Жизнь как есть

В 2002 году, ранней осенью, я выбил у своего ТВ-шного начальства
командировку в древний город Романов-Борисоглебск, на советском
жаргоне – Тутаев. Мы отправились снимать так называемый «День
романовской овцы».

Романовская овца порода славная, что и говорить, святой наш император
Николай, и тот носил полушубок из романовской шерсти. А началась
эта порода еще триста лет назад, когда Лефорт завес на волжские
берега двух силезских баранов.

На центральной площади Тутаева жарились шашлыки из баранины, колхозницы
проводили конкурс на «лучшую стригалиху», на кудрявую номинантку-овечку,
победившую в каком-то нелепом конкурсе мэр города пытался водрузить
корону. Несчастное животное испуганно шарахалось…

Вечером, после съемок, главный романовский краевед Юра Стародубов
повез нашу съемочную группу отдыхать.

Хозяин, крепкий русский мужик с бородой, попарил нас в баньке,
выкатил угощение…

Очень запомнилась турецкая халва. «Ешьте, не стесняйтесь, у меня
в подвале ее еще три бочки стоят», – загадочно объяснял хлебосол.

Утолив первый голод, я осмотрелся внимательнее.

Мы сидели в добротном новом срубе. На первом этаже дома стояла
хитрая водогрейная машина, распространявшая по трубам тепло. За
окном стоял аккуратный порядок из нескольких новеньких домиков.
Близ них ходили молодые люди, бегали дети, вились пчелы, блеяли
овцы. Одним словом, кипела жизнь.

– А это моя родовая деревня. Сами мы с Урала… А вот недавно сюда
приехали и деревнею основали.

Я понял, что передо мной сюжет поинтереснее «Романовской Овцы».
В то время, как в России деревни повсеместно умирают, тут – наоборот!
В чем же дело? Но усталость взяла свое – заинтригованный, я отправился
спать.

Наутро снова были съемки, Владимир Андреевич (так, оказалось,
звали хозяина) разрешил нам поснимать и парочку своих романовских
овечек. Время, отведенное на командировку быстро вышло, нужно
было срочно возвращаться в Москву, монтировать материал. Договорились
с Владимиром Андреевичем, что расспрашивать о том, как он основал
деревню, я приеду отдельно.

Приехал я к нему только через 3 года…

Приехал не как журналист, а как обычный человек. А точнее, волонтер-чернорабочий
отряда «Реставросъ». Днями мы, не особо перенапрягаясь, работали
на восстановлении храма, ночами отдыхали в маленькой избушке,
топили печь, слушали дергачей и сами, дурачась, крякали как дергачи.

И вот, однажды вечером Владимир Андреевич пришел продолжить начатый
три года назад разговор…

– Владимир Андреевич, а откуда вы родом будете?

– Родился я в Перми, в 1945 году, в послевоенное лето. Можно сказать,
«ребенок войны».

– А сюда, в глушь то эту, в Николо-Заболотье перебрались в каком
году?

– Сначала жена в 1997, а я, когда уже «подчистил» все концы, в
98-ом. Но мы сюда не в чистое поле десантировались. Была некоторая
«артподготовка».

Вообще, в нашей жизни незадолго до этого произошло некоторое изменение.
Мы стали ездить в Сергиев Посад, к одному батюшке. А еще, чуть
раньше, пришли в храм. Жизнь была одна, а после стала другая.
Православные корни у нас конечно были. У жены отец всю жизнь работал
в церкви регентом. Но, конечно, советское это «строительство»,
в переносном смысле, на нас отрицательно подействовало…

Началось все с того, что средняя дочь поступила в Троице-Сергиеву
Лавру на регентское отделение…Новое дело было вообще, таких курсов
раньше не было. Семинария была обычная, для священников, а чтобы
регентов готовить.… И она поехала, сама начала учиться, без всякого,
так сказать, с нашей стороны направления. А почему сама? С детства
она пела на клиросе, с дедушкой. Самостоятельным ребенком была.
Сама утром вставала, сама уходила, пела, без всякой лишней опеки
с нашей стороны…Теперь вот она уже монахиня…

– Насколько я понимаю, что до своего прихода в Церковь Вы уже
состоялись как человек, у Вас была профессия, своя жизнь, определенность
в делах?

– Безусловно. Была, так сказать, большая жизнь строителя, различные
должности… Я специализировался на направлении, которое называется
транспортным строительством. Железные дороги, речные порты, взлетно-посадочные
полосы, ангары…

– Если Вы бываете, (или, может быть, сейчас уже не бываете в Перми,
но если Вы там окажетесь), Вы, проезжая мимо чего-то, можете сказать:
«Вот, я руку приложил»?

