Проза

теоретическая повесть

Начало

Продолжение

− Боже мой, я болел только неделю, а вы все уже тут без меня
обнаглели и обленились! Где Кормлев?! Где гранки?! Где, чёрт
побери, рабочая атмосфера, которая здесь была до моего ухода?!

Сергей стоял у стеклянной двери своего отдела и слушал воскресший
голос своего начальника.

− Серёжа, не бойся, заходи, я тебя прикрою! – шептала ему
литредактор Ниночка, подталкивая сзади.

− Николай Васильевич, он был у меня, мы занимались корректурой, −
вступилась Ниночка.

− Прекрасно, прекрасно, – расплылся в злобной улыбке начальник, –
больше никаких опозданий! Это последнее предупреждение! –
ядовито-любезным тоном процедил он.

− Последнее? – спросил Кормлев. – Вы меня раньше никогда ни о чем не
предупреждали.

− Ну, значит, первое и последнее! − бросил через плечо начальник,
выходя из кабинета.

Горы бумаг, корректуры, гранки, исчерканные зеленой ручкой и красным
карандашом. Удушливый, сырой, теплый воздух, пропитанный
запахом смеси духов, типографского шрифта, раскисшей кожаной
обуви и дешевого кофе «Нескафе».

Кофе!– Сергей оторвался от работы. Это, словно о чем-то напоминало ему.

− Кофе! – произнес он вслух.

− Ну да, кофе, Серёжа! – расслышал он голос Ниночки. – Ты будешь его пить?

− Как ты сказала, кофе?

− Ну да, кофе… Серёжа, что с тобой сегодня?

− Нет, спасибо, ничего, я поработаю, – сказал он встревоженным,
удивленным глазам Ниночки.

И опять горы бумаг, корректуры, гранки, и тошнотворная бездарщина, с
которой ему никак не удавалось ничего сделать.

− До завтра, Серёжа, не опаздывай, а то он тебя сожрет! – сказала
Ниночка, чмокнула его в мерзлую щеку и побежала к автобусу.

Сергей шел по Гороховой, под ногами хрустела подмерзшая снежная каша
цвета кофейной гущи.

− Кофейная гуща, − бормотал про себя Кормлев,− Ниночка сказала:
«Кофе». Кофе, кофе… Господи, «Патрисианна»! Я вспомнил!

Ноги сами свернули налево, потом направо и вот уже перед ним опять
горела надпись неоновыми, бледно-розовыми, прописными буквами
«Патрисианна».

− Здрасьте!

Свет, холл, калорифер, прыщавое лицо швейцара, улыбка во все лицо.

− Позвольте Ваше пальто!

− Здравствуйте, Даша!

− Ах, вы, наконец-то, запомнили?! – Даша засмеялась и скрылась в
дверях гардеробной.

В зале к нему опять подскочил, неизвестно откуда взявшийся, Панфилов.

− А, Серега, привет! Хорошо вчера погуляли! А Лидочки сегодня нет.
Извини, извини! Обиделась! Да, да! Нельзя так расставаться с
женщинами, старик! − увещевал Панфилов.− Ты подумай,
подумай. Весь вечер за ней ухаживал, а потом вот так….

− Как «так»?! − Кормлев удивленно взглянул на него.

− Она тебя приглашала, а ты отказался.… Нельзя так, нельзя! Ну,
извини, мне некогда, я побежал, меня ждут! А тебя, кстати,
Семенов искал, − вспомнил Панфилов.

− Семенов? Какой Семенов?

− Так, опять начинается! Старик, кончай свои дурки, не смешно уже!

Вон он, за столиком, справа, сидит, лысиной светит. Иди, иди, у него
для тебя сюрприз! Только я тебе ничего не говорил! –
Панфилов подмигнул и растворился.

− Серёжа! − говорила ему, не на шутку уже обеспокоенная мама.− Ты
знаешь который сейчас час? Ты помнишь, что у нас есть телефон?
Что у тебя есть еще мама, которая беспокоится? Что тебе
завтра, сегодня уже! на работу? Почему от тебя пахнет духами?
Где ты был? Ты начал пить Серёжа? Почему у тебя такой вид,
как у кота нализавшегося валерьянки? Если ты не одумаешься, то
сопьешься и станешь пьяницей болтающимся по улицам!

− Почему «болтающимся по улицам»?

− Потому что тебя выгонят с работы и не возьмут на другое место!
Коммунизм кончился, Серёжа, сейчас пьяницы никому не нужны!

− Социализм! Коммунизм мы построить не успели! − поправил ее Кормлев.

− Иди спать, Серёжа! − вздохнула мама, и ушла на кухню.

Спертый теплый воздух, затхлая сырость, запах типографской краски и
газетной бумаги.

− Серёжа, ты опять опоздал! – надув губки и укоризненно качая
головой, говорила Ниночка. – Босс просто озверел! Я ему сказала,
что послала тебя в типографию, и ты будешь через пять минут,
а прошло уже двадцать! Оставляй у меня пальто и быстро иди к
себе… Быстро!

