Проза

теоретическая повесть

Начало

Продолжение

Розовый, неоновый свет.

− Здрасьте!

− Где Даша, − спросил Сергей у прыщаво-улыбчивого швейцара
принявшего у него пальто.

− У Даши отгул. Будет завтра. Проходите, проходите, пожалуйста!

− Серёжа, Лидочка тебя готова простить! − подскочил к нему Панфилов.

Оранжевая, под старину, лампа. Нервные ухоженные руки с розовыми ногтями.

− Лидочка, не обижайтесь на него, пожалуйста! Ему всегда после
французского коньяка плохо.… Вот после армянского – ничего! А как
выпьет французского… У-у-у! − театрально закатил глаза
Панфилов.

−Ты помнишь Семенова? – шепотом спросил Кормлев Панфилова.

− Господи! Что ж ты так заговорщически шепчешь? Он что, английский шпион?

− Нет, он не шпион, он мне приготовил сюрприз. Ты не помнишь какой?

− Так, Серёга! Что вы с ним пили? Давай закажем того же!

− Перестань! Не ерничай, ответь! − настоял Кормлев.

− Серёжа, он показал твою повесть у себя в редакции. Она всем очень
понравилась. Ее собираются печатать… Старик, что вы с ним
пили?

− Мальчики! Перестаньте шептаться! – сказала Лидочка
хрипловато-прокуренным, томным голосом. − Вы знаете, Сергей, я говорила о
вас с моей подругой Верой, а оказалось, что вы знакомы! Как,
все-таки, тесен мир!

− Вера? Какая Вера? − оживился Панфилов.

− Вера Фёдорова. Серёжа, оказывается, с ней вместе отдыхал в Крыму.
Она должна вот-вот придти.

− Я никогда не был в Крыму, Лида! И, вообще, дальше Сестрорецка
никуда не выезжал! −запротестовал Кормлев.

− Серёжа, Серёжа! Перестаньте оправдываться! −произнес у него над
ухом низкий, грудной, проникновенный, женский голос, и кто-то
мягко положил ему на плечи руки.

− Вот, Сергей, познакомьтесь, это моя подруга Вера! – сказала
Лидочка, обращаясь к Панфилову.

− Сергей, у нас ведь с Вами не было никакого пошлого курортного
романа! Никаких, там себе, интрижек, чтобы вот так вот
открещиваться от нашего знакомства! – сказала Вера, усаживаясь на
суетливо поданный Панфиловым стул. Яркая блондинка, пышная,
стройная, грациозная. Элегантно и со вкусом одетая, во что-то
сложное, облегающее, тёмное, и еще больше подчеркивающее
белизну матовой нежной, ухоженной кожи.

− Вы нас просто ослепили, Вера! – запричитал Панфилов. – Ай-я-яй!
Серёжа! Как ты мог устоять против этих чар?

− Серёжа, а вы помните этот шторм на море? Мы с Вами прятались под
пальмой, а вы, перекрикивая ветер, читали мне свои юношеские
стихи?

− Я?! Читал вам? Стихи? – возглас застыл в горле у Кормлева. Ему
вдруг явственно показалось, что он вспомнил этот шторм, эту
пальму, Веру в облегающей, белой, мокрой блузке, от которой
пахло так безумно и головокружительно.

− Серёжа, а я вышла замуж! – не обращая внимания на потуги Панфилова
быть любезным, продолжала Вера. – И вы знаете, мой муж
оказался тоже поэтом, – она назвала известную, громкую фамилию.
– Я ему читала Ваши стихи, ну, то, что помнила… Он в
восторге и хочет непременно с Вами встретиться, и считает, что вам
непременно их нужно печатать. Непременно!

И опять на Кормлева нахлынули видения: шторм, Крым, пальмы и
одуряющее, юное тело под белой, промокшей блузой.

− Куда ты все время ходишь, Серёжа? Звонила Света, я опять не знала,
что ей сказать. Нельзя так поздно возвращаться. Ты совсем
не высыпаешься, сынок!

