Проза

Воскресенье

Осенью Наде больше всего нравилось гулять по тихим университетским
скверам. Особенно в выходные, когда на дорогах становилось
безлюдно, и факультеты погружалось в глубокую задумчивость.
Барельефные ученые сонно смотрели на нее, маленькую девчонку в
беретке, с каменных стен учебных зданий, и она им в ответ
по-детски улыбалась. Сгребая ногами желтые листья, Надя могла
часами кружить по территории МГУ мимо башни главного здания
и фонтана, мимо футбольных полей и теннисных кортов, мимо
оранжерей и обсерватории. Иногда она присаживалась на
лавочку, сидела, читая книгу, а потом снова брела без всякой цели,
неизвестно куда. Ей нравилось это просторное, тихое место –
университетский городок.

Бывало, во время прогулок ее заносило в разные компании, но она в
них долго не задерживалась. Надя всегда незаметно, как тень,
появлялась среди шумных студенческих стаек и также незаметно
их покидала. Молчаливая, она оставалась для окружающих,
несмотря на свое присутствие, невидимой. Правда, один раз на
нее все-таки обратили внимание. Гуляя по университетским
аллеям со своей общежитской соседкой Женей, она почувствовала на
себе пристальный взгляд незнакомого вытянутого, как фитиль,
немного смешного парня. И она впервые не растворилась в
пространстве, как это делала много раз, а без всякой конкретной
цели поплелась, словно на веревочке за соседкой, насильно
посмеиваясь над анекдотами, которые ее не смешили.

Когда над университетским городком загустели сумерки, и на
остроконечной башне зажглись огоньки, компания как-то сама собой, не
сговариваясь, разделилась на пары и разбрелась в разные
стороны. Надя оказалась наедине с долговязым смешным
Максимом-фитилем, над которым весь вечер подшучивали его приятели –
серьезный умник Виталий, насмешливый говорун Карен и Оля,
красивая девочка, будто только что сошедшая с журнальной
обложки.

Почти до полуночи Максим без умолку рассказывал Наде невероятные
истории про экзамены, военкомат и разборки с местной шпаной. Но
она ничего не понимала из того, что говорил ее новый
знакомый. Ей почему-то было очень страшно и очень приятно идти
вместе с этим человеком, и мысли носились в ее голове кубарем.
Наде хотелось убежать куда-нибудь в укромный уголок,
отдышаться там и снова, успокоившись, встретиться с Максимом.

Он тоже выглядел растерянно. Рассказывал, сбиваясь с одной темы на
другую, и все теребил в руках пачку сигарет.

Так они и слонялись туда-сюда, чуть ли не до полуночи, не желая
расставаться и не зная, что делать дальше. Они были похожи друг
на друга.

– Может, встретимся завтра? – отвернувшись в сторону, наконец,
буркнул Максим, – мне тоже нравиться гулять около универа.

– Давай, – глухо ответила Надя.

Неуклюжий поцелуй Максима обжег ее щеку.

Вернувшись домой, Надя долго разглядывала себя в зеркало.
Невысокая, с хвостом темных волос, с черными вязкими глазами и
бледным лицом, она пыталась понять, понравилась она Максиму или
нет?

«Самая обыкновенная, самая обыкновенная, – решила она, – как все».

– Ну, что, хорошо погуляли? – раздался голос за ее спиной.

В зеркале появилась Женя, стройная смуглая красавица с голубыми
глазами и вьющимися смоляными волосами.

«Вот кто уж точно всем нравится!» – привычно восхитилась своей соседкой Надя.

– Да хорошо. Погода отличная. И Максим…

– Что Максим? – тут же ухватилась Женя.

– По-моему, он неплохой парень.

– Конечно! Он, Надь, лапочка. Знаешь, я тебя специально позвала к
нам. Надо же когда-нибудь и тебя с нормальным пацаном
познакомить. А то ты все одна, да одна. Гулять-то в одиночку не
надоело? Я давно его приметила, он с вычислительной техники.
Мне, кажется, вы должны сладить.

– Жень…– Надя поставила рюкзак на стол и начала в нем бесцельно
рыться, – знаешь, ведь у меня еще никого не было…Ну, так чтобы
серьезно…Я не знаю, могу я нравиться…Я не знаю, как себя
вести…В школе дружила с одним парнем, но то было не
по-настоящему, что ли.