– Да. Речной порт, причалы… Жилые дома, и детский садик… Базы,
склады, дороги…

Я застал большое строительство – например, калийные комбинаты
в Березняках.

– И все это пришлось, можно сказать, на Ваш расцвет сил? Или расцвет
сил у Вас сейчас?

– Сейчас уже не расцвет. Как может быть в пенсионерском возрасте
расцвет? Рассвет заката.

– И при этом, Вы жили, работали как-то, старались на совесть,
но о Церкви не думали?

– Нет, не думал. Не было таких у меня мыслей, что когда-то буду
строить церкви, храмы.

– Как же это произошло, как пришло в Вашу жизнь? Через дочь, через
Лавру?

– Видимо, да. Была встреча со старцем, непростым человеком, один
из последних…

– Можете его назвать?

– Наум. В принципе, мы так через него и пришли сюда, уехали из
большого города по его благословению

– Наверное, не сразу старец сказал: «Вам нужно бросить все, и
жизнь изменить», как он к этому подводил?

– Я всегда стремился, по крайней мере, в последние годы, попасть
в деревню. Ну, конечно, я хотел в свою родную деревню попасть,
которая в Кировской области – там у меня корни. Я ездил туда,
смотрел, все это оценивал, расценивал. Но так вот получилось,
что я попал в Николо-Заболотье. И нисколько не жалею.

Мы оставили все, и не только мы, а вся наша большая семья уехала
– бабушка, дети, внуки.

– И все прониклись этой идеей?

– Да. Сейчас один из родственников наших – священник уже. Сын
окончил духовное училище в Ярославле, не пошел, правда, пока по
этим стопам, но со временем – не все сразу.

– А когда Вам говорил старец: «Бросайте все, уезжайте», не было
встречного удивления, непонимания?

– Старец ни на чем не настаивал. Он просто порекомендовал побывать
в этих местах, познакомиться тут с людьми, мол, «поезжайте в этот
город, там есть такой священник, с ним поговорите, встретитесь,
посмотрите, может что-то вам и подойдет»… Без всяких нравоучений.

– Вы приехали сначала в Романов-Борисоглебск? Храмов-то брошенных
здесь много?

– Очень много. Но здесь, в Заболотье, роскошь брошенная задела.

– Роскошь?

– Да! Задела, это было именно так. Контраст между тем, что он,
храм, содержит внутри себя, этими сказочными фресками, и внешней
разрухой. Храм доживал последние годы... Еще бы лет десять, и
тут бы уже никто ничего не поднял. Вот иногда люди приезжают,
говорят: «Да, у нас тоже были такие фрески, теперь уже нет ничего».
Мы и сами бывали во многих храмах, в том же Ярославле… Здесь еще
Шельшедом недалеко есть. «Вот приезжали бы вы лет пять назад,
тут у нас такая красота еще была», примерно так все и говорят.

И здесь все было распахнуто навстречу ветрам. Алтарь разорен,
и полы сняты были деревянные, и плинфа. Сейчас все по кладбищам,
по домам. Из полов сделали полы в клубе.

– А клуба уже что-то и не видно?

– А уже сломали. Он еще при нас был первые годы. Он долго отстоял,
лет двадцать. Но теперь ничего не осталось. Ворованное не пошло
на пользу. Так же, как и церковь, клуб разорен был: все разбито,
ни окон, ни дверей. Его на дрова разобрали. Тут долго кирпичная
будка стояла для киномеханика. И она разлетелась.

И вот мы приехали, и стали тут жить. И почти сразу построили маленькую
деревню из четырех домов.

Помог совет старца – очень вовремя мы смогли продать пермскую
квартиру, каким-то совершенно чудесным образом… Он все время нас
торопил: «Если вы решили, то вы быстренько все делайте». Говорил
без давления, но твердо: «Решили? Значит, быстро делайте, иначе
будет поздно». Мы продали трехкомнатную квартиру, перевели деньги
в доллары, а тут – скачок, дефолт. Таким образом, мы ничего не
потеряли, и даже того… Немного в лучшую сторону выиграли. А стоило
только немножко не довериться воле старца – сами понимаете, был
бы полный крах.

– И первые, наверное, месяцы, первые годы вы здесь как робинзоны
были? Условия-то спартанские?

– Да, конечно, особенно первый год. Из города, из благоустройства,
и вдруг – бац, вот это не понимаешь, тут не знаешь; тут занесло,
там замерзло; бани не было.

– Не было «дезертиров»? Вы сразу строились добротно – не времянки?

– Нет, строили хорошие дома, нормальные.