− Извини, мама, – как-то механически ответил Кормлев, разглядывая в
зеркале счастливую, умиротворенную физиономию со странным и
каким-то очень живым блеском в глазах. Казалось, что этот
человек в зеркале видит что-то чудесное, восхитительное,
яркое, иное, а не убогий коридор стандартной «хрущевки».

− Кто это, мама? – вдруг, неожиданно для самого себя, спросил
Кормлев, указывая на отражение в зеркале.

− Это ты, Серёжа! − сказала мама, заглянув ему через плечо. −
Господи! Ты что меня пугаешь?! Вечно эти твои странные шуточки.…
Иди спать, Серёжа!

Тепло калорифера. Улыбчивое, прыщавое лицо швейцара.

− Здрасьте! вы давно у нас не были.

− Позвольте Ваше пальто?

− Здравствуйте, Даша! Вас не было в прошлый раз…

− Вы заметили? – Даша смущенно улыбнулась. – У меня был отгул,
болела мама. А теперь все в порядке. Вы знаете, вас уже ждут,
несколько раз спрашивали.

Кормлев не успел ничего ответить, как Даша уже исчезла в дверях гардеробной.

Сергей вошел в зал и тут же заметил Панфилова, интенсивно подающего
ему какие-то странные знаки. Лидочка сидела рядом, поставив
локти на стол, и смотрела на него несколько странно и
немного вызывающе. Слева он увидел знакомый силуэт, поблескивающую
лысину Семенова. Вместе с ним за столиком сидела все та же
компания, и Кормлеву казалось, что если он напряжется, то
вспомнит всех этих людей по именам.

Из–за колонны, как-то вдруг, появилась ослепительная Вера, взяла его
под руку и низким грудным голосом сказала:

− Наконец-то, вот вы и появились! Пойдемте, я хочу вас познакомить с моим мужем.

Кормлев, увлекаемой Верой, обернулся в сторону столика, за которым
сидел Панфилов. Тот уже не подавал знаков, разочарование было
написано широкими мазками на его кислой физиономии, за ней
Сергей разглядел удивленно взметнувшиеся тонко выщипанные
брови Лидочки.

Муж Веры говорил хриплым, будто надломленным, блеклым голосом,
натянуто улыбался и все время смеялся смехом похожим на кашель.
Он оказался совсем не похож на те портреты, которые видел
Кормлев в журналах и только когда он отклонялся назад от света
оранжевой лампы и поворачивался в полупрофиль, в нем начинал
угадываться тот известный поэт с искусно ретушированных
фотографий.

Всё завертелось: рюмки, вилки, фужеры, официант, бутылка коньяка,
обернутая в пожелтевшую от времени полупрозрачную бумагу,
низкий грудной голос Веры, кашляющий смех ее мужа.… Будто сквозь
плотную толщу, до Кормлева доходило, что он гений, что есть
какие-то сроки, когда он должен представить свои стихи к
публикации, что все уже договорено, и он «решительно не может
отказаться». Что Верочка будет счастлива, что муж Веры будет
счастлив, что будут счастливы благодарные читатели, давно
уставшие ждать!

Вдруг, неожиданно, его сознание просветлело. Все тело наполнило
какое-то странное, острое чувство, разлившееся по телу горячей
колкой волной. Вслед за этим он ощутил тяжесть руки на своем
колене и до него пробился голос Веры:

− Нам пора, Серёжа! Но мы ведь с Вами обязательно еще увидимся,
правда? Вы ведь не зазнаетесь теперь, Серёжа?

Ее рука мягко и уверенно скользила вверх по его бедру. И новая
теплая, покалывающая волна пронизала его тело.

− Четвертый час ночи.… Опять нараспашку, опять от тебя пахнет
духами, – монотонно и словно уже заученно говорила мама. – Звонила
Света, тебе завтра на работу, опять не выспишься. В зеркале
– это ты,— опережающее, безразличным тоном констатировала
мама.

− Мама, а я могу понравиться красивой женщине? – спросил Кормлев.

− Иди спать, Серёжа. Завтра поговорим… Ловелас!

− Серёжа, он рвет и мечет! Он сегодня просто озверел! – нервным
полушепотом говорила Ниночка.

