Онтологические прогулки

Проективный словарь философии

Новые понятия и термины (38)

Философия единичного и повседневного (3)

Тривиалогия. Как расколдовать обычнейшие вещи, чтобы привычка не съедала жизнь.

ТРИВИАЛОГИЯ (trivialogy) – изучение тривиальностей и
незаметностей, будничной жизни в целом, а также понятия
«обыкновенное» и его проявлений в культуре. «Тривиальный» – от
латинского «trivium», буквально – место пересечения трех дорог.
Это слово стало обозначать обыкновенное, пошлое, рутинное по
ассоциации с проезжим местом, всеобщей толкучкой на
перекрестке (сходного происхождения – собственно русские слова
«пошлое» и «избитое»).

Кажется, весь спектр явлений уже поделен между разными дисциплинами,

и куда ни ступишь, зайдешь на территорию одной из них. Вот солнышко
светит – это астрономия. Трава зеленеет – ботаника. Собака
бежит – кинология. И во всем, буквально в каждой песчинке и
капельке воды – физика, химия, математика. Если же навстречу
идет прохожий, то это уже и социология, и психология, и
физиология, и физиогномика – целый букет дисциплин.

Есть, однако, один широчайший срез явлений, который находится вне
дисциплинарного ведомства. Обыкновенное – а не
политическое, не эстетическое, не техническое, не математическое
– охватывает собой бОльшую часть человеческой жизни. Однако
не существует науки об обыкновенном –
«тривиалогии» или «ординарики» – которая могла бы хоть
отдаленно сравниться по своему весу и значению с политэкономией,
математикой, эстетикой. Получается, что конусы жизни и
науки как бы перевернуты относительно друг друга. С квантами и
элементарными частицами мы никогда в повседневности не
встречаемся, а на этом основании стоят все естественные науки и
главнейшая из них – физика. Зато мы постоянно сталкиваемся со
столами, стульями, тарелками, сковородками, родственниками,
соседями, бумагами, занавесками, а такой науки, которая
объединяла бы все эти явления именно по признаку их
повседневности и повсеместности, – такой науки не существует. Только в
самое последнее время обыкновенное как таковое начинает
привлекать внимание гуманитарных наук_ ¹.

Попытаемся обозначить размытые края этого дисциплинарного поля.
Особенность тривиальных явлений – их почти автоматическая
узнаваемость. Именно потому, что они встречаются каждодневно, они
не задерживают на себе ни ума, ни сердца и, казалось бы,
канут в небытие. Именно так, как провалы в бытии, описывает эти
встречаемости-узнаваемости Виктор Шкловский в статье
«Искусство как прием». «Вещи, воспринятые несколько раз, начинают
восприниматься узнаванием: вещь находится перед нами, мы
знаем об этом, но ее не видим. Поэтому мы не можем ничего
сказать о ней. /.../ Так пропадает, в ничто вменяясь, жизнь.
Автоматизация съедает вещи, платье, мебель, жену и страх войны»_ ².
Для того и нужно искусство, по Шкловскому, чтобы
вывести вещи из режима автоматического узнавания, увидеть их как
будто впервые – незнакомыми, странными (отсюда и «остранение»
как прием искусства).

Но искусство – искусством, на него уже работают эстетика, поэтика,
литературоведение, искусствознание и т.д. А ведь обычные вещи
нам нужны именно в своем качестве обыкновенности: не как
экспонат в музее, не как метафорический образ, не как
манекенщица, демонстрирующая красоту наряда, а как «платье, мебель,
жена» (пользуясь списком Шкловского). Они не только
существуют незаметно, но и существенны в своей незаметности,
поскольку последняя есть условие их необходимости, встроенности в
основы нашего существования. Мы не замечаем того, из чего
сами состоим. Обычное – это обытийствованное,
вошедшее в состав бытия. Тривиалогия – анализ минимальных
различительных единиц человеческого существования. И бытовой язык
уже позаботился о том, чтобы преподнести этой дисциплине в
безвозмездный дар готовый набор терминов и понятийный аппарат:
«стул», «тарелка», «халат»... «есть», «дышать»,
«смотреть»... «легкий, вкусный, большой»... «очень, чуть-чуть, еще...»
Почти весь обиходный словарь может служить терминологическим
языком этой дисциплины.

