Искусство

Я познакомился с Вано, в конце девяностых, за полярным кругом.
Мы были участниками международного антиядерного лагеря, и жили
у подножия четырехсотметровой сопки, в окрестностях Кольской АЭС.

Как и положено, в лагере действовал сухой закон, выдерживать который
мне, юному неформалу, было нелегко. Поэтому я легко соблазнился
на предложение экстравагантного художника с огромными усами и
бритым черепом, побыть моделью. В награду мне было обещано угощение
и чарка водки.

Вано затащил меня и еще одного добровольца на самую вершину горы.
Несмотря на июль, дул резкий арктический ветер. Было очень холодно.
Даже мох на валунах держался с трудом. Вано велел нам раздеться
до гола, лечь на камни, и завернул нас в огромные куски полиэтилена.
А после этого долго фотографировал.

– Вано, столько лет прошло, может, объяснишь теперь, что это было?

– В вас было что-то зародышевое. Гомункулус. Кольские дикари.
Вы смотрелись, как порождение тундры. Маугли такие. В вас было
что-то изначальное. Будто родились вы из лишайника и полиэтилена.
Обычный полиэтилен смотрелся как звездный шлейф творения.

Перед закрытием лагеря, на главной площади города Апатиты, затерянного
в хибинских горах, мы устроили антиядерный митинг-перформанс.
Вано построил их ржавых труб невообразимую конструкцию. Она дымила,
горела, внутри взрывалась пиротехника. Создавалась атмосфера аварийности
и злополучности. Любому прохожему было понятно, что это Кольская
Атомная.

Уже в Кандалакше, светлой полярной ночью, когда мы ждали питерский
поезд, Вано пошел по станции прогуляться, и в скоре попал в милицию,
за то, что сфотографировал тормозные башмаки. С тех пор он решил
не расставаться с фотоаппаратом.

– Недавно в одном из клубов, во время стрип-шоу я фотографировал
девушек. Клубное освещение очень интересно. Такого в студии не
сделаешь. Модели выступали в моих костюмах, но плюс, по замыслу
постановщика, были намазаны сладкими сливками. После показа я
стал их в гримерной фотографировать, смотрю, сливки зря пропадают..
Ну, и облизал их всех…

Вано интересует не только Эрос, но и Танатос. Он любит снимать
на Калитниковском кладбище. Тканевые и бумажные цветы с погребальных
венков, особый свет, могильные ограды, голые сучья деревьев –
все это рождает неповторимую графику.

– Там красиво, и спокойно. Это как раз то состояние, которого
нам очень не хватает. Недаром покойники называются покойниками.
От слова покой.

Первая фотовыставка у Вано проходила в туалете какого-то салона
красоты. И первое его выступление как модельера было на крыше
общественного туалета на Трубной площади в Москве. Этим Вано ни
мало не смущается.

– Не знаю почему так получается. Наверное, я не брезглив.

Непонятно, где кончается Вано-фотограф, и начинается Вано-модельер.

– Мои светящиеся костюмы, когда у людей на головах светящиеся
шары, их тоже можно назвать фотографией. Фотография, ведь, в буквальном
переводе – это светопись. Только более развернутая. Я создаю светокинетическая
среду.

– А током модель не ударит?

– Я использую 220. Но пока жалоб не было.

Последняя фотовыставка Вано называлась: «Бабло побеждает зло!»

На фотографиях были только деньги.

– Почему такое название? Представь, заходишь ты в какое-нибудь
злачное место. Слева сидят проститутки, справа – геи. И вот если
пройти мимо всего этого безобразия сразу в бар, и за безумные
деньги напиться водки, то все плохое отступает. То есть, бабло
побеждает зло. Правда, в жизни это не всегда так. Чаще бабло порождает
зло.

В его работах (костюмах, фотографиях) можно встретить куски настоящего
мяса, ощипанных куриц. Муляжи делать дороже – оправдывается он.
Однажды его фотогероиней стала черепаха. После съемки неблагодарный
фотограф просто съел свою модель.

– Не надо считать меня извергом и садистом. В обеих столицах каждый
час в десятках ресторанов подаются черепашьи супы. А я съел одну
черепаху в жизни. Да и то, не просто съел, а дал ей путевку в
историю искусства.

Фотополотно с черепахой он назвал «Не торопись».

