Онтологические прогулки

Философия языка (4)

" " [знак пробела, blank space; термин не произносится,
но может передаваться визуально и жестикулярно знaками кавычек]
– чистая, неозначенная среда, окружающая текст и заполняющая его
пробелами, как условие и необходимый фон знаковой деятельности;
"первослово", философский знак абсолюта, чистого бытия, как оно
раскрывает себя на границах языка и невыразимого. " "
- не просто белизна чистого листа или экрана, а белизна, заключенная
в кавычки, выделенная, ставшая знаком, предметом рефлексии и средством
коммуникации. " " - "слепая точка" языка и сознания,
которая приобретает все новые имена, но не может быть мыслимой
или поименованной иначе, как в виде означенного пропуска знаков.

Когда Моцарта спросили, что всего важнее в его музыке, он ответил:
паузы. " " — это то зияние в письме, которое более
значимо, чем все остальные знаки. Любое письмо содержит в себе
пробелы и поля, которые и делают возможным различие знаков, оставаясь
за их пределом. Этой чистой среде письма можно давать разные имена:
"фон", "окружение", "пауза", "внезнаковая среда", "чистое бытие",
"пустота", "поле", "неименуемое"... Но ни один из этих знаков
не будет соответствовать своему означаемому, поскольку само означаемое
в данном и только данном случае делает возможным означивание,
при этом оставаясь за пределом знака.

Единственный способ ввести в текст — это превратить его в знак
самого себя, условно окружив кавычками.

" " — редчайший случай языкового знака, который является
не символическим (условным), как буква в фонетическом письме,
и не иконическим (изобразительным), как иероглиф, а индексальным
(указательным). Индексальные знаки указывают на то, частью чего
являются; например, дым, подымающийся над домом, может служить
знаком его обитаемости; сыпь на коже может служить знаком болезни.
" " — это, видимо, единственный пример языкового индексального
знака, обозначающего то (фон, поле, среду письма), частью чего
он сам является, и общего для практически всех систем письменности.
Употребление этого знака на письме (в рукописи, книге, на экране)
обладает той безусловностью, какой лишены все другие языковые
знаки, даже пикториальные или иероглифические, которые несут в
себе изобразительное сходство с обозначаемым, но сами не являются
частью того, что изображают.

" " непосредственно присутствует перед читателем данного
текста, в белизне писчей бумаги или в голубизне компьютерного
экрана. " " не только имеет свое конкретное физическое
наполнение, но это наполнение всякий раз меняется в зависимости
от конкретного материала письма, так что оно является одним на
бумаге, другим на экране, третьим на камне. " " проявляет
себя всякий раз в том, в чем проявляет себя и письмо, так что
оно с высшей степенью наглядности и запечатленности присутствует
именно в том, что здесь и сейчас пишется или читается.

Философско-лингвистическая мысль издавна искала таких знаков,
которые могли бы адекватно передать то, что обусловливает бытие
самих знаков. Но даже предельно обобщенные знаки, отсылающие к
мистическим понятиям и выражающие неисчерпаемую и "пустотную"
природу всего сущего, например, "дао", не адекватны тому, что
они обозначают. О "дао" в самом начале трактата "Дао де цзин"
сказано: "Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное
дао". Поскольку слово "дао" состоит из определенных знаков, оно
не может выразить беспредельности самого дао.

М. Хайдеггер подчеркивает, что философия нуждается в некоем первослове
для обозначения того, что предшествует всему сущему и (при)сутствует
в сущем. "Чтобы назвать это сутствующее бытия, речь должна найти
нечто единственное, это единственное слово. При этом легко вычислить,
сколь рискованно каждое мыслящее слово, присуждаемое бытию. И
все же это рискованное (слово) не невозможно, так как бытие говорит
повсюду и всегда, через всякую речь. Трудность лежит не столько
в том, чтобы найти в мышлении слово бытия, сколько, скорее, в
том, чтобы найденное слово удержать чистым и в его собственном
помышлении". [1] Согласно самому Хайдеггеру, такое первослово
есть греческое "то хреон", обычно переводимое как "необходимость",
но им истолкованное как "бытийствующее", или "сутствующее в присутствии
присутствующего".