Что он сказал? – напряженно вспоминал Кормлев, перебирая очередную
корректуру. – Что он сказал, этот Семенов? Где мы с ним
познакомились? Он что-то сказал, и я сразу вспомнил! И узнал его,
а теперь забыл, опять! Семенов, Семенов…. Виктор
Альбертович. Ах, да! Университет, кафедра! Он был лаборантом. Четыре
года он был лаборантом, а теперь у него своя редакция. И два
раза в год мы с ним ездим на рыбалку... Какая рыбалка? Я ни
разу не был на рыбалке! А вчера почему-то вспомнил, что был.
И, оказывается, чего-то там поймал. И Семенов мне до сих
пор завидует…

− Серёжа, вы сменили свою зеленую ручку? – Валентина Михайловна,
«Зам», стояла перед его столом и недоуменно рассматривала
листки бумаги сквозь приспущенные очки. – Серёжа, перестаньте
оригинальничать! Где вы нашли такой отвратительный розовый
пастик?! Я не брюзга, Серёжа, но ведь ничего не разобрать!

Семенов, Семенов… Лысеющая голова, острый колкий взгляд. Где я его
видел? – вспоминал Кормлев, перебирая бумаги. – Ах, да!
Университет, лаборант, рыбалка.… Какая, к черту, рыбалка?!

− Серёжа, пойдем пить кофе, – мягкий, теплый голос Ниночки. –
Шурочка принесла сегодня торт «Сюрприз». Шоколадный! Пойдем
скорее, а то нам ничего не достанется.

Сюрприз, сюрприз, – думал Кормлев, похрустывая вафельным тортом. –
Семенов приготовил мне сюрприз. Какой?... не помню! Он весь
вечер говорил о рыбалке, о том, как доставал для меня
архивные курсовики, какой я был лодырь в институте.… И как плохо,
что я обидел Лидочку. Чем я ее обидел? Сюрприз, был какой-то
сюрприз, и я был очень рад!

− До свидания, Серёжа! До завтра! Не опаздывай, – Ниночка чмокнула
его в щеку и побежала к автобусу.

− Серёжа, нам опять подняли квартирную плату. Этот ЖЭК, о чем они
там думают? Лодыри! Я вызвала слесаря неделю назад! Кран до
сих пор течет, а они нам поднимают квартирную плату!

− Мама, ты помнишь Семенова?

− Какого Семенова, Серёжа? Мужа тёти Ани?

− Нет, Виктора Семенова, мама! Мы с ним ездим на рыбалку.

− Какая рыбалка, Серёжа? Зима на дворе, у нас кран течет, и они
опять нам подняли квартирную плату! Никаких рыбалок! Серёжа, иди
спать…. Мне звонила Ниночка, жаловалась на тебя, на то, что
ты опаздываешь! Серёжа, тебя выгонят с работы, сынок!

Розовый неоновый свет. Дубовая с рифлеными стеклами дверь.

− Мужик, ты чего здесь так? – Сергей оглянулся – перед ним стоял
бомж с хозяйственной тележкой, набитой упаковочным картоном. −
Я спрашиваю, чего ты встал тут посредине тротуара, не
пройти–не проехать?

− Извините, пожалуйста, – Сергей отошел в сторону.

− На «извините» пиво не купишь! – пробурчал бомж, и поплелся далее,
поскрипывая тележкой.

И чего я здесь? В самом деле, что я здесь делаю, зачем? – думал
Сергей, глядя на маленькие, скрипящие, готовые вот-вот
отвалиться колесики тележки бомжа.

Блеснули фары. Скрипнули тормоза. И на тротуар начали выходить
шумные, смеющиеся тени.

−Лидочка, не торопитесь, я еще не расплатился с водителем, – услышал
Кормлев голос Панфилова.

Его будто что-то подтолкнуло, и Кормлев побежал, скользя,
спотыкаясь, задыхаясь, едва не падая. Он бежал, не разбирая дороги.

Зачем, почему? Все это неправда! Зачем мне это? Для чего я здесь?–
стучало в его мозгу.

− Серёжа, за тобой, что, собаки гнались? Где твой шарф, Серёжа? Ты
совсем отбился от рук, мой мальчик! – запричитала мама, едва
он переступил порог. − От тебя опять пахнет духами!
Правильно люди говорят: «Седина в бороду – бес в ребро!»

− Я не ношу бороды, мама!

− Пойдем пить чай, Серёжа! − вздохнула, осуждающе покачала головой мама.

− Да, кстати, тебе звонил какой-то Семенов, − вспомнила мама,
разливая чай, − интересовался, понравился ли тебе его сюрприз.

− Семенов, мама?

− Да! И он не оставил своего телефона, он сказал, что ты его знаешь.
Приходил сантехник, содрал кучу денег, а кран опять течет!
Серёжа, тебе надо выспаться, ты ужасно выглядишь. Если ты
будешь нараспашку бегать по улицам, то схватишь воспаление
легких, как твой начальник! Только ведь ты не выздоровеешь,
Серёжа!

− Мама, а с кем я в школе сидел за одной партой, ты помнишь?

