Онтологические прогулки

Этно-филологический этюд о слове "раз"

Когда философы собираются вместе, чтобы поговорить об образовании, непременно кто-либо усмотрит в слове "образование" корень "образ" – с целью найти в "образе" нечто существенное для понимания "образования". Между тем, этимология слова "образование" проходит сквозь слово "образ" и уходит дальше, до слова "раз": в том же смысле, в каком говорят, например, при счете "раз, два, три". Но говорят так же: "Как-то раз…" или "Вот-те раз!" или "Раз – и в дамках!" При счете "раз" вместо грамотного "один" проявляется архаизм, который для историка культуры содержит немало важных сведений.

Начнем с того обстоятельства, что в русском языке было два слова "раз", которые на письме легко различались, поскольку одно слово писалось тремя буквами, а другое четырьмя. Четвертой буквой был "твердый знак", который ставился в том слове "раз", которое сохраняло аффективное значение производить нечто "одним махом", "целиком". Когда Анна Герман пела: "Всего один лишь только разъ цветут сады в душе у нас, один лишь разъ, один лишь разъ",– то в этих словах "раз" непременно должно было бы писаться с твердым знаком. Этот "разъ" – единственный – может по времени длиться годы, в нем представлена целостность события вне времени, его смысл в том, что это – было, был такой разъ. Другой пример из известной песни: "Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз". В этом высказывании архаика раза вытесняется современностью: "раз" из события превращается в количество, в повторение, которое перечеркивает уникальность и целостность "раза" в старинном смысле этого слова (о чем упоминал однажды М. Хайдеггер).

Слово "разъ" в его аффективном значении, а стадию аффективного значения проходят многие слова родного языка (Лурия А.Р.), означает прежде всего момент рождения, яви, творения, "прорыва в бытие" или такого же прорыва в небытие. То есть со словом "разъ!" пересекается граница бытия и небытия с той или с другой стороны. За "разом" стоит онтология неожиданного "выныривания" из-за ширмы бытия. И эта аффективная онтология "раза" послужила богатым источником словообразования в русском языке.

Во-первых, от "раза" пошло слово военного употребления "разить", с которым связаны слова "сразить" и "сражение". В слове "разить" еще сохраняется аффективно-энергичное действие, в котором начало и конец практически сливаются в одно мгновение. То же значение воспроизводит А.В.Суворов в своей "Науке побеждать": "Пуля – дура, а штык – молодец! Коли один раз! Бросай басурмана со штыка!.. Отскокни шаг, ударь опять!.. трое наскочат – первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун!.. Вали на месте! Остальным давай пощаду. Грех напрасно убивать! Они такие же люди". Для Суворова вся битва – один аффект "раза", в котором совмещаются разные смыслы: и все – разом!, и руби, коли – разом!, и соображай – разом!

Другой круг словообразования связан с подчеркиванием целостности "раза" во времени: это слова "зараз", "сразу", которые первоначально писались раздельно: за раз, с (одного) раза. Время здесь сводится к "числу движения" (Аристотель), но это число – всегда единица. "Разъ" фиксирует целокупность движения и времени как общую для них константу, сводимую к человеческой телесности, то есть к взмаху, маху, рывку, прыжку, забегу, – тем самым онтология "раза" приобретает антропологичный характер. "Разъ" предполагает расширение телесного "раз-маха" до экстремальных границ и практическое знание этих границ в каждом отдельном случае. В психологии русской души появляется соответственный максимализм: "все – и сразу". Когда в романе "Двенадцать стульев" Шура Балаганов спрашивает Остапа Бендера, не возьмет ли тот свою половину будущего миллиона частями, Бендер отвечает: "Я бы взял частями. Но мне нужно – сразу".

Третий круг словообразования связан с "медицинской" терминологией. "Зараза" – последствия одного несчастливого раза. Раз закончился, последствия остались. Впрочем, "заразой" может быть и болезнь, и любовь, и увлечение каким-либо делом. Во всяком случае, то обстоятельство, что "зараза" не вмещается в "разъ", приводит к формированию отрицательного значения слова "зараза".

Новый круг словообразования с сугубо положительным значением связан со словом "разум". Этимологически слово разум можно представить в форме раз-у-мнение. "У" в данном случае выступает как приставка, например, в таких словах как: у-красить, у-рвать, у-мять. "У-мнение" означает "быть при своем мнении", "способным быть рядом с мнениями". "Разум" подчеркивает способность быть рядом с мнениями с точки зрения времени и действия: то есть "разом!". Ум разом – разум. Звук и/или буква "м" в слове "разум" санскритского происхождения – от слов "ман", "мантра", близких по смыслу греческому слову "логос", то есть "мыслеслову". В русском слове "разум" ударение стоит на первом слоге, подчеркивая быстроту, энергичность и целостность некоего "ума", "у-мнения". В "разуме" ум должен действовать с первого раза и без осечек, действовать молниеносно и цепко – таким он является по русскому словообразованию.

От слова "разъ" ведет свое происхождение и слово "образ". Выражение "обо разъ" имело смысл "все вокруг – разом" или "с первого раза" (то есть, не со второго или третьего), "с первой попытки" как говорят в спорте. Благодаря церковной традиции русское слово "образ" по смыслу стало приближаться к немецкому "гештальт" или английскому "имидж", при этом противопоставляясь некоему "первообразу". Оппозиция "образ-первообраз" закрепляет значение слова "образ" в том понимании, которое используется в гносеологии и художественном творчестве.

