Литературная критика

Толстяки на расстоянии:

«Новый мир» №10, 2004

Наблюдая наших «толстяков» с некоторого расстояния, нетрудно в
этот раз признаться в своей приязни именно к «Новому миру». Чуть
сложнее разобраться в причинах этой приязни, проанализировать
ее. Тонки и слабоуловимы удовольствия от кумулятивной словесности,
но уловленные, они вполне ощутимы. В таком приятно-осеннем настроении
я разворачивал октябрьский номер «Мира».

По обыкновению, журналы часто читаю с конца. Так мне лучше видно
именно то, ради чего и т.д.. И вот оно. Едва ли не больше всего
радуют и впечатляют «Библиографические листки», а именно та их
часть, что посвящена периодике, то есть – часть А.Василевского.
В моем признании нет никакого снобизма, ничего подобного, одна
правда. Конечно, эти «листки» – вещь страшная, когда кто-то в
них попадает парой-тройкой вырезанных из контекста, но крайне
красноречивых фраз; вещь страшная для цитируемого в данном случае,
а для тех, кто готов считывать телеграфическую манеру Василевского,
все намиксованные «низа» и «верха», «спотыкачи» и «гладь» – просто
прелесть что. Меня радуют такие текстодиджейские сеты. Там можно
встретить «и меня, и тебя, и его» в самом, так сказать, оголтелом
виде. От «АртХроники» с большим куском вырезки иz не самого лучшего
манифеста А.Осмоловского об абстракционизме – через «Московские
новости» с М.Золотоносовым и парой его мягких футуристических
джинглов о гинофобии Чехова и его гипотетических путях в СССР
(когда б дожил) – и до самого «Спецназа России», в котором А.Асриян
растолковывает читателям о власти, либерализме и их диалектической
ненависти-любви. Именно что лепота. Взять хотя бы первый номер
микса из периодики – И.Абузяров, Воз душных кошмаров, Рассказ,
«Октябрь», 2004, №6: ««Что он во мне нашел?» – думала
Кюллики. Ведь для Кюллики самым важным в мужчинах было то, что
они сами находили в ней». И всё. А сразу, следом – К.Азадовский,
Мифы чреваты кровью, Литературная газета, 2004, №25-26: «…великие
идеи опасны…» и т.д. Я осознаю, что листки структурированы
в алфавитном порядке фамилий авторов, но поскольку А.Василевский
радует точностью нарезки и широким ассортиментом «субстанций»
– не могу читать все это без некоей включенной где-то в подкорке
концептуальной схемы. Ассоциирую. Синтагмы уплетаю. Оказывается,
жив еще во мне серфер. К тому же, когда в симфонию экстрагированных
рыданий и хохота вмурованы светлые имена Олега Кулика (оправдывающего
свою Собаку просто форэва), Жана Бодрийяра (обличающего порнографов
войны), Андрея Битова («Вот так и вышло, что мое человеческое
амплуа стало «придурок». Как в зоне») или хотя бы Дм.
Галковского (с предложением перебить все «мерседесы» вокруг мэрии)
– тут лишь успевай за гомерически жутким ритмом. Комментариев
библиографа – минимум (а может быть, в этом номере нет и вовсе),
что делает этот стиль для истинных гурманов cut-up просто сладостным.

Сравнив всё это с рядом/следом расположенной подборкой мнений
по разным поводам иного составителя, Павла Крючкова, вы поймете,
о чем я. Но не сбыться, полагаю, моей тревожно-эстетской мечте
– не займет полюбившийся жанр полный формат большого журнала,
не увидит свет безумно-гражданский цитатник в двести пятьдесят
страниц, содержанием своим побивающий всяческие жидковато-несконцентрированные
сетевые блоги…