− Я что, опять опоздал? – недоверчиво спросил Кормлев, постукивая по
часам и прикладывая их к уху.

− Нет, его, наверное, укусил сегодня кто-то! Наверное, какая-то собака.

− Жаль…. собаку жаль. Не иначе издохнет!

− Эх, эх, эх, ты все шутишь, Серёжа! – укоризненно качая головой,
сказала Ниночка. – Он тебя выгонит, на что ты будешь жить?

− Разве это жизнь?

− Ладно, не умничай! Давай быстро, тихонько к себе и делай вид, что
ты интенсивно работаешь.

«Сюрприз на рыбалке» – пьеса бездарной, наглой, пошлой скотины
Д.Ф.Семенова! Сергей уже третий раз брался за ее корректуру. И
третий раз откладывал, не в силах преодолеть тошноту,
удушливым комом подступающую к горлу.

− Сергей Витальевич! – откуда-то свысока и сбоку, язвительно-елейно
пролился голос начальника. − Если сегодня к вечеру у меня на
столе не окажется оконченной корректуры, да, да вот этой!
−он постучал мясистым пальцем с коротко остриженным ногтем по
пьесе Семенова. − Мне просто некуда уже будет деться, от
давно преследующей меня, мысли о Вашей профнепригодности! —
начальник совершил изящный пируэт, раскачивающийся зад,
хлопнула дверь.

− Сколько же он придумывал этот монолог?! − спросила Шурочка, все
еще смотря на захлопнувшуюся дверь.

− Долго! Такой шедевр экспромтом быть не может! −ответил ей кто-то.

− Серёжа, голубчик, уж вы постарайтесь! Ведь уволит! Я понимаю, что
вам опять подсунули гадость,− звучал по-матерински тепло и
тревожно голос «замши» Валентины Михайловны.

Кормлев устало закрыл глаза, во мраке вдруг всплыло неизвестно
откуда появившееся слово «медитация».

− Я корректор, я корректор, я отстраненный, равнодушный корректор,−
тихо забормотал Кормлев. – Мне совершенно все равно, что
«сюрпризом» у Семенова оказалась говорящая тихоокеанская
макрель, чудесным образом пойманная в болоте Карелии пьяной
компанией, и спровоцировавшая всех на немыслимую, сумасшедшую
оргию… Я корректор, я корректор, я отстраненный, равнодушный
корректор…

Кормлев глубоко вздохнул, открыл глаза и принялся за корректуру.

− До свидания, Серёжа! До завтра! – Ниночка чмокнула его в замерзшую
щеку. – Ты большой молодец! Как тебе это удалось?

− Ты о чем?

− О пьесе Семенова. Ты ее закончил! Босс просто изнывал от злости!

− А! Это все медитация…

− Медитация?! Опять твои шуточки! – и Ниночка побежала к автобусу.

Гороховая. Ноги, ноги, ноги… Обувь, покрытая соляными разводами.

− Серега, дружище! – вдруг, сзади, услышал Кормлев голос Панфилова.
Оглянувшись, он увидел, как его школьный приятель
вываливался из дверей такси. На полпути Панфилов едва не споткнулся и
не шлепнулся в лужу, а в следующий момент он уже тяжело и
увесисто похлопывал Кормлева по плечу.

− Я тут еду, еду…. Смотрю – ты! Ты куда, старик? Кафе в другой стороне….

− Я домой.

− Ай, брось ты! Там уже все собрались. Давай, давай, я тебя подброшу!

− Я сегодня корректуру закончил. Очень устал. Хочу отдохнуть, −
пытался сопротивляться Кормлев.

− Какая корректура? Какой отдых? Поехали, я тебе говорю! − не унимался Панфилов.

− Ну, корректуру, с медитацией, пьеса про рыбалку….

− Какая пьеса? Какая медитация? − недоуменно наморщился Панфилов.

− Семенова. Я медитировал, понимаешь, иначе никак не получалось.