Вопрос в том, может ли сколь угодно древнее и первородное слово
"удержать чистым" то самое бытие, которое делает возможным слова,
или язык должен потесниться и открыть простор внесловесному бытию,
каким оно отличает себя от языка и предстоит языку? Если множество
сущих предметов обозначаются разными словами, то не следует ли
искать само "сутствующее" за пределом слов — но не в отсутствии
их, а на самой границе языка, как при-сутствующее при нем и все-таки
отличное от него, подобно тому, как само бытие отлично от сущих
вещей в мышлении Хайдеггера? " " есть именно то, что
постоянно присутствует при словах, оставаясь
не выразимым ни в каком слове.

" " — более адекватное имя для бытийствующего или бесконечного,
чем слова "бытийствующее" и "бесконечное". Постоянная смена "главных
слов" и "первопонятий" в разных философских системах показывает,
что ни одно словесно выраженное понятие не может взять на себя
роль всеобщего философского основания. Таковое вообще не может
быть выражено внутри языка — но и не может оставаться невыраженным,
поскольку речь идет именно о философской артикуляции наиболее
широкого и емкого понятия, из которого могли бы выводиться все
остальные. Вероятнее всего, такое понятие может артикулироваться
лишь на границе самого языка, как "вненаходимое" по отношению
к языку.

Еще один знак для обозначения того, что обусловливает бытие знаков,
предложил французский мыслитель Жак Деррида: differance, "различaние".
"Будучи "старше" самого Бытия, такое различание (differance) не
имеет в нашем языке никакого имени. Однако мы
"уже знаем", что если оно неименуемо, то это не временное явление
— поскольку наш язык еще не нашел или не получил этого имени
или потому, что искать его нужно в другом языке, вне конечной
системы нашего языка. Дело в том, что этому нет имени,
не подходят даже имени сущности или бытия, даже различание ("differance"),
которое именем не является..." [2]

Действительно, "differance", как бы ни было глубокомысленно истолкование
этого слова, само остается всего лишь языковым знаком, состоящим
из букв латинского алфавита. Но значит ли это, что язык в поисках
своих внеязыковых оснований, того "последнего" означаемого, которое
делает возможным само означивание, обречен вращаться лишь в кругу
условно-заменяемых имен? Разрыв в цепи означающих может быть описан,
в терминах Лакана, как травма языка, но это и есть главное событие
в жизни языка - не образование еще одного условного знака, но
внесение внутрь языка того, что ему внеположно и делает возможным
все знаки и сам язык. То "чистое", "белое", "неименуемое", что
окружает язык, может быть впущено в сам язык. " " —
это и есть привилегированное имя, в котором письменный язык совпадает
со своей внеязыковой основой.

Вхождение внезнакового в язык есть одновременно акт выхождения
языка из себя, пауза, пробел, умолчание, указание на то, о чем
нельзя говорить и что само говорит о себе своим присутствием.
То, что не сказывается в языке, показывает в
нем себя, или, согласно еще более сильному утверждению Л. Витгенштейна,
"то, что может быть показано, не может быть сказано". В таком
знаке, как " ", язык показывает свою границу, а за ней — ту превосходящую
область мира, которая не может быть сказана внутри языка. Тем
же путем, каким " " входит в язык, язык сам выходит
из себя, пользуется лазейкой между кавычками, чтобы выйти во внеязыковое
пространство и потенциально охватить всю внеязыковую среду, которая
начинается чистым полем письма, но не заканчивается им, а включает
все множество предметных единичностей, от гор и слонов до капель
и микробов. Прекращая сказывать, язык теперь начинает показывать,
действовать как индекс, указка, нацеленная на внеязыковой контекст.
" " как раз и находится на границе сказывания в языке
(знаком чего являются кавычки) и показывания того, что лежит за
пределом языка и является условием его существования.

