Проза

Мастерская не работала. Пешеходов задумчиво повертел в руках черные
туфли с серебряной пряжкой. У правой отломался каблук. Откровенно
говоря, без каблука было лучше: аккуратные остроконечные лодочки.
Но Рите нравилось с каблуком.

– И не забудь про мастерскую, – утром сказала она. – Мне ходить
не в чем.

Пешеходов и не забывал. Это была уже третья, но все еще безуспешная
попытка. Он заглянул в список. Килограмм картофеля, банка сладкой
кукурузы и два ананаса. Зачем ей ананасы?

Бережно положив продукты в багажник, Пешеходов развернулся к дому.
Дворники развозили мокрую грязь по стеклам и затрудняли видимость.
Последнее время Рита казалось ему странной. Нервничала, подолгу
молчала и беспричинно ластилась. Это было их слово – ластиться.
Когда они поженились, ей было семнадцать. Маленькая, худенькая,
с прямыми темными волосами и пушистой челкой над оленьими глазами.
Молодой аспирант Пешеходов пришел к первокурсникам на семинар
по начертательной геометрии, увидел пушистую челку – и пропал.
Поначалу жили у ее родителей, на удивление хорошо. Он бросил аспирантуру,
пришел в автосервис, поработал, остался. Рита родила Наташу и
увлеклась дизайном интерьера. Обращались знакомые, потом незнакомые,
потом финансово удачливые незнакомые. Открыла фирму, наняла специалистов,
пошла в гору. А Пешеходов остался. То есть он, конечно, тоже пошел
в гору, но в какую-то другую. На пригорок. Рите хотелось вскарабкаться
на самую вершину и оттуда гордо оглядывать свои владения. А Пешеходову
хотелось смотреть на Риту. Все равно с какой точки.

– Туфли готовы? – сразу спросила Рита.

– Понимаешь ли, – вздохнул Пешеходов, – они на ремонте.

– Кто?

– Мастерская…

Пешеходов вдруг испугался. Маленькая Наташа, обманутая в ожиданиях,
принималась безутешно рыдать. И это было очень страшно: детское
горе – такое вздорное и такое настоящее. А взрослые надежды –
те же детские, только помноженные на опыт разочарований…

Пешеходов вздрогнул, потому что Рита кричала. Сквозь ее ярость
он не разбирал слов, но это было невыносимо. Такими оленьими глазами
можно убить охотника.

– Поедем в магазин, – предложил Пешеходов, – купим тебе другие
туфли. С каблуком.

– Нет! – кричала Рита. – Я просила тебя всего лишь починить мне
обувь! А ты не можешь даже этого!

– Рита, поедем, это же просто туфли…

– Мне не в чем идти. И я не поеду в магазин, – четко выговорила
Рита, – я больше так не могу.

Медленно, очень медленно она оделась: длинное пальто, перламутровый
шарф, черные перчатки. Взяла сумочку. Проверила ключи от машины.
И хлопнув дверью, молча ушла. В тапочках.

Ананасы, вспомнил Пешеходов и отнес пакеты на кухню. Он разрезал
фрукт на тоненькие кружочки, надкусил и усомнился в его тропическом
происхождении. Вкус был подмосковно-колхозный, даром что ананас.

К вечеру Рита не вернулась. И на следующий, и еще через день.
Телефон на разных языках рассказывал о недоступности абонента.
Не успевшую испугаться Наташу Пешеходов отвез к теще. Татьяна
Михайловна не удивилась, но погрустнела. Наташа побежала кормить
рыбок, недружелюбно виляющих длинными плавниками.

Татьяна Михайловна позвонила в четверг:

– У Риты все в порядке.

– Где она? – спросил Пешеходов.

– Не знаю, – посочувствовала Татьяна Михайловна, – не знаю…

Бескаблучные лодочки валялись в коридоре. Пешеходов брал их в
руки, поочередно, удивленно, – и не понимал. Туфли же можно починить.
Заменить. Выкинуть к чертовой матери. Но босой из дому?..

Она была совсем молоденькой, некстати вспомнил Пешеходов. Ничего
не стоило взять ее за руку и увести куда угодно. Кто же знал,
что эту руку

можно так натренировать. Превращение из юной и нежной в молодую
и агрессивную прошло незаметно. Рита словно обросла панцирем,
исчезающим лишь ночами. Научившись водить свою машину, она перешагнула
какую-то внутреннюю черту. Настаивать в магазинах и убеждать руководство
стало в одночасье уверенным, отработанным навыком.

Друг детства – тот самый, что все понимает – при виде Пешеходова
приуныл. Что, учитывая его природный оптимистический настрой,
было неутешительно.

– Неважно выглядишь, – сознался он и прошел в кухню.