− А-а-а, Семенов! − Панфилов хлопнул себя ладонью по лбу, видно
припомнив что-то. − Он для тебя тут передал кое-что, а я все
забываю… — и, подхватив Кормлева под руку, Панфилов потащил его
к такси.

− Сейчас, сейчас! – он достал большой, кожаный, блестящий портфель,
расстегнул, поставив его на капот машины. Вынул из портфеля
темно-зеленую, старую, потертую папку, сунул ее в руки
Кормлеву…

− У-ф-ф! Я тебе ее передал! − сказал Панфилов будто избавившись
наконец от некой тяжести. − Не вздумай потом отказаться!

Странно, но папка показалась Кормлеву очень знакомой.

− Что это? – спросил он у Панфилова.

− Это Семёнов тебе передал! Сказал, чтобы ты исправил финал.
Остальное все гениально! Ну, всё старик, я помчался! Скажу всем,
что ты сегодня медитируешь. Если захочешь, приходи, позже.

Панфилов пыхтя влез в такси, хлопнула дверь и Кормлева обдало липкой
жижей, вылетевшей из-под колес.

− Ты чего такой грязный, Серёжа? И почему так рано? – удивилась
мама. − Нет, нет, я очень рада! − поспешила поправиться она. −
Да почему ты такой грязный? Ты знаешь, Серёжа, опять хлеб
подорожал…. Переодевайся, и иди пить чай, Серёжа.

Телефон долго и надрывно звонил. Шестой раз подряд.

Чтоб, вы все сдохли! – подумал Кормлев. – Чего вам всем надо?

Телефон замолчал.

Кому это всем? – вдруг, неожиданно, пришла ему в голову мысль. –
Действительно, кому «всем»? Может быть, это звонил кто-то один,
или два человека? Почему я решил, что «все»? − размышлял
Кормлев. −Да, и кто у меня есть, кроме моей мамы?!

Кормлев вдруг вспомнил, как полгода назад звонила его
двенадцатилетняя дочь от первого, единственного и неудачного брака, и
настойчиво интересовалась: не сменил ли он работу, не повысилась
ли у него зарплата…

Нет, кроме моей мамы у меня никого нет! – решил он, и эта мысль
почему-то успокоила его.

В прихожей хлопнула дверь…. в комнате появилась мама.

− Ты все лежишь, Серёжа? А я уже пришла, в магазине встретила Витю,
нашего бывшего соседа. Помнишь его? Он совсем спился, его
теперь не узнать. Постарел, и очень грязный. Поздравляю вас!
−говорит, и вроде как целоваться лезет! Я его спрашиваю: С
чем это, Витенька? А он: Да с субботой же! Я, говорит, Марина
Михална, иудейство теперь исповедую! Вот только что из
синагоги, можно сказать! Два рубля не пожертвуете на поиски
«Ковчега Откровения»?

Мама ушла на кухню, прошуршала там разбирая покупки.

− Звонил кто-нибудь? − спросила вновь появившаяся в дверях его комнаты мама.

− Да, звонили, шесть раз...

− Кто звонил?

− Я не знаю. Я не снимал трубку. Это, наверное, тебе, мама.

− Откуда ты это взял, ты ведь не снимал трубку? С чего ты решил, что
это мне звонили, и кто мне может звонить?

− Это, наверное, тётя Аня, она постоянно звонит так настойчиво, −
безучастно предположил Сергей.

− Господи, Серёжа, что с тобой?! Тетя Аня умерла полтора года назад!
− и мама, что-то бормоча и шлепая по полу тапочками, опять
ушла на кухню.

Опять зазвонил телефон, в дверях появилась мама.

− Серёжа, возьми трубку! Я же говорила, что это тебя!

− Аллё, здравствуйте! − бесстрастно ответил Сергей, сняв трубку
параллельного телефона.

В трубке истерично визжал едва узнаваемый голос Светы:

− Ты – подлец! Ты сволочь и негодяй, Кормлев!

− Боже мой, что вы такое говорите, Света? Это почему это так? Что я
такого сделал? − такой неожиданный, экспрессивный выпад
ошеломил Кормлева.