– А как восприняли местные жители Вас, человека пришлого? И вроде
бы Вы приехали заниматься их храмом – пусть он им, конечно, уже
сто лет как не нужен, пусть они его разворовывают, но это их храм.
И вдруг – человек какой-то чужой. Приняли Вас в штыки, наверно?

– Нет. Сразу же было отношение нормальное. Нас сразу Смолин поддержал
– старейший житель, он тут авторитетом пользуется. Он добро дал
так негласно, и все бабушки к нам очень хорошо стали относиться.

– Вы даже хотели зарегистрировать эту улицу из четырех домов как
отдельный населенный пункт?

– Идея была, но она сразу отпала, потому что само название Николо-Заболотье,
оно обязано было остаться здесь.

– Какие были проекты, названия, помните?

– Какие-то уральские мотивы: Пермский, Уральский. Это были так,
только прожекты. Все это растворилось. Тем более что тут пермский
один я остался. Тут один товарищ из Краснодарского края приехал,
и еще один – тоже. Дома мои не пропали, пригодились. Жизнь тихонечко
струится. Дети, конечно, уехали, не удержались, молодежь, она
слабая оказалась, я не очень-то и рассчитывал. Но думал, что как-то
удержатся. Да, были надежды разные, что тут будет поселение хорошее,
большое… Но тлетворное влияние города дало о себе знать.

Но грусти уже нет. Теперь сюда приезжают добровольцы, волонтеры.
О таком я и не мечтал, когда сюда перебирался. Добровольцы ездят
уже лет пять. И «Реставросъ» был, и «Рождественка». Это настраивает
на лирический лад. Есть благодетели и в Москве. Выпущена брошюра
о прошлом нашего храма, о фресках.

Храму 325 лет. Он оказался открытием для искусствоведов. В прошлом
году, после «Болотовских чтений», сюда приезжала делегация специалистов
высокого уровня. Реставраторы, художники…Профессионалы. Искренне
удивлялись, что до сей поры храм был вне поля зрения исследователей,
несмотря на близость к Ярославлю. «Сенсация» и «открытие» – вот
два слова, которые постоянно сменяли друг друга.

– Получается, что Вы – главный реставратор храма. А Вас лично
чем-то удивлял храм? Были какие-то находки?

– Как таковых исследовательских предпосылок у меня не было. Удивляли
сами фрески, письмо. И, как оказалось потом, это действительно
был эталон фрескового письма тех времен. Это высокий уровень письма
конца ХVII– начала XVIII веков. Эти фрески ни разу не реставрировались,
триста лет их никто не трогал. Ощущение чуда не оставляет.

– Вы приехали сюда жить ради храма, жить вдалеке от соблазнов
больших городов. И вот теперь Вы строите еще два храма, один из
них в городе, в Тутаеве. Строитель оказался храмостроителем?

– Это благодаря батюшке, который нас сюда пригласил. Я отказывался
строить. Потому что мне хватало реставрации этого храма.

– Вас стали приглашать, потому что заметили, что здесь происходят
какие-то перемены?

– Нет. Случилось так, что при начале строительства храма священномученика
Вениамина в Тутаеве одна организация сменялась другой. Получилась
такая ситуация, что стабильности не было. Батюшка попросил: «Помоги».
Надо было, чтобы стройка храма продолжалась. Я согласился временно
помочь. А потом постепенно, помогая, втянулся, и разговора уже
не было о том, чтобы кого-то менять. Это вновь строящийся храм,
довольно большой.

– Вы строите и еще один храм?

– Рождества Христова в деревне в 12 км. от Тутаева.

– И Вы разрываетесь между всеми этими стройками?

– Сейчас здесь временное затишье. Еще была курьезная история.
У нас тут есть поселение изидов – они тоже предложили построить
им храм. Показали фотографию храма св.Георгия в Бжни, есть такой
город в Армении. И просили построить им такой же здесь.

– То есть они – христиане, раз храм св. Георгия?

– Армяне – да, а изиды – нет, они вообще солнцепоклонники. Принесли
модель храма, пытались доказать, что у них есть благословение
Владыки Кирилла. А я спрашиваю: «А где крест будет?», а они говорят:
«Крестов не будет». «А что так?» – «Да старейшины решили, что
не надо крестов». Я сказал: «Надо подумать, посоветоваться со
священниками». Поговорил со знакомым православным священником,
армянином, он сказал: «Ни в коем случае». Потом модель они забрали
и от заказа отказались. Какие-то у них там неприятности начались
между собой. Даже стреляли они друг в друга, изиды эти. Потом
пропали куда-то. Так что Бог отвел.

Ниже фотографии фресок Николо-Заболотьевского храма, сделанные
автором.