В слове "образование" наследуются все три исторических этапа в значении слова "образ": 1) разъ – за разъ; 2) образ – первообраз; 3) образ (познавательный, художественный) и вещь, событие или реальность. С точки зрения культуры наибольший интерес представляют древние коннотации. Архаичная оппозиция "разъ – за разъ" предъявляет к образованию определенные требования, а именно: понимать надо с первого раза. На то и "разум" дан. Но и учить, и объяснять новый материал надо так, чтобы ученики понимали "обо разъ" (а не "оба два"), "сразу", "с первого разу", "с лету". В древнерусских коннотациях "образа" образование выглядит как процесс поразительного общения: образы – разом и разумом – сразу! Как тут не вспомнить высказывание Фалеса: "Быстрее всего – мысль". "Образование", которое схватывается не с первого раза, уже не есть "об-раз-ование", это скорее у-чет (одно и то же по два раза), то есть повторение, учеба. Получается так, что образование и учеба – разные вещи. Для разумных – учителей и учеников – пригоднее образование, а для остальных – учеба.

"Разовая" коннотация образования находит подтверждение в системе древнерусского воспитания: воспитанный ребенок – это тот, кто понимает с первого раза, кому не надо напоминать сказанное или дважды говорить одно и то же. В этом смысле воспитанного ребенка не надо "учить", то есть добиваться знаний повторением. В словаре древнерусского языка было и специальное слово "вежество" в противоположность "невежеству". Но парадокс истории: слово "невежество" сохранилось, а слово "вежество" исчезло, причем исчезло вместе с соответствующим критерием воспитания: понимания с первого раза. В древнерусской педагогике слово "воспитание" имело очень ограниченное хождение. Дело в том, что если ребенок "вежественный", то есть все понимает с первого раза, то его не надо "учить" ("уму-разуму") или "воспитывать", его надо просто "ростить". В слове "ростить" и заключается идеальная ситуация с проблемой воспитания. "Воспитывать" надо невежественных детей, а вежественных надо ростить. Главный прием воспитания сформулирован был Владимиром Мономахом в форме высказывания: "Страх Божий превыше всего". Наказание должно быть таким, чтобы впредь слушались с первого раза. И в этом смысле наказание может по времени предшествовать проступку. Наказывали не за прошлое, а "чтобы впредь не повадно было". Наказание целиком ориентировало ребенка на послушание (с первого раза), а отнюдь не было расплатой или местью. Именно поэтому ни о какой "справедливой" пропорции между степенью вины и степенью наказания не могло идти и речи. Разные дети за один и тот же проступок наказывались по-разному, в зависимости от того, кому и сколько надо было "всыпать" для того, чтобы понимал с первого раза. Родительская "справедливость" была трансцендентна разуму ребенка, и это обстоятельство у разумных детей способствовало формированию понятия "высшей справедливости", справедливости "по ту сторону" мелочного расчета. В принципе дети понимали, что если их наказывают, то не за проступок, а за "невежество", от которого они и сами рады были избавиться. Вежественные дети, наказанные за проявленное "невежество", испытывали не только раскаяние в содеянном, но и благодарность к родителям, вынужденных их наказывать.

К невежественным детям, которые отказывались понимать с первого раза, присматривались. Главным объектом внимания было проявление некой "одержимости", и в частности, "одержимости бесами". Просто "одержимость", проявляющаяся как упрямство, строптивость, может означать и "характер" (например: "Весь в отца!"), и "мечтательность" ("задумчивость"), и "способности" (рисовать, петь, изобретать и т.п.). "Одержимость бесами" проявлялась иначе: в злобе, пакостничестве, наушничестве, насилии. Интересно, что в древнерусской педагогике дети с "одержимостью бесами" имели такое же право на существование, как и прочие дети. Только их не "ростили", а "воспитывали", то есть пытались "сделать из них человека". Эти попытки, как это осознавалось всеми, были обречены на провал. Из "одержимых бесами" "вежественных" не воспитать. Поэтому задача ставилась совершенно другая: надо так воспитать детей с одержимостью, чтобы они как можно меньше причиняли вреда окружающим людям. И пределом воспитания таких детей считалась вежливость. Вежливость сама по себе, как система формальных правил, расценивалась в народной педагогике как качество скорее отрицательное, чем положительное. Во всяком случае, "вежливость" вызывала подозрительность. Дети бывают, с позиции русской народной педагогики, вежественными, невежественными и вежливыми. Вежественных ростят, невежественных учат и воспитывают, за вежливыми наблюдают: не прикрывает ли вежливость какую-либо одержимость (страсть, азарт, порок).

Образование в системе народной педагогики в своем архетипичном виде основывалось на понятии "вежество" (ныне утраченном), критерием которого служила реакция "понимания с первого раза" – как в области нравственного поведения, так и в процессе усвоения знаний. Для "понимания с первого раза" формировалась особая культурная среда, которая включала в себя как "страх Божий", так и мгновенное наказание (тоже "разом"). Формирование культурной среды, ориентированной на "понимание с первого раза", фактически выходило далеко за пределы педагогики и распространялось на всю русскую культуру, почему и можно в архаичном слове "разъ" видеть один из архетипов русской культуры. Разъ – зараз, заразительно, разить, разум, образ, образование – вот далеко не полный перечень производных такого архетипа, за словесными обозначениями которых скрываются онтологические и антропологические основания культуры, вне-рассудочной по самой своей сути.