− Ты, мерзавец! Два месяца морочил мне голову, подавал всякие знаки
внимания! Я уже и своей маме всё рассказала…. А потом ты,
скотина, пропадешь неизвестно куда! Без всяких объяснений! И
ещё спрашиваешь, что ты сделал? Вечерами тебя нет дома,
шляешься по бабам, по всяким публичным домам, по всяким продажным
девкам! Ты что, меня тоже за шлюху считаешь?

− Господи, Света, почему же по публичным домам?! С чего вы взяли? Мы
с Вами едва знакомы, у нас не было никаких разговоров, я
ничего не знал о Вашей маме, я не подавал никаких знаков!
Почему же «развратные девки»? Я был в кафе…

− Как же, в кафе! Эту сказку я уже слышала от твоей мамочки!

− Я.действительно был в кафе, Света!

− В общем, так, кобель! Мне все это надоело! Морочь голову
кому-нибудь другому! Все наши с тобой отношения закончены!

− Помилуйте, Света! У нас с Вами еще не было никаких отношений…

− Ах, так! Сволочь! −и Кормлев услышал на другом конце провода
всхлипывания, удар трубки по аппарату и длинные гудки:
ту-ту-ту-ту….

Он опустил трубку и тут же раздался повторный звонок. Кормлев
схватил трубку и запричитал упреждающе:

− Светочка! Извините, я не хотел вас обидеть! Простите!

− Ты прощен, грешный потрох! – прогремел в трубке наигранный бас
Нерчаева. – Да, ладно, гы-гы-гы! Не огорчайся! − приободрил его
Нерчаев.− Светка, она мне уже звонила… Плюнь ты на нее, на
стерву! Я ей сказал, что ты Нобелевскую премию получаешь,
гы-гы! Я пошутил, а она поверила, дура! Вот за тебя и
уцепилась. Гы-гы! А недавно, значит, спрашивает меня: где, мол,
Кормлев, где, мол, Кормлев? А я ей говорю: Вот, получил премию,
теперь пропивает! Вот она и сорвалась.… Не переживай,
старик, отойдет! Я ей сказал, что ты не всё пропил, а запой у тебя
уже кончился.

− Нерчаев, сволочь ты и дурак! − механически произнес Кормлев.

− Ладно, старик, я тебе позже перезвоню, − засуетился Нерчаев, и
Кормлев снова услышал в трубке тягучее: ту-ту-ту-ту…

В дверях опять появилась мама.

− Это была Света, Серёжа?

− Нет, мама, это был Нерчаев!

− И что она сказала?

− Она сказала, что твой сын мерзавец, и развратник, мама…

− Ты знаешь, Серёжа, а к нам в город скоро приедет Патрисия Каас, −
будто не расслышав последнего продолжила мама.− Я ведь её
очень люблю, ты помнишь? Она, конечно, не Эдит Пиаф! Но,
почему бы вам с Дашей не сходить на её концерт?

− С Дашей? Откуда ты знаешь про Дашу, мама? − встрепенулся Сергей.

− Какая Даша, Серёжа?! − удивилась мама.

− Ну, ты же только что сказала про концерт, Патрисию, Дашу.

− Господи! Проснись, Серёжа, что с тобой? Я говорила, что скоро к
нам в город приезжает Патрисиа Каас и хорошо бы вам со Светой
ее послушать. Я говорила про Свету, Серёжа …. Пойдем пить
чай, сынок!

Стол на кухне был накрыт к чаю, в вазе поблескивало его любимое
варенье из черноплодной рябины, рядом лежали россыпью его
любимые сушки с маком. На его любимом месте, у окна, лежал
раскрытый справочник «Весь Петербург». Сергей поднял его, чтобы
убрать с табурета, мельком взглянул − справочник был открыт на
странице «Кафе и рестораны».

− Ты собиралась в ресторан, мама?

− Помилуй Бог, Серёжа! Я уже и забыла что это такое!

− А справочник?

− Это Таня, соседка, смотрела. Пришла взволнованная и говорит:
Можно, мол, мне справочник посмотреть? Я ей и разрешила, почему
нет?

(Продолжение следует)