Проза

Володя воспринимал жизнь по-своему. Она представлялась ему в виде
череды ярких эпизодов, отпечатки которых остаются в памяти на
всю жизнь. Эти моменты могли быть как важными, так и
незначительными, но непременно яркими и живыми.

Их было не так уж много. Перебирая в памяти минувшие события, Володя
как бы чувствовал силу жизни.

Реальное, текущее существование не представляло для него особой
ценности. В обычной жизни он чувствовал себя механическим
организмом. Другое дело воспоминания. Лишь в них он оживал и
становился самим собой.

Путешествие в прошлое было мероприятием достаточно болезненным из-за
великой грусти, которая сопровождала его. Но именно в этой
тоске и заключалась для него самая суть жизни.

Для погружения во вчерашний день необходимо было особое состояние,
вроде поэтического вдохновения.

Володя вспоминал, и часто эти теплые воспоминания заканчивались
слезами. Вот такой странной была его жизнь. И жить по-другому он
не хотел и не умел.

По каким критериям откладывались события в его памяти, ему и самому
было неясно. Наряду с эпизодами примечательными и
выдающимися, в его голове крутились самые обычные случаи и образы.
Именно таким образом остался в его памяти один разваленный дом
в самом центре Москвы.

Когда маленький Володя ходил в музыкальную школу, в этом здании еще
жили люди. Постепенно жителей переселили, и дом начал
разлагаться как мертвое, покинутое душой тело. Исчезли оконные
стекла, в некоторых местах проступила краснота кирпичей,
провалились этажные перекрытия. В конце концов, от довольно
красивого дома осталась одна заполненная пустотой оболочка.

Но это место по-прежнему манило его, как и многие другие места, с
которыми были связаны его воспоминания.

Он часто приходил сюда.

– Ну, чего ты там! – дернул за локоть Саид, нарушив Володины
размышления. – Опять замечтался, что ли? Давай разливай. Не тяни.
Времени у нас в обрез. Мечтатель!

– Сколько же этому дому лет? – задумчиво произнес Володя,
разглядывая кусок голубых обоев с золотыми вензелями. – Наверно, он
был построен еще в прошлом веке.

– А не все ли равно! – оборвал Саид. – Какая разница. Тут, в центре,
таких развалюх много.

Саид с размаху ударил кулаком в стену. Из пробоины заструился песок.

– Видишь, из него уже песок сыпется!

– Тихо ты, – сказал Володя, протягивая стакан. – А то все здание завалишь.

Приятели выпили и сосредоточено замолчали. Хмель обволок разум
каждого из них плавно и незаметно.

Уже не первый день Володю преследовали какие-то неопределенные
мутные мысли. Он не мог ухватиться ни за одну из них. Но ощущение
от этих мыслей было тревожное.

Началось все с того, что неделю назад ему вдруг расхотелось
заниматься тем делом, о котором не принято размышлять и без которого
невозможно представить жизнь человека. Тем делом, которое
настолько срослось с его обликом, что уже стало абсолютно
незаметным, но необходимым как воздух. Он несколько раз пытался
избавить себя от этой странности, но тяга к песку не
возвращалась.

В последнее время Володя стал все чаще задумываться над значением
этого занятия. Но всякий раз, когда он, казалось, нащупывал
нить ответа, его мысли рассыпались, как щепотка песка,
пущенная по ветру.

Он присел на корточки и достал свое старое доброе побитое ведерочко,
подаренное мамой много лет назад, голубое ведерочко с почти
стершимися грибком и сидящей на его шляпке улиткой.

«Сейчас таких уже не делают, – думал Володя, трогательно поглаживая
свое ведерко. – Все больше лакированные и яркие, с
диснеевскими персонажами. Странно, стоило мне напиться, как все сразу
стало понятным, теплым, привычным и родным».

Володя вытащил из ведерка красный совок и грустно ему улыбнулся.

«Вот где, – говорил он себе. – Вот где – главное! Вот где истина, не
требующая доказательств! И что мне еще надо?! Господи! Да
пропади все пропадом, только бы все оставалось, как есть!».

Он наполнил ведерко влажным песком и утрамбовал сверху совочком.
Затем привычным быстрым движением перевернул ведерко вверх
дном, постучал по нему лопаткой и аккуратно, стараясь не
повредить кулич, поднял форму. Идеально ровный песочный цилиндр,
сужающийся к вершине, прорвал у Володи шлюз слез, скопившихся
за долгое время терпения.

– Ты чего? – Саид положил свою руку на Володино плечо. – Не плачь!
Смотри, что у меня есть.

Он достал из-за пазухи маленький пластмассовый пистолетик.

– Хочешь? Бери!

Володя моментально успокоился, и его заплаканное лицо растянулось
светлой улыбкой:

– Ну что, давай посидим на дорожку и, как говорится, в добрый путь.

Володя знал, что обратно ему вернуться не суждено, и поэтому смотрел
на плывущую за окном трамвая Москву, как смотрит на родной
город солдат, уезжающий на смерть.

