Проза

Странная ненависть к печатному слову. Невозможно больше читать;
все эти писательницы, толкующие об одном и том же, скучно, банально,
но все – про меня. Про меня, точно так же, как про тысячи других,
таких же. Ах, нет, это невозможно, ведь я – исключение. Уже не
подросток, уже не максималистка, но все еще – не такая, как все,
потому что невероятно. Днем я тоскую, сплю до полудня, пью остывающий
чай, читаю. Болтаю по телефону, с каждым днем все безучастней.
Ночью пишу статьи для женского журнала, с каждой статьей все хуже
и хуже. Смотрю старые мультфильмы и звоню человеку, которому никогда
не стать моим любовником, а жаль, – и пишу о случайных связях.
Я! О случайных связях. Смешно...

На вопрос, сколько у меня было мужчин, честно отвечаю: ха. Сказать
«не было» – не поверят; спросить, а кто из них в счет – не поймут.
Интересуются, были ли случайные связи – а как же!.. Не я ли вывешивала
над столом слова Генри Миллера: может, и приятно знать, что женщина
умна, но литература вместо горячего тела шлюхи – это не то блюдо,
которое следует подавать в постели. Цинична? Решившая сразу, вне
опыта, вне морали, сделать выводы. Которые оказались не состоятельны.
А праведный гнев в ответ на мужские непристойности мне не дают
испытать тысячи передуманных мыслей, перечитанных страниц, перевиденных
глаз.

Я умею всех понимать. Умею прощать за то, что не я. Что не со
мной. Спокойна. Безумно ревнива, если вижу, что не значима. Если
понимаю, что мне это не сломать. Но при этом умею любить чужих
женщин. Женщин моих мужчин, близость с которыми настолько тотальна,
что физический аспект в отношениях стал бы разрушительным. Секс
дополняет приязнь, интерес, но подлинную близость духа превращает
в пепел. В девяноста девяти случаях из ста. Я никогда не играю
в лотереи, и не знаю, способна ли стать сотой. Отгоняю прочь мысль,
что, проникаясь к этим женщинам, сознательно отрезаю от себя возможность
этого мужчины. Из любопытства, от скуки, от выпитого алкоголя...
неважно. Когда я думаю, что никогда не узнаю его, мне хочется
проснуться рядом, однажды; просто посмотреть в глаза, молча. Поцеловать
его в плечо и уйти. Но узнать, каково это. Пятая страница дешевого
романа. В любви, к сожалению, все банально.

Все, что мне осталось – случайные, чужие мужчины. Но и их я не
могу себе позволить. Я в состоянии быть циничной не так долго,
как кажется, большую часть времени мне приходится отворачиваться,
чтобы никто не заметил на моем лице растерянности. Иногда слез.
Как глупо.

Вчера я встретила свою случайную связь. Как обычно, случайно.
Единственную, даже не для галочки в биографии, просто случайности
нас подстерегают не всегда там, где их ждешь. Он выходил из метро,
я подошла к нему, негромко сказала:

– Пойдем, сыграем в бильярд.

Он даже не удивился. Давай, сказал он. Мы пошли в бар, который
я много лет не замечала, хотя прохожу мимо него дважды в день.
Он привел меня туда, когда мы познакомились. Просто увидели друг
друга на улице и поняли, что знакомы. Никто так и не вспомнил,
откуда. Но через две рюмки коньяка это стало не так уж важно,
я даже не спросила его имени. Пью я мало, больше говорю об этом.
Коньяк для меня равнозначен полной удовлетворенности. Некий символ
согласия с миром. Позапрошлым летом, добравшись до моря, после
двух суток сквозь невзрачные пейзажи (это только в романах расстояния
меряются строчками: она выехала в половину двенадцатого, и вот
уже прибрежная волна ласково пенилась около ее ног...), я первым
делом пришла в бар и заказала коньяк. В этом было что-то ребяческое,
сидеть в одиночестве, положив ногу на ногу, отпивать маленькими
глоточками невкусный по тем временам для меня напиток, вдыхать
морской воздух, улыбаться бармену. Было что-то от всех этих «еще
двойной виски, дружище, – сказал Джонни, небрежным жестом бросая
на стойку пару помятых долларов, прижимая к себе малышку Салли
и радостно урча». Что-то от Статуи Свободы, которую я видела только
на фотографии, что-то от желания вчувствовать, врастить в себя
этот запах удовольствия наедине с собой. Что-то от стремления
упорядочить картину мира, обозначив таким образом для себя вкус
полноты бытия. В коньяк пришлось добавить яблочный сок, другого
не было, потому что символы символами, но как это допить я тогда
не имела ни малейшего представления.

