Проза

Ангел смерти, слетающий к человеку, чтобы разлучить его душу с
телом, весь сплошь покрыт глазами… Бывает так, что ангел смерти,
явившись за душой, убеждается, что он пришёл слишком рано, что
не наступил ещё срок человеку покинуть землю. Он не трогает его
души, даже не показывая ей, но, прежде чем удалиться, незаметно
оставляет человеку ещё два глаза из бесчисленных собственных глаз.
И тогда человек внезапно начинает видеть сверх того, что видят
все и что он сам видит своими старыми глазами, что-то совсем новое.

Лев Шестов «На весах Иова», 1, I, 27

Однажды вижу: милый гость,

Припав к устам моим,

Мне говорит: "Не бойся, друг,

Я для других незрим".

И с этих пор - он снова мой,

В объятиях моих,

И страстно, крепко он меня

Целует при других.

Все говорят, что яркий цвет

Ланит моих - больной.

Им не узнать, как жарко их

Целует милый мой.

А. Фет, "Тайна".

Часть первая. Начало.

Глава первая. Пепельная среда.

1.

Внезапно её окружили собаки.

Весной между домов висит отчаянно зевающая пустота, и в ней свершается
круговорот влаги и хляби, отчего хлюпающая под ногами грязь кажется
всепроникающей, а возвращение вечером, после спектакля, домой
– реальной проблемой.

Особенно Мария Игоревна (однажды ей зачем-то сказали, что она
похожа на Ванессу Редгрейв) не любила долгого прохода от метро,
через пустырь, к дому. Каждый раз она проходила этот отрезок,
внутренне собравшись, сжавшись. Темно, тихо, окна в доме напротив
не светятся.

Ещё хорошо, что спектаклей у неё мало, всего три, выходить на
сцену приходится редко, раз в неделю, порой компанию составляет
актриса Соколова-Яснова, живущая неподалёку, поэтому одна Мария
Игоревна остаётся редко. Да и собак видит не часто.

Однако, хотя бы раз в год, но избежать тревожной ситуации не получается.
Из-за чего всё прочее время живёшь в тревожном ожидании запланированного
срыва.

Зря, что ли в народе говорят: кто чего боится, то с тем и случится.
Точнее не скажешь.

2.

Сухопарая, до поры увядшая, Мария Игоревна бежала домой, прижимая
шляпку к ушам, намеренно ограничивая угол обзора: меньше видишь
– здоровее кажешься. Однако, собак она увидела сразу же, целую
стаю: раз, два, четыре, что ли, семь ободранных, худых теней…

Они семенили друг за дружкой, перебегали пустую дорогу, и траектория
их целенаправленного движения, если прикинуть недалёкую перспективу,
пересекалась с тропинкой Марии Игоревны.

То есть, если ускорить шаг, можно, скорее всего, проскочить, потому
что замедлить шаг нельзя: собаки сразу заметят. Главное, не волноваться,
делать вид, что всё идёт по плану, авось и не обратят внимания.

Бездомных собак Мария Игоревна боялась панически. Вот она и ускорилась,
но, видимо чего-то не подрассчитала, попав в самый эпицентр собачьего
движения.

Отступать теперь нельзя, а идти вперёд – «грехи не пускают». Собаки
зацепили её, унюхали, утеряли невидимую цель, окружили и постепенно
сужают пространство.

3.

Особенно стараются маленькие, подлые шавки. Тявкают, хорохорятся.
Большие собаки наступают менее уверенно, прячутся за спины товарок,
готовые в любой момент кинуться врассыпную. Но Мария Игоревна
чувствует, что именно их следует бояться более всего. Главное
– не растеряться, держать ситуацию в руках. Под контролем.

– Не ссыте, Маша, я – Дубровский, – говорит она себе загробным
голосом, заодно проверяя реакцию цепных псов. Отчаянно бьётся
сердце. Вокруг ни души.

Особенно проявляет активность одна, с вострой лисьей мордочкой
и пушистым хвостом. Как с цепи сорвалась: всё время норовит подобраться
поближе.

Главное, чтобы какая-нибудь из тварей не укусила тебя с тыла.
Мария Игоревна пытается тронуться с места, но любое движение воспринимается
животными точно оскорбление: лай и броски на жертву становятся
всё более и более агрессивным.

Мария Игоревна решает отмахиваться от них маленькой лакированной
сумочкой, более похожей на редикюль. Говорят же, что собаки не
различают объектов преследования, хватая то, что ближе всего расположено.

Другой рукой она пытается зачерпнуть снег, делая вид, что берёт
в руки камень. Считается, что дворовые твари больше всего боятся
именно этого жеста.

4.

Но ничего не помогает: стая чувствует численное превосходство.
Ни снег в руке, ни сумочка не способны остановить бессмысленной
травли.

Собаки исходятся в жутком лае, брызжут слюной, визжат и подбадривают
соседок, суки. Мария Игоревна начинает терять терпение, равновесие
и самоконтроль: тем более, что тварей здесь не меньше десятка
и трудно всех их, мелких и дребезжащих, удерживать своим вниманием.

Кажется: только кого-нибудь упустишь, тут-то тебя и тяпнут в ногу.
Первый укус, который для остальных окажется сигналом к атаке.

И Мария Игоревна делает ещё один шаг, одновременно пытаясь пнуть
одну из заливающихся тварей, делает ещё один неуверенный шаг по
направлению к дому и чувствует, как по голенищу зимнего сапога,
скользнули, лязгнули чьи-то клыки.