– Вот дает! – Женя всплеснула руками, – гляньте-ка на нее…Она не
знает, может ли нравиться. Ха! Да ты одна из самых симпатичных
в универе, только скромная. А скромных, к сожалению,
сторонятся. Веди себя естественно и все будет, как надо. Это я
тебе как психолог говорю.

Ночью, чтобы отвлечься от будоражащих мыслей, Надя вспоминала свою
прошлую жизнь: родной город, школу, маму, и даже того самого
школьного дружка. Теперь те времена казались окончательно
минувшими, будто она несколько часов назад пережила предел,
рассекший ее жизнь пополам раз и навсегда.

Понедельник

Когда тянувшиеся вечность мучительные лекции, прошедшие впустую,
наконец, закончились, Надя, ужасаясь предстоящему свиданию,
понеслась к памятнику Ломоносову. Увидев ее, Максим, солнечно
улыбаясь, запрыгал, как мячик. В этот раз он уже не выглядел
так растеряно и был больше похож на уверенного в себе
расшалившегося мужчину, чем на студента. Он снова поцеловал ее и
опять обжог щеку; взял за руку и повел к смотровой площадке.
Надя по-прежнему не понимала, что он говорит. И ей не
казалось это важным. Она снизу вверх, краем глаза смотрела на
Максима, гадая, почему раньше не встретила его, такого красивого
и необычного. Он казался Наде самым видным парнем в
университете.

На асфальте уже появился первый лед, и Максим не шагал, а скользил
по застывшим лужицам. Они направлялись к Воробьевым горам. По
дороге Максим пил из своей плоской стальной фляжки коньяк и
угощал им Надю. Морщась с непривычки, она все-таки глотала
жгучий напиток, поражаясь своей раскованности.

На смотровой площадке было немноголюдно. Максим и Надя встали около
заграждения и принялись обозревать окрестности. Москва
растекалась в осеннем тумане, но погода все равно веселила.
Незаметно для себя Надя вдруг разговорилась. Прижавшись головой к
плечу Максима, она рассказывала все подряд: про учебу, про
книги, про свои планы на будущее, про семью, рассказывала
обо всем, что приходило в голову. А Максим жадно слушал и не
сводил с нее глаз. Надя удивлялась, как свободно и легко ей
разговаривать с ним, будто они были знакомы не сутки, а сто
лет. Даже маме она так много не рассказывала.

Когда Надя на секунду задумалась, Максим мгновенно оживился:

– Смотри, чего творится!

Она повернулась и увидела, как неожиданный порыв ветра, сняв с
головы размечтавшегося гуляки кепку, покатил ее колесом по
обледенелой дороге. Человек отчаянно закричал, чтобы кто-нибудь из
прохожих остановил его головной убор, но, к счастью,
повернувший в обратную сторону ветер пригнал махровый блин с
козырьком обратно, прямо в руки своему хозяину.

Увидев эту сцену, Надя и Максим одновременно громко расхохотались,
будто произошло действительно что-то невероятно смешное.

День пролетел незаметно. По пути к общежитию Надя, заметив, что
колючий осенний ветер хлещет прямо по голой, открытой шее
Максима, решила приготовить для него сюрприз.

Он проводил ее до двери комнаты и решительно сообщил:

– Завтра приду в гости. В три.

Сказал это и быстро убежал на свой этаж. Растерявшись, Надя ничего
не успела ответить.

– Ну, как дела?– спросила Женя свою подругу вечером.

Не зная, что сказать, Надя пожала плечами и плюхнулась на кровать с
красным клубком и спицами в руках.

– А чего ужинать не идешь?

– Не хочется, – коротко ответила Надя и торопливо заработала спицами.

– Та-а-ак, – Женя задумчиво потрогала переносицу, – сдается мне,
что…Слушай, ты не очень-то увлекайся, ладно?

– Да я и не увлекаюсь, – ответила Надя, – давай больше не будем об
этом говорить.

– Хорошо, дело твое. Я завтра уезжаю домой до пятницы. Остаешься за
старшую, веди себя хорошо и все такое.

Вторник

После первой пары Надя побежала в общагу. Решила приготовить для
Максима что-нибудь необычное и вкусное. Из картошки, риса,
соленых огурцов, большого яблока, кабачковой икры и семечек Надя
сделала два невиданных экзотических блюда, до того
аппетитных, что сама их чуть было не съела раньше времени.