Когда мы подошли к этому бару в первый раз, он сказал, что приходил
сюда со своей бывшей женой, играть. «У тебя была жена?» – удивилась
я. Он был почти красив, до тех пор, пока не улыбался, но выглядел
молодо. Слишком молодо для женатого мужчины, а уж тем более, для
разведенного. «Да», – ответил он. – «Кстати, я сегодня должен
был с ней встретиться, но разминулся. И встретил тебя».

«Как мило», – сказала я тогда и поняла, что мне все равно, кто
он, есть ли у него жена, где он вырос, и что он есть на завтрак.
Все равно.

Большинство мужчин, с которыми я знакома, когда-либо были женаты.
У некоторых есть дети, в судьбе которых они принимают то или иное
участие. Или не принимают. Человек, который был женат, безопасен,
но зачастую пресыщен. Меня тянуло к разведенным мужчинам, потому
что я знала, что не отвечаю за них, никто уже не отвечает за них,
но и они переболели ответственностью. Мне казалось, что это признак
зрелости. Я была испорчена, безнадежно испорчена модными веяниями,
пытаясь найти в них несуществующие ответы на вечные вопросы...

Бар оказался крошечным, бильярдный стол в единичном экземпляре,
но в отдельной комнате. Приглушенный свет, кожаные диваны по периметру,
непристойные, слегка порванные по краям, картинки на стенах. Нарисованная
женщина, сладко тянущаяся в предвкушении нарисованной страсти.
Мужчина, как бы невзначай дотрагивающийся до меня всякий раз,
как передавал мне бильярдный кий. Идеальное место для такой романтической
идиотки, воспитанной на западной литературе и восточных идеях
о всеобщей любви.

Так как мужчин, как впрочем, и сюжета, в этой истории, вероятно,
больше не предвидится, придется располагать тем, что есть. Он
наклонялся над бильярдом, прицеливался и на секунду замирал. В
таком ракурсе он казался красивым. Даже слишком для мужчины. Классический
профиль, черные вьющиеся волосы до плеч, пристальный хищный взгляд.
В другом положении он был обыкновенен. Обладатель почти классического
профиля, почти черных вьющихся волос... А впрочем, об этом я уже
говорила. Вероятно, его стоит как-нибудь назвать. У него было звучное и редкое имя, но я не
могу назвать своего героя так, – в конце концов, друзья, мои единственные
любопытные читатели, не поверят, что всех моих мужчин зовут одним
и тем же редким именем.

Мне никогда не родиться во Франции, никогда не зваться Элен, или
Мадлен, или Вивиен, так пусть хотя бы персонажа, хотя бы здесь,
зовут... ну, предположим, Жан-Поль. Всегда хотела мужчину, которого
зовут Жан-Поль. Литература, или любое ее подобие, – единственный
мир, где я могу его встретить. Мир, который предварительно мне
придется создать, в шесть дней. Блаженно улыбаясь на седьмой от
мысли, что есть Жан-Поль, и кофе в грязной фарфоровой чашке, и
маленький полосатый шар, который я отправила немного левее угловой
лузы.

В тот вечер Жан-Поль научил меня прислушиваться к знакам Вселенной.
К примеру, когда я говорила: «я отношусь к этому настороженно»,
непременно что-нибудь падало, обнаруживая единение моего разума
с мировым. Если я говорила: «часто людьми движет всего лишь любопытство»,
в дверях обязательно появлялся покачивающийся человек, невнятно
интересующийся, не видели ли мы Васю, или где эта чертова Вика,
или кто-нибудь еще, столь же невозможный там, где есть Жан-Поль.
Где есть я.