Когда мы читаем, то воспринимаем слова и предложения, но вряд ли
замечаем буквы. Они примелькались, они составляют условия
письма и чтения. Но автоматизм восприятия букв не отменяет
необходимости их самостоятельного изучения: алфавит, система
письменных знаков, история письма, орфография – в центре науки о
языке. Так и тривиалогия должна быть в центре всего
комплекса гуманитарных наук, потому что человек есть прежде всего
то, чего он не замечает, что входит в число его житейских
автоматизмов.

Это касается не только вещей, окружающих человека, но и его
собственных действий. Разумеется, действия, составляющие
профессиональную и социальную жизнь, изучаются множеством дисциплин –
экономических, технологических, социологических, эстетических
и т.д. Даже вне работы, когда человек целенаправленно
отдыхает, физически себя закаляет или ищет развлечений и
приключений, он вызывает устойчивый научный интерес. Существует
множество прикладных дисциплин, исследований, периодических
изданий, посвященных активным формам досуга – путешествиям,
спорту, садоводству, кулинарии и т.д.

Но как быть не с оформленным досугам, а с теми паузами, пробелами,
бездействиями, которые заполняют повседневную жизнь?
Тривиалогия посвящена бесцельному, бесполезному, внешне пассивному
времяпрепровождению. Что мы делаем, когда ничего не делаем?
Каковы минимальные формы человеческой активности и как в них
проявляется личность и человечность? Глазеть в окно, шляться
по улицам, царапать ногтем поверхность стола – можно ли
быть мастером и знатоком этих никчемных дел? Теория будней,
метафизика пустяков, шалостей, мельчайших дел, безделок и
безделья.

Эпиктет учил «жить незаметно», но это вовсе не значит, что
незаметное для других должно оставаться незаметным и для нас самих.
Каждый человек есть наилучший теоретик своей единственной
жизни. В отношении бесценного материала обыкновенности никто не
может заменить нас самих: ни Платон, ни Гегель, ни Маркс,
никакой учитель человечества. Тривиалогия – приглашение
каждому стать теоретиком самого себя и тех единичных вещей,
которые мы избираем в спутники своей жизни. Почему один не может
жить без футбола, другой – без курительной трубки, третий –
без альбома марок, четвертый – без какого-нибудь кувшинчика,
бантика, булавочки... Или без опыта осязания ладонью
холодного оконного стекла или шершавой коры дерева. Что означают
эти обыкновенные опыты в жизни каждого из нас и что они
прибавляют к нашему пониманию феномена человеческого?

Тривиалогия – это микрология повседневности. Страницы
данной дисциплины состоят сплошь из полей, записанных якобы
случайными, второстепенными вещами, которые ни в каком
отношении не являются главными. Например, как пальцы ощущают влагу и
как морщится на них кожа от долгого пребывания в воде. Или
вот чесание ступней, проникновение пальцев рук между
пальцами ног, приятное почесывание в этих промежутках – это
делается машинально, доставляет некое слабое удовольствие, но не
настолько, чтобы это становилось главным занятием, и никогда
на этом не сосредотачивается наше внимание и мысль. Хотя,
может быть, для кого-то, в какие-то минуты жизни, осязание
морщинистой кожи на мокрых пальцах рук или медленное почесывание
между пальцами ног становится важным и осмысленным
занятием-переживанием.

