Проза

То была первая наша с ней серьезная размолвка.

– О, французский, с плесенью, как я обожаю! – воскликнул я,
оказавшись у витрины с сыром. – Надо взять!

– Не стоит, любимый, – шепнула она. – Пожалей свою печень.

Обычно я ей быстро уступаю. Так вышло и на этот раз.

Тележка, щедро заполненная моими любимыми лакомствами, под ее цепким
взглядом таможенника опустела более чем наполовину. В
гусином паштете оказалось слишком много калорий, в балыке – соли,
в маринованных грибочках – консервантов...

Некое подобие единоборства завязалось у нас лишь за бутылку
«Балтики», но и та, в конце концов, отправилась обратно на полку. И
верно: что такое для здорового мужика одна-единственная
бутылка пива? Ни то ни се... Но настроение мое с этой минуты
явно покатилось под откос.

Вы, верно, заподозрили во мне записного гурмана? Как бы не так.
Приоткройте-ка дверцу нашего холодильника, но только совсем
чуть-чуть, и лучше, если при этом у вас будет хотя бы легкий
насморк.

Да, на это лучше и не смотреть. Но представьте, что здешние
постояльцы – кто с двух-, а кто и с трехнедельным душком – не просто
гуманно доживают свой век, но и как ни в чем не бывало
подаются к столу. Ветераны, конечно, протестуют, пытаются
цепляться друг за друга... Вот недоеденный бутерброд с вареной
колбасой, этот дуайен верхней полки, даже свернулся улиткой,
пытаясь отстоять свое право на спокойную старость... Увы.
Бедняга безжалостно отправляется в микроволновку.

– Уже пахнет, на, понюхай! – не раз совал я ей под нос какую-нибудь
явно забродившую кастрюльку.

– Что ты выдумываешь, я ничего не чувствую! – украдкой морщась,
неизменно отвечала она. – Вполне съедобный супчик. Ну хочешь,
вскипяти для очистки совести...

Я, как последний дурак, плетусь к конфорке и скрупулезно «очищаю
совесть». А вечером, когда у меня вовсю бурлит в животе, виной
тому оказывается уже моя вялая перистальтика...

Но вы еще не видели другой наш домашний фильм ужасов – под названием
«Последний вздох тюбика с зубной пастой». Несколько вечеров
подряд мне казалось, будто я душу живое существо. Под конец
несчастный уже совсем обмяк и только беззвучно хрипел. В
свои последние минуты он все силился, но так и не смог понять,
отчего это хозяину жалко было какой-то там двадцатки на
новенький пухленький «Колгейт» или «Блендамед».

– Отложенные деньги – отложенная жизнь, – вырвалось у меня нынче за
завтраком. Страдая без курева, я вынужден был заняться
выковыриванием пожухлых бычков, скопившихся за годы перестройки в
банке из-под пепси. Сколь же надежнее эта старая банка
оказалась своего респектабельного тезки, в который с
маниакальным упорством сносились все наши сбережения...

Она лишь мило улыбнулась в ответ, давая понять, что оценила мой
острый и насмешливый ум. Но дальше этой символической
компенсации дело не пошло. А через каких-нибудь пару часов я в
очередной раз накушался этих ее бесконечных «Что-то дороговато», «В
другой раз» да «Нет-нет, это нам не по карману». Вот
тогда-то, у кассы, все это и произошло.

– Да замолчишь ты когда-нибудь, квашня деревенская! – взорвался я.

Столь грубый намек на ее провинциальные корни был, конечно, не к
лицу мужчине, но меня уже, что называется, понесло.

– Да что ты вообще возомнила о себе? Ты мне кто, папа, мама или,
может, Арина Родионовна? – орал я. – А, знаю: ты мой личный
менеджер по пенсионным накоплениям! Мой маленький карманный
Зурабов!

От неожиданности, а, может, от обиды она даже стала слегка заикаться.

– Но в-ведь я же твоя ж-ж...

– Еще скажи, что ты мне жена! – я уже сжигал за собой все мосты. –
Знаешь, кто ты? Ты просто досадное приключение на мою ж..!
Довольно, мы расстаемся! Выметайся из моей жизни! Немедленно!

Тут я, наконец, прикусил язык. К счастью, у нее хватило ума не
устраивать мне сцены на людях.

– М-милый, успокойся, п-пойдем домой, – стуча зубами, как в ознобе,
бормотала она. – Ну хочешь, в-вернемся за твоим пивом?

В горячке я пропустил было ее слова мимо ушей, но, как ни странно,
мой запал стал сам по себе спадать. Дело, понятно, было не в
пиве, и все же...

Своей изощренной кошачьей интуицией она мгновенно почувствовала
перемену в моем настроении и примирительно улыбнулась сквозь
слезы:

– А потом, к-куда мы с тобой друг без друга? Ведь это же я, ТВОЯ Ж-ЖАДНОСТЬ...

Тут я почувствовал, как губы мои сами собой расплываются в виноватой
улыбке. И я нежно обнял ее, сознавая, что ближе, роднее у
меня действительно нет никого на свете...

...Редкие прохожие, попадавшиеся нам навстречу, наверняка
недоумевали: кому это строит столь выразительные гримасы одинокий
джентльмен, по-ковбойски прихлебывающий пиво прямо из
горлышка...