Мне хотелось учиться. Неистово вобрать в себя чужой опыт, приблизиться
на ступень к тому, что издалека казалось знанием. С некоторых
пор учиться я могу только у тех, кто проходит мимо, иногда сквозь.
Тот единственно неслучайный, научивший меня погружаться в бездонность
собственного одиночества, разрушивший что-то внутри меня и подаривший
взамен печаль, прочтет эти слова, ибо все возвращается к своим
истокам, и равнодушно улыбнется. В моем молчании о нем он так
и не увидит подарок.

Я слушала Жан-Поля невнимательно, но довольно четко повторяла
его мимические контуры. Судя по тому, что у меня начинали побаливать
мышцы лица, он рассказывал нечто забавное. Я была далеко.

Он знал продолжение моей любимой цитаты. Остальное было уже не
столь важным. Редкая фраза в непопулярной книге. Мы нырнули в
общее пространство, без слов, без вопросов, и бесшумно поплыли.
Пальцы соприкоснутся на глубине, неисследованной, на мгновение.
Всего лишь метафора...

Почему я решила, что это случайность? В тот вечер я ночевала дома,
одна. Обмен телефонами, легкие фразы, никаких ритуальных прощаний.
Позвонил мужчина, которому не быть моим любовником, я вдруг обрадовалась
этому. И звонку, и тому, что не быть. Я никогда ничему не научусь
у него, но он – есть; не все созданы для обучения, те, кто это
не умеет, уже дошли до финала, им не нужна такая дорога.

Слишком много мужчин для такого небольшого текста. Да. И так мало
в жизни. Даже не мало, а не то, не там, не так и не о том. Нужно
концентрированно впускать их в бумажную жизнь и медленно, аккуратно
растворять. Один человек на один квадратный метр или тысячу печатных
знаков. Включая пробелы. И вовсе я не озабоченная. Мысли мои заняты
проблемами экономики, а руки вязанием крючком; вот так.

На следующее утро я почему-то проснулась счастливой. С удивлением
увидела, что небо – акварельное, свежее, обнимающее. Почувствовала
воздух, услышала, как скребут дворники. Может, где-то они и чистят
улицу, но в моей комнате слышно, как они скребут, счищая с тротуара
вчерашний снег. Механично, создавая ощущения странного умиротворения.
Рядом есть люди, совсем близко. И они – никуда не торопятся.

Два дня в традициях жанра я думала о Жан-Поле. Все когда-то ждали
звонка, я отличаюсь от них лишь тем, что не сижу около телефона.
Ожидание материализовало звонок, нейтральная беседа, встреча.

Встреча. В нем было что-то курортное. Или в душе просто осталось
заранее освобожденное место, – в этом году я не была на море.
Оказывается, можно смотреть на точеный профиль Жан-Поля, и удивляться,
что и в столице есть озера. А в них медленно плывет луна, перебираясь
из одного в другое, серебристо-зеленого цвета. Холодный пейзаж,
похожий на картину Куинджи. «Ты любишь вино по-итальянски?» –
спросил он. Наверное, да, я просто не пробовала.

Коммунальная квартира, создающая неизбежное ощущение абсурда.
Хмурая соседка с посудой в руках, обдавшая меня взглядом «опять
он какую-то б... привел». Кухонные запахи плотно прилегают к низким
потолкам.

Комната Жан-Поля идеально стилизована под его личность. Выдержанный
восточный стиль, ковры на стенах, имитация мебели, на полу. Рисунок
кровати из подушек и пледа, рисунок стола из каких-то прямоугольных
набросков... «Здесь ты и живешь своей половой жизнью?» – спросила
я, отодвигая занавеску, разделяющую комнату на две неровные части.
«Хм, сказал он, пожалуй, да...».

Книги, разбросанные по полу – психология будущего, тантра, учебник
по антропологии... Длинные четки из красного дерева, фигурка какого-то
воинствующего туземца, кальян.

Жан-Поль – абсолютно кастанедовский персонаж, – вечерами он садится
на пол, улыбается сквозь пространство, медитирует, со знанием
дела пережевывает грибы и путешествует. Прошлая жизнь, такая реальная,
такая захватывающая. Он был женщиной во Франции, век назад, куртизанкой.
Ее звали Жанетта, она любила роскошь, пение канареек и плотские
удовольствия. Однажды она почувствовала ревность к жене своего
самого любимого друга и за это в следующей жизни родилась мужчиной...