Тусклый дождичек уже третий день струился на песок мостовых и
площадей столицы, превращая его в сырое месиво. Величавый Кремль
размывался беспощадной влагой, теряя свой привычный вид.
Многие дома уже деформировались, и городские хозяйственные
службы не успевали приводить их в порядок. Унылое зрелище
представлял собой любимый город, убегающий в прошлое.

– Слушай, – спросил вдруг Володя приятеля, – а там страшно?

– Чудной ты человек, – усмехнулся Саид. – Чего же там
может быть страшного? Страх – это понятие материальное. И
если ты решил выйти за Предел, забудь о нем.

Володе это было и так понятно, но все-таки волнение не прекращалось.

– Да не трясись ты! – подбодрил товарища Саид. – Ну, чего ты
боишься? Родителей? Ничего они тебе не сделают. Ну, может,
отшлепают разок или в угол поставят. Но говорю же тебе, ничего
страшного с тобой там не случится.
Один шаг, и – просветление.

– Нет, не Родителей боялся Володя, а неизвестности. Ведь
оттуда еще никто не возвращался. И эта неизвестность
была ужасней любой из существующих опасностей.

На какой-то момент он даже захотел все повернуть обратно и
отказаться от выхода за. Убежать куда-нибудь
подальше от этого странного человека, возможно, авантюриста и
шарлатана, с которым он был знаком без году неделю и о котором не
знал практически ничего. Убежать, и жить, как прежде,
потихонечку, своими воспоминаниями и медленно приближаться к
естественному выходу.

Но обратного пути не было. Апатия, безысходная тоска и приступы
отвращения к песочному ваянию все равно бы вытолкнули его за
Предел.

– Не ты первый, не ты последний, – продолжал увещевать его
умудренный опытом многочисленных проводов за Предел
Саид. – Помню, отправлял я одного философа. Молодой он был,
мятежный и уверенный. А как увидел Предел, так и ошалел – ни
туда, ни сюда. Стоит, как истукан – с места не сдвинешь. Я
ему говорю: «Перелезай быстрей. Нельзя здесь стоять!». А он
словно окаменел. Да ведь какой активный и подвижный был в
нашей жизни! Твердил, что ради истины готов на все. А в Предел
не верил. Но ничего, перелез все-таки.

Или вот, еще один типаж – делец. Деньжищ у него было, как грязи.
Думал, что это – игрушка, развлечение. Острых
ощущений испытать, видно, хотел. Помню, на «Кадиллаке» к
Пределу приехал. А как забрался на перекрытие, туда
уставился и шаг сделать не может. Пришлось его
подтолкнуть. Многих, многих я туда отправил.

Добравшись до вокзала, мужчины пересели на электричку и покинули
Москву. И чем ближе приближались они к пункту назначения, тем
легче и просторней становилось на душе у Володи. Даже как-то
по-своему весело.

Сидящие вокруг них пассажиры электрички, в основном дачники
пенсионного возраста, с недоумением разглядывали странных молодых
людей. Они не могли понять, каким образом и с какой целью
вторглись эти двое в их наполненный корзинами, банками,
саженцами и граблями садово-огородный мирок. Дачники ни о чем не
догадывались.

По пути Володя передал Саиду свою пластмассовую саблю, подаренную
мамой еще на совершеннолетие, трех коричневых индейцев и самое
ценное – миниатюрную модель «Жигулей», наказав хранить эти
ценности как память о нем.

Они вышли на глухой подмосковной станции с разбитыми фонарями и
исписанной матом кассой, окошечко которой было надежно
заколочено. Кроме них на платформу не вылез ни один пассажир: в
окрестностях станции не было населенных пунктов. Лишь черный
непролазный лес и останки старого депо открывались взору
всякого, оказавшегося в этом Богом забытом местечке.

Смеркалось. Блики мутного солнца неспешно растворялись в лесной
корявости. Рядом ухнуло что-то живое. Скорее всего, это была
очнувшаяся после дневной спячки ночная птица. Огоньки уезжающей
электрички скрылись за железнодорожным поворотом, и Володя
признался сам себе, что отменить свое решение уже поздно и
невозможно.

Покурив, парни пролезли в депо, уселись на дрезину и со скрежетом
въехали в лес. Разговаривать не хотелось, поэтому ехали молча,
размышляя каждый о своем.

Так, подскакивая на состыковках ржавых рельс, они ехали с полчаса.

– Вот мы почти и добрались, – сказал Саид. – Ты точно хочешь попасть
туда? Еще не поздно вернуться.

Володя заметил, что его проводник слегка взволнован.

– Веди, – сказал твердым голосом Володя, и они вторглись в
труднопроходимый бурелом.

– Я всегда завидовал всем, – говорил на ходу Саид, – кого мне выпало
провожать. Один шаг, и человек уже там.
Через некоторое время ты узнаешь всё, а я
по-прежнему буду жить в неведении. Возиться в песке и ждать
своего череда.