Еще для меня аттрактивен раздел рецензий и обзоров. Если в №10
«Книжная полка Евгения Ермолина» озадачила меня своей безвидностью
и почти невидимостью (Э.Тополь vs Диля Еникеева – wow, VIP!),
и след в сознании оставила одна только цитата из Мануэлы Гретковской
(роман «Полька»), цитирующей в свою очередь Виткация: «Польша
– отчизна говнюков», то «Кинообозрение Игоря Манцова»
– всегда жданный гость. Всегда, даже когда Игорь просто о чем-либо
плачет. А плачет он практически всегда и о самом главном. Немногие
так умеют обходиться со своей лакримозной публицистической лирой,
чтобы без мыслей о «хорошо/плохо/гонит» тебя просто затрагивало.
В сей тур И.Манцов грустно развенчивает одиозного Тарантину. Всего
– от «Пульповой фикции» до «Кила-Била». Впрочем, отчего-то без
«Четырех комнат» и «Взбешенных псов». Но все же, антропологически
и видово настроенная мысль Манцова – вещь пронзительная и острая,
вне зависимости от глубины печали автора. Тарантина вскрыт чуть
не генетически безупречно, до самого Эдипова комплекта. Да и о
себе Игорь всегда мог и умел: «Когда я учился на сценариста
и наивно полагал, что рано или поздно буду допущен
к кинопроизводству и сопутствующим деньгам за красивые глаза,
сообразительность и талант…».

Что касается «Художественного дневника Александра Соколянского»
и его выпуска под даосским названием «Путем простофили», то он
порадовал фразой со старта: «Я с самого начала должен
заявить, что в современном изобразительном искусстве разбираюсь
слабо, ни в коей мере не являюсь специалистом и даже не могу считаться
дилетантом. Статус дилетанта подразумевает некоторую степень воодушевления,
увлеченности предметом. Я давно потерял эту увлеченность».
Это превосходно. Кокетство лишь кажущееся, а заявление честное.
И далее – очень хорошо и интересно, без варварски-диких вывертов
из кураторских каталогов последнего писка. О выставке «Москва
– Berlin/Берлин – Moskau. 1950-2000» в Историческом музее поведано
с юмором, усталым трепетом, с отходами и уходами в раздумья о
двух культурах и едином хамеющем искусстве, с намерением не взирать
на лица маститые и массивные. Прогулка по залам выставки с А.Соколянским
– это приятная беседа, на каждом повороте все более превращающаяся
в нешуточный анализ: «Не могу передать, с каким удовольствием
я бы засунул Михе Бренделу оную пробирку в то место, где у него
находится творческое воображение». Нет, это я всё больше
шучу, а ведущий худ. дневника – он верно подходит к соврем. искусству.
С дрелью Святого Фомы.

На основе тезисов все того же А.Соколянского, взятых из его театральных
обзоров в «Профиле» и касающихся раскола нынешней культуры на
два поколенческих осколка, зазубренных друг на друга, – на основе
этих тезисов в колонке «WWW-обозрение Владимира Забалуева и Алексея
Зензинова» www-обозреватели от имени всего «поколения next» отвечают
Соколянскому и его «поколению Библиотеки». В хлестко записанном,
жестко исполненном манифесте-апологии двое припечатывают одного:
Хорхе Борхесом, Бродским, их другом Платоном и – главное – ахмадулинской
«тишью библиотек». Молодые показывают, что на шестидесятнические
ножички у них найдутся бейсБОЛЬные биты девяностых. Биты, инкрустированные
словами «контекст», «парадигма» и «секуляризация». В общем, оппоненты
говорят на одном языке, одними практически словами. Но с разной
энергией. И это – старо. Хотя, кому-то и необходимо. Бывает приятно
в программном пафосе крутизны хлебнуть… Но обязательно кто-нибудь
и это подпортит. На основе еще горячих тезисов www-обозревателей
Владимира и Алексея известный «гиперссыльный» человек Сергей Костырко
строит свое послесловие к творчеству горячечных бит. Костырко
с пылкими не спорит. Он всего лишь двумя уточнениями, – о спонтанности
и цельности информации (гипертекста) и об интернете как слепке
жизни, – выбивает из-под каждого табуретку: раз! и два! А под
занавес говорит, что лично ему сегодняшний интернет кажется «гигантским
жутковатым зеркалом». И поправляет галстук. (Кстати, выбивая первую
табуретку из-под Владимира (или Алексея?), Сергей вплотную касается
темы, поднятой мной в начале моего обзора – в том месте, где я
вижу в «листках» Василевского то, что хотел бы, чтоб видели вы.)