– Андрей, я же помог ей стать человеком, – звякнул бутылкой Пешеходов.
Все бросил, возил ее на курсы, забирал ребенка… Даже готовить
научился…

– Похоже, – Андрей задумчиво разрезал огурец, – ты идеальный бывший
муж…

Пешеходов запойно тосковал. Бессмысленно-бездумное бодрствование,
похожее на забытье; стакан водки вместо снотворного. Через неделю
он обнаружил, что с трудом вспоминает свои паспортные данные.
Еще через пару дней вытанцовывать стала и география его перемещений.
С работы больше не звонили. Еда появлялась внезапно, так же внезапно
исчезая. Как-то приходила милиция, но ошиблась квартирой. Татьяну
Михайловну Пешеходов впускал через раз; она вздыхала и ставила
на огонь сковородку.

За все совместные годы Пешеходов видел другую Риту, непривычную
и чужую, лишь однажды. С весенним запахом в комнату влетела пестрая
птичка. Волнистый попугайчик, похожий на злобного дворового воробья.
«Попрыгунчик!» – засмеялась Наташа и побежала к родителям. «Мама-мама,
смотри – птичка! Пусть поживет у нас, я его пирожными кормить
буду!». «Почему – его?», – раздумчиво спросила Рита. «Так это
же мальчик, – удивилась Наташа, – он птиц, и зовут его Разнокрыл!».
«Попугаи не едят пирожных, – твердо сказала Рита, – пусть летит
обратно». Пешеходов смотрел на Наташу и думал о том, что где-то
такая же маленькая девочка потеряла своего Разнокрыла. Наверное,
сквозь слезы она обещает маме больше не кормить его пирожками.
«Рита, нужно найти его хозяев. Они же переживают. Пусть пока поживет
у нас». «Никаких попугаев», – сказала Рита. Дальнейшее показалось
Пешеходову замедленной съемкой. Рита широко открыла окно. Брезгливо
взяла в руки на удивление несопротивляющуюся птицу. И выкинула
ее на улицу. Через две секунды, длящиеся бесконечно долго, Наташа
громко заревела.

– Рита… – услышал Пешеходов свой голос.

Ближе к апрелю он встретил Риту в дверях, сосредоточенную, спокойную.
Она выносила большую коробку, из которой торчал нераспустившийся
кухонный цветок. Кивнула неопределенно и исчезла за скрипящими
створками лифта.

– Татьяна Михайловна, – набрал номер Пешеходов, – скажите мне
честно: у нее что, новый мужчина?

– Хуже, – сказала теща, – у нее новая жизнь…

Это было очень странно: жить в одиночестве. Совершенно непонятно,
что делать вечерами. Добрачные развлечения оказались забыты и
уже неинтересны. Свободное время обесценивалось своей тотальностью.
Пешеходов часто заходил к Андрею, рассказывал о Рите, вкусно готовил
бефстроганов и почти не пил.

Пешеходову все время казалось, она обязательно вернется. По закону
жанра, представлялась ему, он попереживает месяц-другой, потом
щемить потихоньку перестанет. Работа наладится и вскоре наберет
обороты. Может быть, он даже встретит девушку. Увидит на улице,
промокшую под дождем. Предложит ей зонт и тонкую душу. Она будет
в прозрачно-сиреневом, по имени Лара. С умной улыбкой и молчаливым
пониманием. Лара станет застенчиво кутаться в простыню, а он приносить
ей утренние крекеры с пармезаном. Поить кисло-нежным соком из
зеленого винограда. А вечерами, по-детски взявшись за руки, они
будут гулять по безветренному парку…

И однажды, казалось Пешеходову, он придет домой и увидит там Риту.

Она будет смотреть растерянным олененком и говорить, говорить…
«Прости, – скажет она, – я была не права. Ты – лучший из мужчин,
а у меня был всего лишь кризис. Давай начнем сначала». Он мысленно
простится с утренними крекерами, взглянет на Риту строго-строго
и обнимет всепрощающе. Рита заплачет просветленно и пойдет прихорашиваться.
А в коридоре на нее укоризненно посмотрят недолеченные черные
туфли с серебряной пряжкой… Туфли, поморщился Пешеходов, эти проклятые
туфли.

Каблук сделали хорошо, и Пешеходов от радости даже переплатил.
Лодочки смотрелись новенькими и требовали хозяйских ножек. В соседнем
магазине их аккуратно положили в подарочную коробку, обтянули
конфетно-глянцевой бумагой, соорудили красивый ровный бант.

Пешеходов неуклюже обнимал коробку руками, не видя за ней собственных
шагов. Солнце приятно щекотало затылок, и в воздухе витало приближение
лета. Около дома Пешеходов раздумчиво остановился, развязал бант
и аккуратно поставил туфли перед дверью. Лодочки высокомерно блестели.
Пешеходов посмотрел на них внимательно, улыбнулся чему-то и неторопливо
закрыл за собой дверь.

2005, январь