Жизнь как есть

Леночка – моя бывшая одноклассница. Сейчас она живёт в городе Дубне,
где работает её муж-физик. Вообще-то наши «девочки» (теперь
уже, понятное дело, «тётеньки») над Леночкой всегда
смеялись – над тем, что она такая романтичная и увлекающаяся. Схема
жизни Леночки проста и трогательна до слёз; в ней всегда
действовал один и тот же алгоритм, как то: Леночка пылко
влюблялась – выходила замуж – рожала ребёнка – разводилась. В
итоге у неё за плечами осталось три брака и, соответственно,
трое детей, по одному ребёнку от каждого брака. С нынешним
своим мужем она решила не расписываться, что, в общем-то,
правильно: он такой учёный-фанат, патриот, за границу не уезжает
и, при отсутствии финансирования, делает синхрофазотроны
едва ли не из консервных банок. И ему, в общем, нравится; ему
многого и не надо. Леночка относится к нему с уважением и,
так сказать, с материнской нежностью. Утром она работает в
школе, вечером репетиторствует, а днём забегает в институт к
мужу-физику и там кормит его супом из термоса и тёплыми
домашними котлетами из кастрюльки. Я у них в Дубне однажды была.
Мне понравилось. И муж у Леночки тоже хороший – он прям как
из кинофильма 60-х годов про физиков-романтиков. Только на
гитаре не играет и бороду не носит. И очень молчаливый и
застенчивый. А так – наш человек.

Да и Леночка очень хорошая. Зря наши бабы её репутацию полоскали.
Зачем? Ведь она, Леночка, всё и всегда, с младых ногтей,
делала честно, а не то что иные прочие наши одноклассницы,
которые пожизненно замужем за депутатами и генералами, а вот
насчёт того, чтобы, так сказать, «канканировать» с разными там
калифами на час – это они всегда пожалуйста. Собственно, и
меня наши девочки-тётеньки тоже не особо уважают. Где,
спрашивают они, твоя карьера? Где – семейные устои? Стыдно, говорят,
в таком преклонном возрасте жить в походных условиях, не
иметь машины, фарфоровых зубов и т.д.

В общем, мы с Леночкой, несмотря на несходство характеров,
оказались, так сказать, своего рода изгоями… изгойками в обществе
наших «девочек», в результате чего мы с ней естественным
образом как-то сдружились, хотя, по объективным причинам, общаемся
крайне редко: Леночка, как было сказано, живёт в Дубне,
телефона не имеет, поездка на электричке в Москву наносит её
бюджету непоправимый урон… Но вот она недавно мне неожиданно
позвонила, неожиданно застала меня дома и сказала: «Пойдём в
баню». Бани я вообще-то не люблю: мне почему-то кажется, что
там свирепствует сифилис. Да и вообще – некомфортно там мне
как-то. Но тут позвонила Леночка, и я поняла, что надо идти
и что дело – серьёзное. Доехать ко мне домой ей было
некогда, а вот зайти в баню после покупки партии педагогической
литературы для родной школы – это ей в самый раз. И я пошла.

Одним словом, помылись мы там, завернулись в простыни, сели выпивать
и закусывать (клюквенный морс с баклажанной икрой, если кто
интересуется). Вот тут Леночка и начала говорить. «Как у
тебя положение с детьми?» – спросила она строгим учительским
тоном. «В смысле?» – насторожилась я. «В смысле детей у тебя
сколько?» – спросила Леночка, хотя это было ей хорошо
известно. Я подняла один палец свободной руки (другая рука была
занята стаканом). Жест получился не совсем приличным. «Вот и я
про то, – сказала она. – Ужасно это всё. Ужасно». – «Я не
понимаю, ты меня что, осуждаешь? – начала кипятиться я. – Да
ведь…». – «Это я себя осуждаю», – сказала Леночка. На сей
раз удивилась я: у Леночки, как известно, трое разновозрастных
детей, самостоятельно живущих в Москве и постоянно
ссорящихся друг с другом из-за жилплощади (или, вернее, из-за
площадей от разных отцов и разных браков). «За что тебе себя
осуждать? – спросила я. – По-моему, ты уже внесла свой вклад в
борьбу с депопуляцией: почивай на лаврах». – «Какие лавры?» –
возмутилась она и начала рассказывать.