Максим пришел, как и обещал, в три с букетом пышных роз и бутылкой красного.

– Будем варить глинтвейн! – торжественно произнес он.

Надя заметалась по комнате, не зная, куда ей деть гигантский букет.
Нашла большую банку и, стыдясь, поставила в нее цветы.

– А я тебе подарок приготовила. Вот.

Она протянула Максиму длинный красный шарф с бахромой по краям.

– Зачем? – насторожился он.

– Ну, у тебя же нет. А на улице холодно. Вот я и решила…подарить тебе…

– Ты что, сама? – изумился Максим.

Надя молча кивнула.

– Ну, ты даешь! Спасибо…

Она видела, что он честно удивлен. Максим тут же намотал шарф на шею
и уже не снимал его до вечера.

Все, что приготовила Надя, вызвало у ее гостя дикий восторг. Он ел,
восклицая смешные междометия, а она думала о том, что будет
происходить дальше.

Когда горячее вино закончилось, Максим достал фляжку и предложил
коньяку. Надя отказалась. Тогда он налил себе и выпил.

Волнуясь, Максим никак не мог нащупать тему для разговора. Он все
время сбивался и терял нить, связывающую пустые слова.
Запутавшись окончательно, он вздохнул, виновато посмотрел на Надю и
неожиданно впился в ее губы жарким поцелуем.

Комната в Надиных глазах дико завертелась: потолок, стены, плакат с
актером на стене, пол, стол на полу, свечи на столе, окно,
темнеющее небо за окном, дверь, картина, книжные полки…

«Так вот, как это происходит, – пронеслась короткая мысль, – как во сне…».

Максим сильно сжал ее руками и шепнул в самое ухо:

– Мне можно остаться?

Вместо ответа Надя как-то отчаянно посмотрела на него и мелко задрожала.

– Ну, что ты, что ты, что ты, – затараторил Максим, расстегивая ее
рубашку, – милая…не надо…все хорошо…все будет хорошо…не
волнуйся…ты – самая лучшая.

Новое испепеляющее чувство оказалось сильнее ужаса и стыда. Оно
заставило не обращать внимание даже на боль. Ведь человек,
который почему-то занял собой все, что у нее было, ведь этот
человек и она, превращались в одно целое.

За ночь они не сказали ни слова. Это было ни к чему. А утром Надя
ощущала, как Максим, думая, что она спит, рассматривал ее,
любуясь.

Среда

Полдня они пролежали на узкой Надиной кровати. Идти никуда не
хотелось. Все, что творилось за пределами комнаты, их совсем не
волновало. Только к вечеру они сумели заставить себя выбраться
на улицу, чтобы снова прогуляться по излюбленным местам.

Шли, обняв друг друга, упиваясь своей исключительностью. И все, кто
встречался им по пути, смотрел на них, как на людей
особенных, неземных, будто они светились изнутри или имели крылья.

Максим, не прекращая, расхваливал Надину одежду, прическу, нехитрую
косметику. А она то и дело переспрашивала: «Правда? Тебе,
правда, нравиться?». Переспрашивала и смеялась. Потом он
говорил о том, как много в жизни глупых, непорядочных и мелочных
людей, говорил, что встретить достойного человека – великая
удача.

Вернулись они, когда совсем стемнело. Выпили чаю. Немного помолчали.
А потом она сама, уже не пугаясь, прижалась к нему,
разрешая тем самым делать с собой, все, что ему вздумается. Потому
что ей хотелось стать частью его самого, даже его тенью.

Четверг

Надя стала другой. Ее жизнь изменилась. Теперь она все время была
рядом со своим Максимом. Даже сидя на лекциях, Надя ощущала
его близкое присутствие. В аудитории, закрыв глаза, она
вспоминала его прикосновения, его незамысловатые, но очень
приятные слова, а подруги-одногруппницы, сидящие рядом, шептались,
что у нее кто-то появился.

Все казалось Наде чепухой. И угрозы лектора спустить со студентов на
экзамене три шкуры, и задержка стипендии, и поджимающие
сроки сдачи курсовой работы. То, что раньше ее пугало, теперь
казалось смешным. Ведь после лекций они должны были
встретиться, а остальное не имело значения.

Но в обещанные четыре часа Максим почему-то не пришел. Не пришел он
и в пять, и в семь и в девять. Перепугавшись до жути, что с
ним стряслось нечто страшное, она побежала в его комнату.