– Так что же ты сам до сих пор не перепрыгнул Предел?

– Не могу, – грустно ответил Саид. – Мне этого не дано.

«Уж не обманут ли я?» – неожиданно подумал Володя.

Ведь мысль о Пределе пришла в Володину голову сама собой. Она
зародилась как обыкновенная фантазия, превратившись со временем в
навязчивую идею. И этот Саид был единственным человеком,
которому Володя в порыве пьяной откровенности рассказал о
Пределе. Может быть, он просто морочит голову, чтобы получить
деньги и сбежать? Или даже убить?! Ведь деньги в кармане были
огромные. В переход за Предел было вложено все, даже
квартира.

«Но если Саид до сих пор, в этом дремучем лесу, меня не ограбил,
значит, бояться уже нечего», – решил Володя и усмехнулся своим
нелепым подозрениям.

– Как так получилось, – спросил Володя, – что я тебя встретил?
Почему именно тебе, проводнику, а не кому-то другому я рассказал
о Пределе?

– Твой вопрос есть ответ на твой предыдущий вопрос о том, почему я
сам не могу перейти туда. Видимо, существует
какая-то невидимая сила, которая двигает всеми нами. Именно
эта сила и определяет тех, кто созрел перейти Предел, и
тех, кто им помогает. Поэтому ты уходишь туда,
а я остаюсь здесь.

Саид осторожно раздвинул ветки, и Володя увидел в шагах десяти от
себя старый покосившийся забор. Доски забора были так плотно
пригнаны друг к другу, что между ними не оставалось никакого,
даже маленького, промежутка. Володя почувствовал, как от
волнения в его горле застрял ком.

– Это и есть Предел? – шепотом спросил Володя.

– Он самый, – также шепотом ответил Саид. – И сейчас ты узнаешь, что
за ним находится. Только сначала, по традиции, ты должен
сделать вот это.

Саид показал пальцем на небольшой участочек песка, загроможденный
обилием куличиков.

– Это оставили все, кого я проводил туда. Возьми!

Проводник подал Володе его старое ведерко и совок.

Во время лепки последнего куличика на Володю опять нашли грустные
воспоминания, и его сердце наполнилось теплой тоской по
минувшему детству.

Он аккуратно подравнял куличик, вытер слезы и обнял на прощание Саида.

– Ну все, давай деньги и ступай, – сказал Саид. – И запомни главное:
что бы там ни было – обратной дороги нет. Поэтому не
паникуй, не мечись, не волнуйся, а принимай то
таким как оно есть.

Кажется, в раскосых восточных глазах Саида тоже промелькнуло что-то
похожее на слезы.

– Будь здоров, – Саид хлопнул Володю по плечу и скрылся в кустах.

Постояв некоторое время в нерешительности, Володя направился к
Пределу. Он не знал, насколько длинен этот забор, потому что и
направо и налево его закрывала листва деревьев.

Предел оказался высоким. Хотя Володиного роста оказалось достаточно,
чтобы ухватиться за концы трухлявых досок. Он подтянул
туловище, зажмурил глаза и с диким воплем перекувырнулся
на ту сторону.

– Смотри, смотри! – крикнула мама, – Вовка из песочницы вывалился! Во дает!

Серьезный отец прижал очки к переносице и внимательно посмотрел на
распластавшегося ребенка.

– Действительно, вывалился! Ну-ка вставай, вставай!

Папа подхватил Вовку и поставил на ноги.

Детская площадка утопала в солнечном свете. Мимо Вовки, сотрясая
землю, проносились взрослые дети, которые казались ему
настоящими великанами. Голова кружилась от многоголосого визга;
пестроты платьиц, штанишек, шапочек, игрушек, колясок и
одуванчиков. Кто-то огромный съехал с горки и прыгнул в песочницу,
подняв настоящую песчаную бурю. Вовка схватил свое ведерко и,
разбрасывая ноги в стороны, побежал к маме.

Как же славно было на его душе в этот момент! Вокруг расстилался
необъятный, бесконечный мир. И каждая деталь этой приветливой
бесконечности, казалось, по-своему улыбается ему.

Высоченная, до самого неба, мама поймала разбежавшегося Вовку и
подкинула выше собственной головы. Огромная детская площадка
вдруг уменьшилась. Вовке стало, так невыносимо смешно, что он
закатился громким хохотом, который было слышно, наверно, даже
на соседней детской площадке.

– Саидка! – крикнула маленькая и чернявая тетя Гуля своему шустрому,
как обезьянка, сыну. – Ты зачем Вовика из песочницы
вытолкнул? Вот я тебе задам!

Саидка, разинув рот, на секунду призадумался. Но тут же, забыв об
опасности быть наказанным за непослушание, ловко подхватил
ничего не подозревающую девочку и, как ни в чем не бывало,
вышвырнул ее за пределы песочницы.

– Моя песочница. Мой песок, – недовольно прогудел Саидка и
направился к своей следующей жертве.