Теперь сами рецензии, без колонок (в колонках шумно, неспокойно,
опасно). Рецензия В.Сендерова «Освальд Шпенглер без поэзии» на
сборник статей О.Шпенглера «Пессимизм?» (М.: Крафт+, 2003). Отличная
рецензия, хороший сборник. Практически всезнающий по теме рецензент
и безжалостный и неуловимый мыслитель – образуют дуэт, достойный
восхищения (они поют сквозь десятилетия, временами обмениваясь
всезнанием и безжалостностью). Шпенглер, – напоминает рецензия,
– был косвенной причиной отправки Ильичем «философского парохода»
к берегам закатывающейся в самоё себя Европы. Шпенглер, – пишет
рецензент, – как мало кто Оттуда мог написать о Русском духе.
Цитировать Шпенглера – совсем заманчиво. Уж лучше книгой, чем
цитатником. «Насколько незначителен большевизм – эта кровавая
карикатура на западные проблемы, когда-то возникшие из западной
религиозности.»

Также рецензируются: редкий бельгийский автор, писавший на фламандском,
Луи-Поль Боон с его 1955-го года романом «Менуэт» – книга красивая,
страшная, прекрасная и чудовищная (Майя Кучерская. Смертоносный
танец); частая Татьяна Бек со сборником стихов, мемуаров, эссе
по-русски «До свидания, алфавит» (Михаил Копелиович. Здравствуй,
речь!); письма И.А.Бунина с 1885 по 1904 г, которые он наверняка
запретил публиковать и повелел изжечь, горько разочаровавшись
в Пешкове (Олег Мраморнов. Письма художника в юности); переиздание
книги М.Муратова, состоящей иz 931 письма Толстого и 1127 писем
Черткова – «наша верность и наша дружба сильнее страсти, больше,
чем любовь» (Лиля Панн. Хроника дружбы).

Литературно-критический акцент октябрьского номера «Нового мира»
сделан на серьезном подходе к поэзии. Даже еще глубже: на подходе
к звуку – звукосочетанию – произнесению слова – восприятию слова
– голосу – слуху – образу. Даже совсем глубоко: на метафизической
мистерии звучания и свечения смысла. И это – норма для русской
поэзии. И этим мы можем гордиться еще несколько лет… Свое тезисное
исследование «Голос поэта» Владимир Губайловский начал с реакции
на абсолютно некомпетентный, слабый, истеричный и пубертатный
гон Дана Дорфмана «Янка еще вернется!» с двухлетней давности выпуска
сетевого журнала «Лебедь» (www.lebed.com/2002/art3108.htm).
Даже удивительно. Строить Глубину от Глупости? Наверное, так рельефнее
– на контрастах (поскольку у Дорфмана есть материалы на порядок
сильнее указанного). В принципе, не нужно обладать огромным средним
ухом к своим семи пядям лба, чтобы понять, что наши поющие барды,
вокалисты групп, вообще певцы под аккомпанемент – и рядом не валяются
в пегасово-поэтическом отношении с просто сильными или глубокими
поэтами, которым противно поднаяривание на балалайке, которых
вся эта гнусь из телевизера сбивает с Ритма. БГ ценен отнюдь не
своим кокетливо-аллюзивным текстом, но Образом-Имиджем, Скользкою
Позой, Орденоносным Эльфийством (!). У Лагутенко нет текстов вовсе
– это одна чеширская улыбочка. А наших поэтов разводили биться
в Слэмах, они глотки драли, а публике и хорошо – Ренессанс!… В
общем, Губайловский быстро забывает о Дорфмане и переходит к тезисным
цитатам: Аристотель, Гегель, Деррида, отличие актера-комедианта
от оратора-поэта, чтения от слушания, модели коммуникации Клода
Шеннона от модели Р.Якобсона и, наконец, красивая теория автокоммуникации
от Ю.Лотмана. Теория связи. А еще шум. И энтропия тож. По крайней
мере, видно, насколько все сложно, красиво и отквантованно там,
наверху, где один поэт читает свое, и один слушатель слушает свое…
Кстати, часто за тезисами и заявленной проблематикой в исследовании
Губайловского мне виделось как решение проблемы одно довольно
известное лицо. Евгений Гришковец. Губайловский о нем не вспомнил.
А ведь Гришковец хотя покуда и не поэт, но вот уж не актер точно,
никогда.