– Он, – сказал сосед Максима, – давно в общежитии, уже часа четыре
как. Вот и одежда его здесь. Ушел куда-то. Наверно в
телевизор пялится.

Сосед оценивающе осмотрел Надю с головы до пят и с ухмылкой
поинтересовался, зачем Максим так срочно ей понадобился. Не отвечая,
Надя понеслась, в теле-холл. Максима, там не оказалось. Не
было его и у теннисных столов.

Надя вернулась. Она укутала кастрюлю с пловом в плед, чтобы не остыл
и стала ждать. Тяжко и муторно поползли минуты. Кто-то
постучал в дверь. Засияв от счастья, она кинулась открывать. Но
в коридоре стояла одногруппница с одолженным кипятильником.
Надя не стала больше запираться на замок. Снова потянулось
ожидание. Когда общежитский гомон затих, Надя во второй раз
направилась в комнату Максима. Сосед, оказавшийся уже
навеселе, сообщил, что Максим зашел ненадолго, но опять исчез. Еще
раз ощупав ее своими влажными глазами, пьяный парень
предложил Наде посидеть с ним и с его приятелем.

Быстро-быстро, спасаясь от боли, она вбежала в свою комнату, села за
стол и, подперев ладонью подбородок, замерла.

Когда свечи выгорели до основания, и комнату затопил мрак, какая-то
чуть заметная тень подкралась к Наде и чуть слышно родным
голосом шепнула ей на ухо:

«Надька! Наденька! Надюша!».

Мгновенно ожив, Надя потянулась к Максиму и обняла пустоту. Зажгла
свет – никого. Только его запах, забытые перчатки и фляжка с
недопитым вчера коньяком.

Пятница

Очнувшись после тяжелой и непродолжительной дремы, Надя снова
поплелась искать Максима. По дороге ей встретился модник Карен с
намотанным на шею ее красным шарфом с бахромой. Надя хотела
спросить, откуда у него эта вещь и где Максим, но ком
воздуха, застрявший в горле, не позволил ей произнести ни звука.
Карен ее не заметил, и Надя, осторожно ступая, зашла за ним в
незнакомую комнату. Там, среди куч раскиданных вещей и
бутылок, в табачном тумане спал, развалясь на стуле, Максим.
Рядом, головой на столе, в окружении грязных тарелок, храпел
Виталий, а на кровати, картинно разбросав по постели волосы,
лежала спящая Оля. Надя не слышно выскользнула в коридор и
возвратилась в свою комнату.

Потом кто-то стучался в дверь и звал ее из коридора, кто-то пытался
докричаться в окно – Надя ничего не ощущала. Лишь вечером,
когда приехала Женя и, открыв своим ключом дверь, бросилась
тормошить свою подругу, Надя немного пришла в себя.

– Я так и знала! – сокрушалась Женя. – Я во всем виновата. Ну,
давай, давай не раскисай. Подумаешь – трагедия. Знаешь, сколько
у меня таких историй было? У-у! Не сосчитаешь! Давай-ка чаю!

– Нет. Я не хочу ничего, – равнодушно ответила Надя.

– Да было бы из-за кого переживать! А! Да, таких, как он, уродов,
пруд пруди, правда! А может быть, все и наладиться. Ну,
бухнул, мальчик с друзьями. С кем не бывает? Завтра помиритесь, и
все дела.

– Мы не ссорились, – возразила Надя.

– Хватит! – вдруг рассердилась Женя, – что ты ломаешь здесь?
Сколько лежишь уже? Прямо Монтекки – Каппуллетти. Знойные страсти!
Пойдем со мной в гости лучше!

– Я ничего не хочу.

Женя еще долго уговаривала свою соседку взять себя в руки.
Ругалась, умоляла, плакала, смешила. Но увидев, наконец, что
брать-то в руки, собственно, нечего, что Надя, со своей душой и
сердцем, находиться где-то за чертой, куда никак не пробраться,
Женя обессилено сдалась.

– Завтра рано утром поедем к Александре Васильевне, – сказала она
уверенно,– к бабке моей, троюродной. Она поможет. Она все
знает.

Суббота

Изба Александры Васильевны чернела на окраине небольшого
подмосковного городка. Девушки прибыли туда затемно, на самой ранней
электричке.

– Здравствуй, бабушка, – сказала Женя, показавшейся на пороге такой
же черной, как и стены ее дома, изрытой морщинами старухе.