А история была такова. Полгода назад на конгрессе учителей-новаторов
Леночка познакомилась с педагогом из Франции по имени
Сергей Валерьянович. Сергей Валерьянович был потомком ещё тех,
первых, эмигрантов. И у них в роду все были русскими, вот уже
несколько поколений, с французами не смешивались, что, в
общем, по нынешним временам большая редкость. Но и в Россию
они, родственники Валерьяныча, не возвращались, и это, в
общем-то, тоже правильно. А зачем? Чтобы приехать на родное
пепелище и увидеть там крепкий забор, за которым возвышается
безобразный кирпичный коттедж какого-нибудь Вована? Одним словом,
Сергей Валерьянович приехал на конгресс. И Леночка в него
влюбилась. Сергей Валерьянович этого не знал, но опрометчиво
оставил Леночке свой парижский телефон. И Леночка стала
звонить туда каждый день (для чего она, собственно, и стала
заниматься репетиторством – учить болванов разбираться с
правописанием слова «корова»). Сначала они обсуждали педагогические
проблемы, а потом однажды Леночка зарыдала в трубку и
закричала: «Серёжа, а что мне делать?». И Сергей Валерьянович
содрогнулся. Он, конечно, уважал Леночку. Она даже была ему
симпатична. И внешне она ещё такая… ничего, вся в кудряшках,
сдобная, румяная и оптимистичная. И учительница она хорошая. И
вообще… Но только что он должен был делать?

Собственно, он и не собирался ничего делать. У него был свой дом,
своё дело в виде лицея, где потомки русских эмигрантов
начинали каждый свой учебный день гимном «Боже, царя храни». И ещё
у Сергея Валерьяновича была семья: жена, урождённая княжна
Мещерская, и двое детей – Ниночка и Костя, все, как
понимаете, русские – не хухры-мухры. А Леночка со своими кудряшками,
романтическими рыданиями, тремя детьми от разных браков и
нерасписанным мужем-физиком, спавшим на раскладушке прямо в
институте… Ну, вы понимаете… А вот для Леночки это – жизнь, и
я поняла это по её глазам, хотя сначала и собиралась было
отделаться шуточками.

«А что мне делать?» – спрашивала она уже у меня, потому что Сергей
Валерьянович на подобный вопрос ей не ответил, а призвал
сосредоточиться на изучении трудов прогрессивного педагога мсье
Фуке. «Лен, а чего ты-то хочешь?» – спросила её я, плотнее
закутываясь в простыню: из-за двери потянуло сквозняком.
«Ничего», – сказала она. «Ну тогда давай ещё вдарим по морсу и
пойдём». Леночка схватила меня за запястье распаренной
розовой рукой и свистящим шёпотом умоляюще проговорила: «Погоди!».
– «Хорошо, ну чего же ты всё-таки хочешь?» – повторила я
свой вопрос уже в другой тональности. «Всего!» – выдохнула
Леночка. «Ты что, хочешь в Париж?». – «Да нет… да… да это
неважно…». – «Ты хочешь выйти замуж за Сергея Валерьяновича?» –
методично продолжала я свой допрос. «Да нет… да… да это
неважно…» – снова ответила она. «А тогда что важно-то?» –
довольно невежливо спросила я, начиная терять терпение. «Нам бы
только встретиться… нам бы только…» – на глазах у Леночки
выступили слёзы, и мне стало уже не смешно. «Ну неужели же ты не
понимаешь? – продолжала Леночка. – Я бы сразу же вернулась
обратно… Да я бы никогда больше… не потревожила бы… Всё, что
было раньше, это были не те мужья… да и не те дети, главное…
Не те дети, понимаешь?».

И вот теперь я поняла. Я даже перестала уминать баклажанную икру и
теперь смотрела на Леночку не просто с состраданием, но и…
как бы это сказать… с пониманием… таким пониманием, что, в
общем, я до сих пор даже и не догадывалась, что оно может
подняться из глубин моей рациональной и ехидной души. А что я
могла ей сказать? Да ничего! И поэтому я только на неё
смотрела, глупо улыбалась и тоже плакала. В общем, мне показалось,
что мы друг друга поняли и что я только сейчас стала с ней
вровень, хотя у нас в классе и говорили, что Газизова – это
ума палата, а Прокопенко (то есть Леночка) – дура дурой и что
вместо мозгов у неё льняные кудряшки.

«Не те дети, понимаешь?» – машинально повторяла я уже после того,
как проводила Леночку до электрички и спустилась в метро.

«А что мне делать, Серёжа?» – с упорством умалишённого твердила я
Леночкин вопрос, обращённый к неизвестному французскому
педагогу.

«Не знаю, не знаю-ю-ю», – издевательски повторяла вьюга, встретившая
меня в аэродинамической трубе на подходе к дому.