Продолжением темы поэзии как таинства звука в его мистическом
смысловом движении идет исследование мотивов молнии в стихотворениях
Елены Шварц. Исследовал Олег Дарк. «Танец молнии». Публика рассаживается
в бархат кресел и раскрывает «Новый мир». Дают балет. Не знаю,
взаправду ли ТАК колбасит Елену Шварц, как она говорит об этом
в стихах? Но Олег Дарк с видом знатока всех ее коннотаций и импортаций
(из сора тут не растет) очень скоро переходит на балетный язык:
двойной кабриоль, антраша, панше и, мягко выражаясь, баллон-зависание…
Впрочем, возможно ли иначе? Это как раз и есть тот случай, когда
один поэт танцует свое, а один слушатель благодарно пишет свое.
И нет ни одного диссонанса.

Завершает защиту и абсолютизацию поэзии Елена Невзглядова со статьей
«Стих и смысл». Все здесь филологически ясно, все курортно. «Свободная
от функции сообщения стиховая интонация не может быть свободна
от всякого значения.» Эмоция, проявляющаяся в стихотворении
через паузу, тон и нуждающаяся с той стороны коммуникационного
канала в развитом поэтическом слухе – это сокровенная тайна стихотворной
речи, тайна, которую легко выдала еще неизвестно каким читателям
Е.Невзглядова.

Как В.Губайловский использовал в качестве «первой ступени» Д.Дорфмана,
так Алла Латынина по каким-то своим соображениям использует роман
именно Петрушевской «Номер Один…» как ракету-носитель для своего
материала в рубрике «Комментарии». И улетает на этой ракете в
какое-то полное молоко. Удручает то, что на трех с половиной листах
А.Латынина вынуждена компетентно, связно и аргументированно танцевать
странное танго с Петрушевской и ее трудным, бессвязным и скучным
романом. Литературный (и, быть может, какой-либо еще) реваншизм
Петрушевской в наше столь красиво-сложное и в общем-то непридуманное
время уже вряд ли является значимым поводом для потрясения, фасцинирования
и шельмования гиперпросвещенных читательских масс.

Как любознательный читатель, отмечу положительной меткой посмертную
публикацию статьи русского математика Игоря Федоровича Шарыгина
«Образование и глобализация». Несколько сбивчиво (публикация по
подготовленным черновикам?), но искренне – о состоянии российской
системы образования в условиях глобализации. Математик, геометр
с Евразией в сердце и картой мира в уме – это уже впечатляет.
Из статьи действительно видны основные фобии нынешней российской
науки, ее потери и ее адаптационные возможности, ее потенциальная
роль в государственной системе и нынешняя готовность к этой роли.
Статья антиамериканская, антианглийская, антикапиталистическая,
антиглобалистская. Реакция на то, как по вывернутому зову Маркса
олигархи всех стран соединяются. И тут же вновь В.Губайловский
с отрезвляюще-успокаивающим послесловием: у страха глаза велики,
не так страшен чорт, волка бояться и т.д.. Когда вслед за евразийски-ориентированной
беспокойной статьей идет пускай и вразумительная, логичная колыбельная
о том, что заговора против нас нет, что надо не бояться, а научиться
жестко конкурировать и т.д. – невозможно первые полчаса относиться
к колыбельному голосу без паранойи. Ну явный же шпион! Даже не
скрывается! Вы только посмотрите на эту типично принстонскую риторику:
«Не нужно искать злой умысел там, где его нет, там, где
есть жесткая конкуренция между теми, кто к ней готов, и теми,
кто ее вести не умеет. Нужно учиться».

Что касается прозы и поэзии «НМ»№10 в чистом виде, то скажу так.
Больше всего приглянулись стихи Инги Кузнецовой с усатым названием
«За секунду до пробуждения»: «нет, по логике несовпадений
– не вычертить спуск. /А бежать вверх по вдоху, выныривая из отверстий
/ровно раненных флейт, и вплетаться в пучок перепу– /танных струнных
волокон не темы, но версий. //А потом, по карманам пошарив – ну
был же билет! – /проследить, как из недр вылетает неясная птица.
/Книгу жалоб-судеб не проси – даже мелочи нет, /и за счастие ты
не сумеешь ничем расплатиться». Меньше всего оказался
симпатичен Евгений Рейн с такими типично «его» четырьмя бахвально-застольными
историями «Который час?». Остальных, к сожаленью, не запомнил
совсем, хотя читал прилежно, квадратно-гнездовым способом. Скорее
всего, у меня что-то со вкусом. Надеюсь, патология. Это был мой
любимый Novy Mir.