− Господи, Серёжа! Я твоя мама, а не учительница. Кран течет. И они
опять подняли квартирную плату.

−Сегодня будет землетрясение, Серёжа!

− С чего ты это взяла, Нина?

− Ты пришел вовремя, а шеф опаздывает! Да, кстати, тебе там кто-то
звонил. Не оживляйся, голос был мужской! Шурочка все
записала. Записка у тебя на столе.

На столе лежал обрывок бумаги, на котором разборчивым, аккуратным
почерком Шурочки было написано: «4 декабря. В 8.52 звонил
Семенов. Просил с ним связаться», и далее номер телефона.

Сергей набрал номер.

− Здравствуйте, Виктор Арнольдович!

− Арнольдович? Кто это? Вам кого? – раздался в трубке мужской
удивленный голос. – Кто это? Кого вам?

− Это Кормлев, Сергей. Мне нужно Семёнова.

− А, Сергей Витальевич, шутник, здравствуйте! Я у телефона. Я вам
звонил вчера вечером. Хотел узнать, как продвигается
корректура моей пьесы «Сюрприз».

Кормлев взглянул на стол, на котором справа лежала папка с надписью:
«Семенов Д.Ф. «Сюрприз на рыбалке». Пьеса в трех действиях
«.

− Алло, Сергей Витальевич! Сергей Витальевич! − обеспокоился его
молчанием голос на том конце провода.

− Да-да! Я вас слышу! Я сейчас как раз просматриваю Вашу пьесу, −
ответил Кормлев, и положил трубку.

− Та-а-к! Зараза распространяется по всему отделу! – гремел голос
«Замши» Валентины Михайловны. – Сначала Серёжа пишет розовой
ручкой, а теперь и вы, Валентина Николаевна, начали писать
желтой! И где вам только продают эти пастики! В общем, так,
дорогие мои, прекращайте произвол!

− До свидания, Серёжа! До завтра! – Ниночка чмокнула его в мерзлую
щеку и побежала к автобусу.

Сергей шел по Гороховой по направлению к дому. Мыслей не было. Было
желание не вступать в следы, а идти так, чтобы под ногами
хрустела подмерзшая корка снежной кашицы. Он не видел лиц
людей, он видел их ноги – разные, неторопливые, спешащие,
неловкие и уверенные, обутые в разномастную обувь и, казалось бы,
связанные одной задачей – месить и месить эту быстро
замерзающую снежную жижу, как единый, отлаженный механизм.

Вдруг, прямо перед собой он увидел колесики… Маленькие, скрипящие
колесики хозяйственной тележки, готовые вот-вот отвалиться!
Они возникли вдруг, из-за калейдоскопа ног. Сергей остановился
и оглянулся назад. Множество следов на замерзающей снежной
жиже, но колеи от колес среди них не было. Он посмотрел
вперед – тележка исчезла! И в то же самое мгновение какая-то
женская нога, обутая в дорогой, похабный, тупоносый сапог,
ступила и раздавила последний кусочек колеи…

И опять только каша, ноги, толчея, гам и уже, наверное, только
кажущийся отдаленный скрип колес.

− Здравствуй, мама! Этот Семенов, он писатель. Я корректирую его пьесу.

− Какой Семенов, Серёжа?

− Который звонил вчера, пока меня не было, и не оставил телефона.

− Вчера звонила Света, она волновалась, куда ты пропал, не заболел
ли ты. А сегодня кран течет еще больше! Звонил Нерчаев, хотел
занять у тебя денег, просил, чтобы я тебе об этом не
говорила. Пойдем пить чай, Серёжа.

Через два дня пришло письмо из редакции журнала «Новосибирский
литературный вестник»:

Уважаемый Сергей Витальевич!

К сожалению, мы не можем напечатать в нашем журнале Ваш рассказ «Сны
кариатиды», так как тема не соответствует литературному
направлению нашего журнала. Рукопись Вы можете забрать лично в
редакции.

С уважением, зам. Главного редактора, Уильям Педричев.

− Что пишут, Серёжа? − спросила мама.

− Тема им не нравится, мама, − ответил он, не оборачиваясь.

− Тема чего, Серёжа?

− Моих рассказов.

− Рассказов? Почему? Почему не нравится?

− Я не знаю, мама! Ты ведь тоже их не читаешь!

− Господи, Серёжа! − поспешила объясниться Марина Михайловна.− Я все
собираюсь, собираюсь, но мне всё некогда, но я всем говорю,
что ты у меня талантливый писатель. Я, действительно так
считаю! Да, вот и Нерчаев говорит, что ты скоро Нобелевскую
премию получишь.

− Нерчаев, мама, тоже не читает моих рассказов. И, вообще, ничего не
читает, кроме журнала «Плейбой».

− Звонила Ниночка. Говорила, что у вас на работе было землетрясение,
− вспомнила мама.− А Аннушка, соседка, говорит, что
коммунисты собираются клонировать Ленина. Это что же такое
делается, Серёжа? Это куда все годится? В метро опять подняли плату
за проезд!

(Продолжение следует)