– А, ну, пошли, – начинает кричать она благим матом, и собаки
на мгновение останавливаются.

Воспользовавшись передышкой, Мария Игоревна делает по хлябкой
грязи пару-другую небольших шажков, но собаки снова окружают её,
с ещё большим остервенением пытаясь укусить за ногу, за руку,
или всё за сразу.

5.

Терпение слабеет, в голову лезут, разбухая, отвлечённые образы,
случайные мысли. Она, вдруг вспоминает мужика с топором, пытающегося
возле метро поймать маршрутку. Видит через витрину, как в закрытом
спортивном магазине мальчик катается на велосипеде. «Покрасить
волосы нужно, – думает она, – да и лак на ногтях облез…»

Проносятся тени воспоминаний. Вдруг, отчего-то, всплывает перестроечная
пьеса, где она играла спившуюся проститутку. Высокая, сутулая…
Когда появляются мужики и нужно принести себя в жертву, её героиня
приободряется: авось подойду… Но минуту спустя появляется сломленная
и поникшая: не подошла…

Лёгкий опереточный снег присыпал Марии Игоревне нервные окончания.
Будь что будет: она устала сопротивляться. Вынужденный фатализм
мутирует в сторону вины перед животными миром. Перед внутренним
взором её начинают проноситься все когда-либо съеденные животные.
У каждого из них не хватает частей тела – тех, что она уже съела.

– А это, уже, кажется, паранойя. – Объяснила Мария Игоревна собачкам
свою позицию перед тем, как окончательно сдаться. – Ведь до смерти
же не загрызёте… Правильно?

6.

И в тот момент, когда она решается медленно опуститься (рухнуть)
на колени, закрыв руками лицо, чтобы не искусали (всё ж таки,
она лицом работает), Мария Игоревна слышит шелестящее приближение
легковушки.

Действительно, теперь, когда надежды на спасение нет, возникает
ночной автолюбитель, картинно тормозящий возле деморализованной
женщины.

Собаки, слепые слуги желаний, тут же переключаются на вновь прибывшего.
А он, не обращая внимания на опасность, широким жестом распахивает
дверку блестящего авто (боковым зрением Мария Игоревна замечает
долгополый кожаный плащ, мохнатые никитомихалковские усы, аккуратные
залысины и дорогущие очки: тонкая, золотая, видимо, оправа).

– Как я понимаю, вам нужна помощь. – Приятный баритон с запахом
Gucci (“ENVY”?) переводит внимание безродных млекопитающих на
себя.

Мария Игоревна не успевает ничего сказать, раздаётся первый выстрел:
усатый достаёт из кожаного кармана пушку (отсвет фонаря скользнул
по стволу, по огромному перстню), и, даже не целясь, убивает самую
активную тварь.

7.

Выстрелы раздаются с равными промежутками. Очередная псина взвизгнув
валится на белый снег, подтекая остроугольными пятнами. Остальные
не разбегаются: пистолет – с глушителем, не пугает, но завораживает.

Когда же Мария Игоревна поднимает на спасителя глаза, тот смеётся,
вежливым жестом приглашая барышню сесть к нему в автомобиль. Мария
Игоревна делает отрицательный жест, мол, мне тут недалеко, но
усатый недипломатично хватает её за локоток, начиная запихивать
в машину насильно.

Тогда Мария Игоревна начинает отмахиваться и вырываться, заезжает
спасителю сумочкой по холёной физиономии, а, отскочив, подскальзывается
на скрюченном собачьем трупике, и, каменея от ужаса и отвращения,
бежит в сторону своего подъезда. Тут до него рукой подать, пара
десятков шагов, их Мария Игоревна и преодолевает в один присест,
потому что видит, как захлопнув дверцу автомобиля, её недавний
спаситель с изменившимся лицом, бежит следом.

8.

Теперь главное – не встретить агрессивного соседа с верхнего этажа,
он в это время обычно выводит гулять чудовищного волкодава. Мария
Игоревна неоднократно ругалась с ним, требуя купить намордник:
сталкиваясь с этим жутким оскалом на выходе из лифта, она чувствовала
как седеет…

Но хамоватый сосед каждый раз отругивался, требовал отвязаться
от «собачки»; седых волос становилось всё больше, а подкидывать
псине ядовитую пилюлю Мария Игоревна не хотела: животное же не
виновато…

Она буквально ворвалась в подъезд, незнакомец в длиннополом плаще
бежал едва ли не по пятам, гулкие звуки его башмаков с прямоугольными
носками, отдавались в голове. Главное, непонятно, что ему надо.
Но пистолет заряжен, и это, без вариантов, понятно тоже.

Мария Игоревна переминается возле двери лифта, слушает, и слышит,
как усач приближается к подъездной двери… Вот он уже подбежал
к крыльцу... и схватился за ручку… сейчас дёрнет…

В это время лифт приезжает («Могу успеть», – рассчитывает Мария
Игоревна и перед её мысленным взором проносится картинка дверей,
закрывающихся перед самым носом стрелка), раскрывается, и из него
вываливается волкодав.

Хамоватый хозяин собачки явно в подпитии, и кое-как удерживает
осатаневшего от близости добычи питомца. А тот сипит, вожделея,
клацает клыками. Мария Игоревна интуитивно подаётся назад… к подъездной
двери, которая именно в этот момент и распахивается…