– Реальность дает мне толчок. Вот, молдаване у моего подъезда
продавали помидоры со странной яркой наклейкой: «Без Гормон!»
Именно в таком падеже. Я не смог пройти мимо. Купил, засунул в
рот одной своей модели, и сфотографировал. Сразу появилась драматургия.
Я беру немного реальности, придумываю немного сказки, и все начинает
играть. Я люблю брать для съемки такие объекты, которые вызывают
дрожь. Оказывается, если покрасить золотой краской шприцы, и повесить
их на девушку-модель, (а на за днем плане пусть еще горит огонь!)
возникает нереальное ощущение. Тревога и красота. Как будто она
амазонка, а шприцы – латы, или амуниция. Интересно также снимать
кактусы, насекомоядные растения..

Недавно Вано сидел на кухне, а по радио передавали, за сколько
лимонов перепродали в очередной раз «Подсолнухи» Ван Гога. Как
только передача кончилась, Вано сразу встал, и сделал две вещи.
Во первых, одноименную работу, с настоящими бабочками. Во вторых,
переименовал себя из Вано в Ван О. Теперь ждет результата.

– У меня нет личного опыта. Нет опыта приключений, опыта активной
мужской работы. Я не ходил как Горький по Волге бурлаком. Большая
часть моих жизненных впечатлений пришла ко мне через “носители”.
Через фильмы особенно. Этот материал по яркости гораздо богаче,
чем собственная жизнь.

– Но ведь это же не нормально…

– Вовсе нет. Меня удручает другое. Сейчас катастрофически упало
качество виртуальных переживаний. Если я отрываю час настоящей
жизни на просмотр шедевра, то люди променивают свою жизнь на телешоу,
в котором шевелятся вялые недоноски…

Это до чего же надо собственную жизнь ни во что не ставить, чтобы
тешиться чужими перебранками! Ведь это даром не проходит. От такого
телевуаеризма и к собственной жизни требования снижаются.

Вано внешне похож на Дали. И это сходство он подчеркивает, и исползует.
Концы своих усов он покрывает воском, чтобы лучше топорщились.
Его девиз – Наглость и Шок!

– Недавно в Брянске я был в роли «Сына Лейтенанта Шмидта». Меня
на сцене кормили. Шикарный ужин. Почетный гость сидит, и смотрит
показ моделей, а зрители смотрят, как почетный гость ест. Ужин
был сюрной. Вино в покосившихся бутылках, украшения из сосисок,
гирляндами висящие на официантке. С ее шляпы свисали макароны.
А я их, время от времени, покусывал. Есть было трудно. Я быстро
насытился, а «работать» надо! Поэтому я прекращал есть, и начинал
пить. Я был представлен как правнук Сальвадора Дали, представитель
голландской новой волны Ван О. В Брянске никто и не сообразил,
что у Дали детей не было.

Выступая по ночным клубам, Вано исколесил пол-мира, от Владивостока
до Ибицы.. Но особенно поразил его Питер.

– Питер, в плане вдохновения, очень опасный город. Город очень
сильный, мощный, со своей особой эстетикой. Город, очень подчиняющий
себе, своему ритму жизни. В Питере невозможно фотографировать
что-то, кроме самого Питера. Я боюсь Питера.

Другое дело, питерцы. Мне очень понравились питерские актеры-перформансисты.
Они гораздо разнообразнее и внимательнее, чем москвичи. В Питере
денег поменьше, поэтому энтузиазма и въезжабельности побольше.

Сейчас Вано оформляет не сами клубы, а конкретные вечеринки. В
основном к его услугам обращаются московские казино «Гран-при»,
«Корона», «Империя», рестораны «Желтое море», «Лагуна». Сейчас
в основном клуб «Джет-сет».

– В «Джет-сете» хорошо. Очень живой клуб. Там дизайн сделан в
стиле «Техно-барокко». Хотел бы в Питере поработать, но с питерцами
опасно, они сами очень умные. У меня мечта оформить какую-нибудь
заброшенную питерскую цитадель, вроде кронштадских фортов, в духе
Кристо, чтобы из каждой бойницы подгнивающий пиратик свисал. А
вокруг бы заводные акулы плавали.