В попытке обозначить " " можно перебирать много имен,
в том числе "дао", "бытие", " "то хреон", " "differance", "сущее",
"сущность", "ничто", "пустота", "основа", "бесконечное", "безымянное",
— такая игра замещений может продолжаться бесконечно долго...
Но она лишь потому и продолжается, что живет надеждой на выигрыш,
на обретение единственного имени, которое само есть то, что
оно именует. " " — это и есть чистый выигрыш
языка, точка разрыва семиотической цепи, когда игра бесконечных
замен и подстановок среди имен прекращается с появлением единственно
достоверного имени — явления, которое становится именем самого
себя.

То, что в словаре нашей цивилизации называется "абсолютом", "первоначалом"
или "последней истиной", формируется как раз восприятием того,
что стоит за всеми знаками и окружает их. В этом смысле можно
было бы показать решающее воздействие " " на становление
важнейших философских и теологических категорий, таких, как "абсолютное",
"вечное", "безначальное", "бесконечное", "запредельное", "непостижимое",
"безымянное", которые в своей семантике сливаются со значением
" ", а по способу буквенного обозначения на письме
лишь условно его имитируют, бесконечно к нему приближаясь, как
условное - к безусловному и обусловливающему.

Если письменные знаки находятся в центре нашего читательского
сознания, то можно ли читать само " ", осмысленно его
артикулировать? Возможно, что воздействие этих "белых дыр" на
наше читательское восприятие ничуть не уступает по силе воздействию
самих письмен. Раньше, отодвинутое на периферию текста, "маргинальное"
по месту и по сути, " " специально не изучалось. Теперь,
когда это внетекстовое пространство помещено внутрь текста и воспринимается
по законам текста, оно осознается как знак культуры, значимость
которого, быть может, равняется суммарному значению других знаков,
поскольку составляет их общее условие. Или даже перевешивает их,
поскольку воздействие других знаков — переменное, а воздействие
" " — постоянное. " " — это самая общеупотребительная,
бесконечно повторяемая цитата из письменного корпуса всех времен
и народов, которая в силу этого уже не просто оседает в нашем
сознании, но образует его неосознаваемый горизонт. Ни одна пословица,
ни одно слово, ни даже одна буква ни в одном языке не могут сравниться
с " " по частоте и значимости.

(См. Частотный словарь как философская картина мира).
Так, в английском языке самое употребительное слово — это определенный
артикль (6.18% от всех словоупотреблений, примерно каждое 16-ое
слово в тексте (см. Тэизм, the-ism). Если же рассматривать
" " как отдельную смысловую единицу, "слово", то оно
составляет 15% от всех словоупотреблений — примерно каждое 7-ое
слово в тексте

Как при этом формируется подсознание читающего, ежесекундно воспринимающего,
в разрыве мелькающих кадров, незаметную для него "белую" информацию?
Чем образованнее читатель, чем больше текстов он успел прочесть
и больше знаков усвоить за свою жизнь, тем больше все знаки прочитанного
— противоречащие, разнонаправленные, опровергающие друг друга
— складываются и взаимостираются в его сознании, чтобы через них
проступала, так сказать, память несмываемой белизны, всеобъемлющее
внезнаковое слово. Знаки, возникающие из " ", туда
и уходят, но не бесследно, а как бы семантически напрягая это
эфирное поле. " " не только делает чтение возможным,
но и выступает как наиболее обобщенный итог чтения, как его бесконечная
и знаково никогда не воплотимая значимость.

Дисциплина, изучающая " " и его воздействие на чтение
и понимание текста, на культуру в целом, может быть названа "экологией"
или "эфирологией" текста.

1. Мартин Хайдеггер. Изречение Анаксимандра, в его кн. Разговор
на проселочной дороге. Избранные статьи позднего периода творчества.
М., Высшая школа, 1991, с. 63.

2. Жак Деррида. Различание, в его кн. Письмо и различие. Пер.
под ред. В. Лапицкого. С.-Петербург. Академический проект, 2000,
с. 401.

Лит.: М. Эпштейн. " " Наброски к экологии текста. "Комментарии".
Москва-Ст.-Петербург, # 13, 1997, сс. 3-41.

М. Эпштейн. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. М.: Новое
Литературное Обозрение, 2004, сс. 174-227.