Я слушала его, как марсианин может слушать земную женщину. Или
наоборот. У нас была одна мужская сущность, одна женская и одна
инопланетная, на двоих. Но я так и не поняла, в каких пропорциях...

«Я больше не хочу в своей жизни никаких случайностей», – сказала
я, глядя в его глаза, близко-близко. Для меня в этих словах есть
смысл. Это мой самый большой страх. «Это не случайность, улыбнулся
он, ты попадаешь в сказку...». В его улыбке был обычный мужской
заговор и какое-то индивидуальное безумие. Мне вдруг надоело.
Сопротивляться, анализировать, играть в эту вечную игру, бояться...

Вино по-итальянски – это полусладкое с минеральной водой; одно
утро на двоих, в качестве приправы.

Музыкальная аппаратура, единственное напоминание о духе времени,
запрограммирована на восемь часов непрерывного пения Эньи. Куда
бы я ни приходила, мне включали Энью, говорили о просветлении
и предлагали банное полотенце. Я готова отдаться любому мужчине,
переписавшему сценарий, сразу.

Засыпая, я услышала, как Жан-Поль умиротворенно и равнодушно спросил:
«Ты останешься?»...

В окошко хотелось увидеть Эйфелеву башню. Сказать что-нибудь романтическое
и прожить вместе долго и счастливо. Иногда я завидую людям, у
которых осталось хоть что-то не обесцененное. Что-то, за что можно
зацепиться в этом бесконечном свободном падении... Чувствуя лбом
холод стекла, я увидела в сером занимающемся утре продуктовый
магазин и человека с собакой. В эту минуту Эйфелева башня смотрела
в окошко Элен, Мадлен и Вивиен, а может, никому из них.

Во мне появляется странное щемящее чувство, когда я вижу мужчину
и женщину, знакомых день или всю жизнь, – она требовательно спрашивает:
«куда ты?», даже когда он всего лишь отводит взгляд, и интересуется
«я вам не мешаю?», когда он улыбается не ей. А он отвечает, куда
он, и крепче обнимает ее, чтобы она ни на секунду не почувствовала
себя одинокой, и считает все это естественным. Они плывут на поверхности,
беззаботные, вдвоем. А в глубине – бесконечное одиночество, и
принять его можно только опустившись на самое дно. В одиночку...

Я не умею быть безоглядно нежной, но я и не умею жестко вычеркивать
из себя людей. Оказывается, это две стороны одной медали...

Жан-Поль протянул мне чашку горячего шоколада и миндальные орехи.
Джентльменский набор куртизанки. Единственно магическое мгновение
– несколько утренних секунд. Взгляд, в котором вопрос и ответ,
одновременно. Сказка или случайность. Жизнь или смерть тому, что
успело родиться, трогательному и беспомощному. Взгляд Жан-Поля
был чужим, настолько, что мне захотелось уйти, немедленно. Он
улыбнулся, я прислонила губы к его щеке, захлопнула дверь.

Весь следующий день я провела у мужчины, которому не стать моим
любовником. Слушала музыку, вдыхала запах сандала. Молчала. Я
так люблю молчать об одном и том же...

Мне понадобился целый день, чтобы вернуться обратно, в мир, где
нет места случайности. В мир, где осталось нечто ценное. Мне понадобилась
целая жизнь...

Последний шар был забит в лузу.

– Еще партию? – спросил Жан-Поль.

– Нет, – сказала я, – достаточно.

Странная ненависть к печатному слову.

Но только здесь я могу поселить Жан-Поля, приходить к нему в гости,
когда вздумается. Разговаривать с ним о путешествиях по прошлым
жизням и пить вино по-итальянски. Только здесь я могу бесконечно
просыпаться и уходить.

Изо дня в день мне не удается закончить этот рассказ, каждый раз
он обрывается вне логики, вне жанра.

Мне не закончить его, пока я вижу равнодушную улыбку Жан-Поля
в глазах всех смотрящих на меня мужчин.