– Кто это? – насупилась Александра Васильевна и пошевелила длинными
седыми бровями.

– Женя. Внучка твоя троюродная.

– Женя? – призадумалась старуха, – а Женя! Ну, здравствуй,
здравствуй. Заходи, внучка.

В избе они сели за стол с большим самоваром.

– Слухай, – поинтересовалась старуха, громко отхлебнув чай, а что
твоя подружка-то, какая-то нездешняя, будто ее кто-то выжал,
как тряпку мокрую, а?

– Любовь у нее, бабуля, – серьезно ответила Женя.– Я ведь из-за нее
и приехала. Помощь твоя нужна. Срочно.

Старуха сначала недовольно поворчала о том, что ее давно все забыли,
и никто без дела не приезжает, а потом спросила:

– Любовь? А пошто ко мне приехали?

– А куда же еще ехать, бабуля? – улыбнулась Женя, – ведь ты же у нас
привораживать можешь, значит, и отвораживать умеешь. Без
тебя никак. Я вот тебе кагорчика привезла нашего, домашнего.
Ты же любишь.

Женя достала из своей сумки Максимову флягу.

– Ну, дайка посмотрю, коль уж так, – сказала Александра Васильевна и
села напротив Нади.

И тут же шутейное выражение ее, как рукой с лица сняло.

– Вижу, – сказала старуха, – что любовь у нее жестокая. Я не смогу
ее выцедить. Сил моих не хватит.

Немного посидев, задумавшись, Александра Васильевна добавила:

– Несчастная. Горе так любить. Это ведь никакими силами не выдавишь.

– Бабушка, – взмолилась Женя. – Понимаешь, я во всем виновата.
Видишь, она же умрет.

– Да, вижу, вижу. Все вижу. Надо помочь.

Сначала безмолвную, отстраненную Надю долго отпаривали в бане.
Потом, переодев в длинную ночную сорочку, уложили на лавку в
жарко натопленной комнате. Александра Васильевна тоже
переоделась в белый сарафан, натерла руки какими-то пахучими маслами и
скрылась за дверью, велев Жене ни в коем случае, чтобы не
случилось, ее не беспокоить.

Долго из комнаты не доносилось ни звука. Потом послышались чьи-то
всхлипы. Александра Васильевна вышла с заплаканным лицом.

– Не могу я, сердешная, этого сделать, – призналась старуха, не
поднимая глаз, – однолюбая она. Кроме этой любви у нее уже
другой не будет. Так что ж, мне ее единственного лишать? Не могу
я, не могу.

Александра Васильевна опустилась на скамейку и утерла подолом слезы.

– Да и никак не хочет выходить из нее любовь-то. Крепко вцепилась.
Истошная любовь, не людская будто. У меня мощи не хватает.

Женя присела перед старухой и, положив голову ей на колени, сказала:

– Да пускай она без любви живет. От нее, от этой любви, одни
страдания только. Я уж давно забыла, что это такое. И ничего.

– Э-э…, – покачала головой бабушка, – я то вижу, ты свою любовь еще
не встретила, и будет она у тебя не раз. А у нее только
эта.

– Но ведь Надя умрет!

– Да. Не жилец она. Я вот что сделаю: если мне удастся любовь-то
вытянуть, я ее припрячу и Наде отдам. А там, может она и
раздумает. Только вот куда?

Александра Васильевна пробежалась взглядом по комнате и остановилась
на стальной фляжке Максима.

– А давай-ка сюда ее и закупорим. Переливай вино.

Надя слила кагор в стеклянную банку.

Несколько раз Александра Васильевна выбегала из комнаты, исступленно
крича, что не может сладить с Надиной любовью, но, глотнув
воды из бадьи, возвращалась. Женя слышала, как ее подруга
колотилась о скамейку, тихо плакала и о чем-то горячо умоляла.
Не в силах вынести эту тоску, она выскочила во двор,
забежала за сарай и закрыла уши.

Через пару часов Надя вышла, держа в руке гравированную фляжку.
Лицо ее было таким, будто она только что очнулась после тяжелой
смертельной болезни, прозрачным и опустошенным. Александра
Васильевна осталась в комнате. Она лежала на кровати,
схватившись за сердце, и шумно и часто дышала.

– Что с тобой, бабушка? – испуганно спросила Женя.

