Литературная критика

/Евгений Гришковец «Планета», М.: Зебра Е, 2005/

Есть такие люди, о которых, если кто-то совсем ничего не знает,
то и рассказать что-либо невозможно, а если уже знают, то рассказывать
не имеет смысла. Хотя, о творчестве таких людей постоянно пишут
в каких-то популярных цветных журналах, как правило не слишком
пространно и всё одно и то же, но все-таки постоянно. И такие
люди в общем работают соло, и это соло звучит сугубо в городе,
и в городе не таком уж маленьком, потому что, наверное, в других
краях такое соло могут и не понять, и всё это довольно сложные
культурологические парадоксы, имеющие очень простую природу, как
и всё вообще. И эта простая природа, как и всякая причина, таинственна
и непонятна – очевидно потому, что мы люди, и мы способны задумываться.
А задумывание всегда происходит как соло и таким остается.

Поэтому что можно такого нового сказать о Гришковце? Тем более
после всех полученных им наград («Антибукер», «Золотые маски»,
«Триумф» и т.д.). Пьесы изданы книгами («Город»), автор появлялся
в кино, на новогоднем ТВ, потом появился роман «Рубашка», теперь
еще книга пьес «Планета», на его речитатив «Настроение улучшилось»
существуют КВН-пародии. И говорит он всегда об одном и том же,
с одинаковой такой трогающей интонацией, и в этой интонации уже
укоренился его образ. Так что о Гришковце сказать нечего. Он сам
все время говорит, и то что он говорит – слишком просто и понятно,
чтобы в очередной раз подходить к этому с какими-то инструментами
анализа, которые как правило всё губят в подобных случаях. Вот,
например, городской солист П.Н.Мамонов – человек, наезжающий со
спектаклями из деревни. Это то же городское соло, в пределах,
допустим, Москвы, СПб и Киева, но в сравнении с соло Гришковца
– это обратная сторона Луны. И все, кто знает о чем и о ком речь,
те говорят что-то вроде «Жаль, что вас там не было»: о Мамонове,
о Гришковце, о Луне вообще. Кто-нибудь будет говорить о новой
волне в культуре большого города. Кто-то – о втором дыхании театра
в большом городе. Но ключевое слово все равно не «большой», а
«город». Маленький человек в большом городе, где много людей.
Человек и люди. Специфическая тема. Вечная.

В сборнике «Планета» есть пьесы известные, виденные, слышанные:
«Планета», «Как я съел собаку», «Записки русского путешественника»,
«Одновременно», «Дредноуты». И есть замечательные, особенно для
любителей коротких и пронзительных соло, миниатюры из альбома
«Сейчас» – девять коротких зарисовок из городской жизни. И все
это монолитно стоит и покоится на все той же специфической интонации.
Всегда есть уход в метафизику, к абстрактным вершинам загадки
мира и жизни, но совсем ненадолго, чтобы после сразу назад, туда
где дом и работа, метро и пробки, отпуск и будни. И об отпуске
и буднях всегда по-человечески подробно, но искренне и с пронзительным
настроением. Чуть трагично, но не столь горько. Щадяще. Такие
осторожные песни Пьеро, у которого филологический диплом, и который
уже знает цену словам и особенности вербальной коммуникации. Но
всё равно – есть о чем. И в кино есть желание сниматься дальше,
потому что есть о чем сказать и там. Ведь в кино, спору нет, сплошной
тоскливый ужас, и ужас этот все никак не закончится, потому что
тоска идет длинная и не светлая. И в театре – то же самое.

Это Гришковец когда-то где-то кому-то в каком-то интервью сказал
простыми словами о том, что театр будет еще более мертвым, если
упустит пару поколений (молодых) – поколения эти утекают у нас,
как песок сквозь пальцы, и уносят свой язык и свой взгляд на мир
с собой в потухание и старость, а говорить нужно как раз молодым
и на том языке, на котором они видят все вокруг. Не думаю, что
это высказывание в интервью как-то помогло театру вообще, потому
что в этих краях никогда и ничего не было так вот просто и сразу.
А если и было такое, то всегда что-то не очень хорошее.

Но Гришковец настроен больше о хорошем. «Простые вещи» был такой
альбом у «Звуков Му». Обратная сторона, но все же… И Гришковец
больше настроен оставаться в Сейчас, и именно в его как бы такой
золотой середине, без ужасов и тоски, которые так легко и просто
выплескиваются у нас в кино. Вещи простые, поскольку важные. Безусловно,
на любителя. Это средний, конечно же, класс. Обиженный в чем-то
метафизически, но еще внутренне вроде бы здоровый, поскольку не
старый. Тут не нужен экстрим. Тут нужно, как своим о своем, а
чтобы не было скучно – вот с этой особой интонацией. Планетарно
и сиюминутно. Потому и называется альбом «Сейчас». Там только
человек и его Время. И еще, конечно, Город. И Любовь. И огромное
количество деталей, которые в памяти и рассудке человека оказываются
живее и ярче, чем, может быть, где-то там – «на самом деле».

«И еще почувствовать, что все это вокруг… ну все вот это,
все, что происходит со мной… это не что иное, как начало прекрасной
дружбы, моей дружбы с моим временем. Дружбы в отсутствии любви.»

А может есть целые поколения, которым не то чтобы не дают сказать
слово, но просто у этих поколений нет каких-то таких специфических
людей, которые могли бы слово это рассказать, и такие поколения
просто ничего другого не могут, как утечь песком сквозь какие-то
непонятные пальцы?

«И еще ты прищурил глаза, и от этого фонари дают такие
длинные-длинные лучи, а между ресниц застряла слеза. И эта слеза
– это же самая лучшая линза, самая лучшая оптика для того, чтобы
увидеть всю свою жизнь насквозь.»

Нет, вообще-то такого не может быть, чтобы у поколения не было
своего Пьеро, а у Пьеро не было своего поколения. Иначе – никакой
Луны, один сплошной Фобос.