очень
христианский текст.

А. К.: Вы абсолютно правы. Вернее, это
не то чтобы христианский, но очень религиозный текст. В том
же смысле, что и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» — текст
религиозный.

В. И.: Я имею в виду не обобщенную
религиозность, а именно христианство. В общем контексте здесь
удивителен акцент на Я, личности,— не размытой, не декорации.

А. К.: Ричард — один из образованнейших
и талантливейших людей, которые только есть в Америке. И я
говорю не для того, чтобы его просто похвалить. Этот человек
настолько многогранен как актер, как поэт, как музыкант. Вы,
наверное, знаете, после того, как в 1977 году он записал
альбом «Blank Generation», группа почти перестала записывать
новые вещи. Поэтическая традиция Хелла — это и Верлен, и
Рембо. И недаром в «Пустоиде» он написал, что «Лотреамон мне,
как брат». Как бы ко всем этим людям ни относились, ко всему
их внешнем эпатажу — за ними все равно стоит мощная
поэтическая или даже религиозная традиция. Это как Хантер Томпсон,
который в своей последней книге «Царстве страха» (она у нас
уже готова к печати), говорит, что у него есть свои боги и
демоны для поклонения и он служит им уже десять тысяч лет, как
самые настоящие атомные часы на вечной батарейке.

В. И.: Ваше личное отношение к религии.

А. К.: Могу Вам сказать, что в какой-то
степени я очень религиозный человек. Но надо не забывать:
что бы мы ни имели в виду в пределах солнечной системы, есть
еще и хаос Лавкрафта, о котором мы не должны никогда
забывать. Поэтому вполне имеет основание даже идея Берроуза о
создании космической станции, к которой в полной мере он подводил
свою трилогию «Города красной ночи», «Пространство мертвых
дорого» и «Западные земли».

В. И.: Понятно. Космическая станция и хаос
Лавкрафта. Давайте перейдем к Вашим издательским планам.

А. К.: Какие ужасы ждут читателей в
будущем? Хорошо. Я могу сказать только о тех вещах, которые
запущены и оформлены на уровне прав. На сегодняшний момент
подготовлено три книги Хантера Томпсона — упомянутое «Царство
страха», «Поколение свиней. История позора и деградации
восьмидесятых» и «Песня обреченного», перекликающаяся в каком-то
смысле с судьбой Эдуарда Лимонова. Готовится работа по
тибетской философии — это то, что интересует лично меня. Именно
этот текст оказал большое влияние на Уильяма Берроуза.
Готовится Стив Айлетт, и не только потому что он мой друг, прежде
всего он замечательный писатель. Его язык красив и настолько
сложен, что даже англичане часто его не понимают.

В. И.: Вот оно что! А я, читая «Шаманский
космос», признаться, думал, что дело в моем малоумии.

А. К.: Нет, просто нужно знать, чем Стив
живет и о чем думает. И еще нужно помнить, что в некоторой
степени он знаком с шаманскими практиками. Я тоже занимался
шаманскими изысканиями, даже ездил в Якутию и принимал
участия в камланиях. Я, например, просто знаю, что такое
«этерическое» и «боковое пространство — понимаю, о чем идет речь. Не
знаю, поймут ли это другие читателю, но я слышал, что
«Шаманский космос» многим нравится.

В. И.: И что же такое этерическое пространство?

А. К.: Это направление такое. В
Интернете есть сайт, где подробно объясняется, что такое этерические
волны и все остальное. Называется
www.shamanspace.com. Я не
буду рассказывать. Пусть пока это будет нашим секретом.

В. И.: Есть ли такие проекты, которые очень
хочется реализовать, но пока что не получается?

А. К.: Проект такой один. Это
«Откровения» Алистера Кроули. Огромная книга на 800 страниц. Я начал
работать над ней еще в Лондоне, но не завершил по ряду
причин. Но свято место пусто не бывает — на месте одной срубленной
головы появляются пять или десять. Может быть, появятся
другие переводчики. Я думаю, что в результате все получится.

В. И.: Я знаю Вы готовите книгу под названием
«Потребитель веществ».

А. К.: Она уже готова и сверстана.

В. И.: Вы не боитесь, что она будет запрещена?

А. К.: Нет, не боюсь.

В. И.: То есть, Вы уверены, что ее не запретят.

А. К.: Я абсолютно в этом уверен. Думаю,
у нас в правительстве найдется немало светлых голов,
которые способны понять, что тексты Фрейда, Марка Твена, Антонена
Арто и ряда других людей, которые определяли развитие и
нашей культуры в том числе, найдут уместным не запретить
канонические тексты, а не их пропаганду эпохи массового
потребления. В «Дневнике наркомана» Кроули есть очень важные слова:
прием вещества должен быть осмысленным, священным и религиозным
действием. И я никому бы не рекомендовал бы пойти по этому
пути, если только человек не чувствует в себе
ответственность за совершение этого поступка, а также его последствия. И
ведь Кроули сам пал жертвой своего привыкания. Его последняя
фраза, значимая и в магическом, и в реальном смысле, была
такой: «I’m perplexed!», то есть «я обескуражен!». И, к
сожалению, многие не понимают, что употребление этих веществ —
это, с одной стороны, вакханалия и безумие, а с другой стороны,
естественный отбор. Многие задаются вопросом, почему так
долго прожили Томпсон и Берроуз. Это была жесткая
самодисциплина, жесткий самоконтроль. Они элементарно умели держать себя
в руках и выходить сухими из самых чудовищных, самых
экстремальных ситуаций. Вот цитата из Томпсона: «Ощущение
десятилетней девочки, похищенной из семьи стаей бешеных волков,
будут настоящим наслаждением по сравнению с теми тварями,
которые меня иногда посещают. Общение с ними подобно путешествию
по сточной трубе в водопаде дерьма».

В. И.: Последний вопрос. Какое время Вам
ближе: пятидесятые, шестидесятые, семидесятые или...

А. К.: Мы живем в 2004 году. Значит, это время мне и ближе.

В. И.: То есть у Вас нет никакой ностальгии по
тому времени?

А. К.: Абсолютно никакой. Вспомните
рассказ Уэлша «Два философа» в «Эйсид Хаусе». Там есть такой
эпизод, когда два философа пытаются перенести свой спор,
касающийся дискуссии Карла Поппера и Томаса Куна, в социальный
контекст паба и посмотреть, чьи аргументы для обитателей паба
окажутся более весомыми. В результате, их вывели на пустую
автостоянку, и один толстый юнец сказал: «Махач разберет, что
к чему!»

Что касается обниманий с деревьями — они ведь тоже разные бывают,
вспомните «Хроники Нарнии», легшие в основу нашей истории и
Английской Системы Безопасности. Откуда приходит Аслан? Мы,
Бобры, никогда не меняемся...