– Уходите вы, – простонала Александра Васильевна, – помру я, не
вынесу. Страшная любовь, окаянная. Берегитесь ее! Уходите!
Дайте покоя мне. Уходите!

Чтобы не сердить чуть живую старуху, девушка послушно выполнила ее просьбу.

– Ну, как ты? – спросила Женя подругу в электричке.

– Нормально, – спокойно ответила Надя и зевнула, – только спать очень хочется.

Женя вздохнула с облегчением.

Воскресенье

Уже полчаса ошивался Максим перед дверью Надиной комнаты. Он то
поднимал кулак для стука, то снова прятал руку в карман. Так
плохо ему еще никогда не было. Он не знал, что ждет его там, за
порогом. Максим одновременно и боялся, и злился, и
нетерпеливо рвался к Наде, без которой, как он чувствовал, ему не
жить.

Постучался.

– Да, заходите, открыто, – раздался спокойный до неузнаваемости Надин голос.

Максим зашел и сразу же, без вступительных слов, бросился осыпать
Надю поцелуями. Она принимала их, как манекен, равнодушно, не
выпуская из рук толстой книги. Максим остановился и
посмотрел на девушку жарким взглядом. Надя зевнула и снова
уставилась в книгу.

– Надюша, – растерянно залепетал Максим, – я …я…не…я….не…. я…

Подавив слезы, он вдруг схватил Надю на руки и перенес ее на кровать.

– Я ведь, понимаешь, – бормотал он, судорожно стягивая с себя
свитер, – я ведь не виноват. Сейчас, сейчас, все будет хорошо…Я
ведь тебя люблю. Ну, прости! Бывает! Сейчас…вот так…

Наде стало щекотно, и она громко засмеялась.

– Ты что? – опешил Максим. – С тобой все в порядке. А?

– Нормально, – сухо ответила Надя и зевнула. – Я почитать хочу.

Потрясенный, словно электрическим ударом, Максим слез с кровати и
застегнул джинсы.

– Я..я...я

– Ну, что ты все якаешь, – жестко спросила Надя, – чего надо-то? Я
почитать хочу. Если дело какое есть, говори, а нет, так
оставь меня в покое. Мне некогда.

Надя повернулась к нему спиной и снова уставилась в книгу

– Так ведь! – крикнул Максим и запнулся, не зная, что еще сказать.

Он схватил свою флягу, перчатки и, скрипя зубами, выскочил в
коридор. Пробежав до его конца, Максим остановился и со всей силы
шарахнул кулаком по бетонной стене. Кровь брызнула из
разбитых пальцев.

Не зная, как себя успокоить, Максим быстро собрался и поехал домой,
к маме, в город, который располагался в трех часах
автобусной езды от Москвы. Попросив свою родительницу ни о чем его не
спрашивать, Максим прошмыгнул к себе и заперся. Он решил
выпить, чтобы коньяк хоть немного унял его печаль. Когда
Максим отвинтил крышку, ослепительный, в тысячи раз ярче
солнечного, луч вырвался из фляжки и ударил его по глазам, навсегда
лишив зрения. Свет, заполнив всю комнату, мгновенно ушел в
окна. За долю секунды он растворился в воздухи и от Надиной
любви не осталось ничего.

– Мама, мама! – закричал Максим, выбежав на кухню, – я ослеп, я не
вижу. Помоги мне!

* * *

О том, что произошло между Надей и Максимом, никто так и не узнал.
Врачи сказали, что мальчик ослеп из-за нервного припадка.
Женя в этом не сомневалась. А Наде было все равно.

Где-то через неделю после поездки в деревню к Александре Васильевне
Женю и Надю расселили в разные комнаты, потому что в
общежитии начался ремонт. До самых государственных экзаменов
девушки старались не встречаться, а, увидев друг друга,
отворачивались. После вручения дипломов они и вовсе разъехались по
миру и больше уже не виделись.

В университете Максим появился лишь однажды. Забирать документы. Он
пришел с мамой, женщиной, на лице которой застыла маска
суровой отрешенности. Женя видела их. Сын и мать шли неспешно,
даже торжественно. Максим, ссутулившись, прощупывал перед
собой дорогу длинной тонкой тросточкой, а мать двигалась как
монумент, с высоко поднятой головой. Женя сразу поняла, что
после всего случившегося для Максима будет существовать лишь
одна женщина – его мама.

28.01.2005