Д. Юм одним из первых указал, что привычка (habit), a не законы,
взгляды или учреждения, может обосновывать поступки и мышление
людей. Отсюда понятие габитуса (habitus), которое становится
ведущим в социологической теории Пьера Бурдье. Габитус –
это совокупность привычек, «обыкновений», которые складываются
помимо сознания и намерения людей, так называемых
«агентов», чьи практики задаются структурой габитуса. « Габитус...
суть основа всех тех последовательностей «приемов», которые
организованы объективно как стратегии, не будучи продуктом
настоящего стратегического намерения...»_ ³ Но габитус, как
предмет социологии, имеет мало общего с «обыкновенным» как
полагаемым здесь предметом тривиалогии. Габитус включает в себе
политические, экономические, религиозные, ритуальные
практики, т.е. всю область социальных обычаев, тогда как
обыкновенное в понимании тривиалогии – это именно не-политическое,
не-религиозное, не-ритуальное, совокупность тех будничных
малостей и частных прихотей, которые выпадают из области
Социального.

Тривиалогию интересуют такие незаприходованные мелочи опыта, для
которых нет никакой рубрики в каталогах знания. Вас. Розанов
называл это «ковырянием в носу» и считал такой пустяк более
вечным, чем все империи и другие крупные создания человеческой
воли, которые именно в силу своей крупности быстро
разваливаются. Возможно, за этими пустяками – не только вечное, но и
в особенности будущее, поскольку в них человеческое
выявляется наименее предумышленно, а значит, в наименьшей степени
воспроизводимо искусственным разумом. Когда-нибудь спросят:
что такое человеческое? – и даже не подумают о Платоне,
Гегеле, Наполеоне, потому что все это уже станет содержанием
философских и исторических машин. А ответом будет: запустить
пальцы рук между пальцами ног и там медленно почесывать – вот
это человеческое.

Тихая жизнь, как предмет тривиалогии, – это резерв нашей самой
долгосрочной, бессознательной памяти, которая пробуждается под
воздействием гипноза, физической травмы мозга или под угрозой
неминуемой гибели. В своей книге «Эпилепсия и функциональная
анатомия мозга»_ ⁴ Уилдер Пенфилд показываeт, что в таких
самопроизвольных вспышках памяти, какие случаются перед
смертью или в экстремальных обстоятельствах, встречаются только
самые рутинные образы, вроде вечерней поливки цветов или
чистки овощей. Нет ничего, связанного с обобщениями, сильными
эмоциями, сложными профессиональными задачами, принятием
ответственных решений. Ничего, к чему сознание могло бы
впоследствии вернуться и наслоить поздние оценки, чувства,
настроения. Ни один из пациентов не увидел и намека на секс или
флирт. Припоминается именно тот фон, который окружает человека в
обыденной жизни, не вызывая заметного к себе отношения, та
часть жизни, которая проходит мимо сознания и, как писал
Пруст, «благодаря забвению сохраняется во всей своей
неприкосновенности».

Правда, задача тривиалогии – именно ввести тихую жизнь в поле
сознания и, следовательно, вывести ее из запаса тех
бессознательных впечатлений, которые остаются в резерве глубинной памяти.
Но безотчетная жизнь все равно простирается вокруг нас в
бесконечность, из нее можно зачерпнуть лишь каплю – и
рассмотреть на свет кишение ее мельчайших форм, внесобытийных фактов,
микробов и вирусов повседневного существования.

1. – О понятии «обыкновенного» в
культуре см. Пьер Бурдье. Практический смысл. СПб., Алетейя, 2001;
Understanding Everyday Life. Toward the Reconstruction of
Sociological Knowledge, ed. by Jack D. Douglas. Chicago:
Aldine Publ. Co., 1970; Gary Saul Morson & Caryl Emerson. Mikhail
Bakhtin: Creation of a Prosaics. Atanford: Stanford
University Press, 1990, pp. 23 – 25, 32 – 36; Ellen Berry, Mikhail
Epstein. Transcultural Experiments: Russian and American
Models of Creative Communication. New York: St. Martin's Press,
1999, pp. 110-112, 285-286.

2.– Виктор Шкловский. Искусство как прием, в его кн. О
теории прозы. М., Федерация, 1929, с. 13.

3. – Пьер Бурдье, указ. соч., с. 120.

4. – Wilder Penfield. Epilepsy and the Functional Anatomy
of the Human Brain. Little, Brown Medical Division, 1985.