Сейчас Вано работает над фотороманом «Русалочка». История будет
полуморская, полугородская. История грустная, добрая, сентиментальная.
Он русалочке уже костылики подготовил, чтобы по городу передвигаться.
Нашел место в Москве, где есть шикарная лестница с механическим
подъемником для инвалидов, в музее Островского. Осталось только
чешуйчатый хвост доделать.

– Мне больше нравиться картинка, за которую я отвечаю целиком.
Когда оформляешь клуб, слишком много случайных вещей, которые
невозможно учесть. Это портит картинку. A в фотографии – ракурс,
цвет, композиция – тут мне все подвластно. Раньше, когда я просто
работал модельером, костюмчики показывал, часто имел дело с фотографами,
и все время до них докапывался. Свет не так поставлен, ракурс
не тот. И они меня все время посылали – снимай ты сам, раз такой
умный! Наконец, так и получилось.

Вано последовательный борец с российской логоцентрической культурой.
Он старается, чтобы фотографией было сказано все, чтобы она сама
по себе быть внятным текстом. Фотография должна существовать без
подпорок-объяснений.

– Арбузная Куча. О чем это? Не знаю. Говорить, это, Захар, твоя
работа. Я в школе над сочинениями всегда мучился. Если я все объясню,
объяснение будет одно на всех. Если я промолчу, каждый объяснит
себе это по своему. Второе – лучше. Был жаркий летний день.

Арбузный ларек ломился от арбузов. Арбузы продавливали решетку.
Клетка-решетка, вместилище арбузов, была декорирована искусственными
цветами. На арбузных срезах кишели осы. Все это вместе создавало
ощущение антиутопии мегаполиса, рождало ощущение большого в малом.
То ощущение я хотел удержать и развить. А для этого я посадил
в арбузы настоящего карлика.

Недавно Вано закончил фотосказку «Царевна-лягушка». Сначала ему
в руки попала мертвенькая лягушечка. И растиражировав ее изображение,
он составил из него псевдокитайские иероглифы. Так возник новый,
лягушачий язык.

– Получился китайский эротический триллер. Хотя построена моя
сказка по японскому принципу. Потому что с плохим концом. Царевна
лягушка убивает, топит своего Иван Царевича. У нас ведь в сказках
как? Сначала все хорошо, потом что-то случается, Кощей похищает
Марьюшку, молодец идет ее выручать, побеждает Кощея, и опять все
хорошо. У японцев так – сначала все хорошо, потом случается что-то
ужасное, потом все с этим смиряются, и сказке конец. Менталитет!

– Трудно было моделей заставить лезть в болото?

– Совсем нет. Лето жаркое, а болото – прохладное. К тому же –
две бутылочки хорошего вина, – в общем, возражений не было.

– Но все-таки. Вот красивая девушка, с прической, с макияжем,
и ты затаскиваешь ее в тину. Такой контраст…

– Контрасты моя слабость. Кстати, гораздо интереснее снимать тех,
кого можно заинтересовать. Тех, кого можно купить, снимать неинтересно.
Вот, например, так называемые профессиональные модели, с ними
так скучно работать. Они знают десять заученных приемов, и три
«эмоциональных состояния». Их учат, как шмотки носить, чтоб они
продавались. Мне этого мало.

Вано обычно морщится при слове «фотограф». Обычно за словом фотограф
стоит такой крутой, общительный субъект в бежевом фотожилете,
который снимает все подряд. Самые крутые, они в бежевых, почему-то.
Себя Вано скромно просит называть фотокомпозитором.

– Нажать на спуск просто и быстро, а на то, чтобы подготовить
фотографию, времени уходит практически столько же, сколько на
то, чтобы симфонию сочинить. Знаешь, сколько пришлось работать
на фотографией «Золотые Раки»? Сначала варишь их, потом красишь
из баллончика, и они становятся механическими, орнаментальными,
такими техногенными монстриками. Эти сегменты, шарниры, это просто
война миров! Крашенный рак становиться социальным. Я бы сделал
эту фотографию рекламой ресторана, но нет еще такого ресторана.

Ван О. З8 лет.

Образование – Биофак МГУ.

Кафедра энтомологии (вот откуда бабочки!)
По специальности проработал 2 месяца, и ушел в студийный театр
«На набережной».

Танцевал в труппе «Данс-модель». Танцоров надо было одевать, поэтому стал совмещать занятия танцем и костюмом.

С 1995 года – клубный дизайнер.

В 2001 провозгласил себя фотокомпозитором.