Проза

Шеф, заглянувший с утра ко мне в кабинет, выглядел слегка оза-боченным.

– Слушай, Сергей Петрович, берем тут на работу одного... гм...
хакера. Профессионально он для нас – то что надо. Но есть одна
закавы-ка...

Оказалось, юноша заявился на интервью в бандане и с «дебильни-ком»,
то бишь плеером в ушах. Про серьгу в ноздре уж не говорю, на
общем фоне это сущая мелочь, но были еще, представьте,
ролики. За ро-лики он, правда, сразу извинился, объяснил, что
привык передвигаться так по городу.

– Парень дает понять: раз я вам нужен, придется, господа, принять
меня каким есть, – продолжил шеф. – Надо бы его как-то сразу
обло-мать: улавливаешь, какой это пример для остальных?
Только гляди, не спугни...

Ну что я мог ответить? Что попробую...

Эх, юность, юность... Время искренних порывов и одновременно
почему-то неуклюжих, нелепых поступков. Помню одного парнишку из
соседней коммуналки, студента, который ни с того ни с сего
водрузил на своей двери вывеску – «Доминирующий самец». Не
иначе как захо-телось разделить с остальным человечеством
радость обнаружения у се-бя вторичных половых признаков.

Порфирьич, сосед из угловой комнаты, уж совестил-совестил юн-ца
по-свойски, а потом взял да и подал в суд. К нему, дескать,
медсест-ры ходят с уколами, что они подумают? Ведь если этот –
доминирую-щий, то он, бывший фронтовой разведчик, тогда
какой? А поскольку ба-рышень в их скромном обиталище не
числилось, тут мог усматриваться и вовсе сомнительный подтекст...

И что вы думаете? Пусть «именем Российской Федерации», но
за-ставил-таки дед отказаться юного самозванца от незаслуженного
титула. А объявить себя просто заурядной особью мужеского пола
тому показа-лось не столь уж интересным. Подержал он куцую
вывеску еще недолго из самолюбия, да и выбросил...

Размышляя о деликатном задании шефа, решил я полистать свои
давнишние конспекты по работе с персоналом: даром что ли с нас по
семь потов сгоняли тогда на тренингах? Потянулся на антресоль,
дернул какую-то тетрадку, а оттуда как посыплется, как
повалится... Старые учебники, кассеты еще катушечные, даже
хоккейная шайба, что гонял еще в дворовой коробочке, и вдруг
средь всего – журнальчик вроде «Плейбоя». Ах, Тимоха, думаю,
стервец, на что карманные денежки от-цовские спускает. Закинул
я журнал обратно подальше, а он опять мне по лысине, да еще
кучу пыли на голову натрусил...

Взял я тогда эту похабщину так брезгливо двумя пальцами и по-нес к
мусоропроводу. И вдруг будто что-то шевельнулось внутри:
гляжу – силуэт на обложке пусть смутно, но такой знакомый. И
год-то – 1971-й! Ба, соображаю, так это же...

И тут, что называется, нахлынули воспоминания... Первый
«огне-тушитель», распитый в подъезде из горлá, тот же маг катушечный...
Опять-таки первые в жизни фасонистые клеша, да еще с
офицерским ремнем, на который копил со школьных завтраков... Ну и
все такое. Ага, думаю, вроде наклевывается идея, как
выполнить просьбу шефа.

... На встречу со мной новоявленный «самец» явился без опозда-ния,
тик-в-тик. К моему разочарованию, на сей раз парень решил
отка-заться от всех своих дурацких фенечек и, мало того,
предстал во вполне цивильном костюме и даже при галстуке. Но
отыгрывать назад было уже поздно...

Как можно дружелюбнее улыбаясь, я устремился навстречу гостю.

– Серега, – представился я, завладев его ладонью. – Можно просто
Серый. И давай сразу на «ты», о'кей?

Он как-то довольно вяло кивнул.

– Ты извини, что я без галстука, – добавил я, перекладывая свою
любимую клюшку, перемотанную изолентой, в другую руку. – Так уж
я привык передвигаться по городу...

Старенькие гаги слегка жали мне в подъеме, но в целом были еще ничего.

Мы несколько церемонно присели за низенький кофейный столик и с
полминуты помолчали.

– Не против, если я посмолю малость? – не дожидаясь ответа, я достал
початую пачку «Примы», одним щелчком извлек оттуда сигарету
и закурил, выпуская дым крупными кольцами. Кабинет быстро
напол-нился ароматами тамбура пригородной электрички.

– Выпьешь чего-нибудь? Есть «Солнцедар» и «Бiле мiцне». Нет? (Судя
по выражению его лица гостю впору было поднести нашатырь.) А
я пригублю «биомицинчику»...

Разговевшись портвешком моей молодости, я врубил на полную свой
допотопный «Грюндиг», и тот довольно бодренько загундосил: «В
бе-елом платье с пояско-ом...».

Под этот аккомпанемент парень показал мне свое портфолио, а я ему –
песенник, который вел еще в пионерлагере, свои детские
коллек-ции марок и засушенных жуков, а следом – и дембельский
альбом. Пат-латый парик а-ля Мик Джагер образца начала 70-х то
и дело съезжал мне на левое ухо, но в остальном все,
кажется, было вполне пристойно.

Потом мы вместе подпевали голосистому спутнику моей юности с
экзотическим именем Кола Бельды. Точнее, гость по моей просьбе
пы-тался подтягивать вслед за певцом, а я подыгрывал им обоим на
элек-трогитаре, некогда соструганной мной из столешницы.

Под конец мы совершенно скорешились.

– Фирма, чувак, у нас неплохая, – стараясь перекричать нанайско-го
соловья, втолковывал я своему новому приятелю, которого,
насколь-ко я помню, звали Федором. – Люди все творческие, с
мозгами, не без заскоков, конечно, но ведь к этому надо
относиться с пониманием, вру-баешься? Врубаешься или нет, я тебя
спрашиваю?

Конечно, Федор врубался. Я вот только не запомнил: слегка
выта-ращенные глаза у парня были и до нашего знакомства, или это
про-изошло, так сказать, уже в процессе.

Провожая гостя, я не преминул с гордостью продемонстрировать ему и
наш тренажерный зал, и буфет, и прочие достопримечательности.
Похоже, Федору было немного неловко перед остальными
сотрудника-ми: что поделаешь, давненько не доводилось взбираться
мне по сту-пенькам на коньках, отчего я просто не мог не
опереться на плечо моего юного друга. Да и полторы бутылки
крепленого, каюсь, давали о себе знать...

Что случилось потом, я, по правде, так и не понял. Мне сообщили, что
Федя канул, как в Лету, не забрав даже своих документов.
Шеф, ес-тественно, свалил все на меня и срезал премию. Но я,
признаться, ни о чем не жалею.

Изредка промозглыми осенними вечерами поцеживая остатки
«Солнцедара», накапанного в коньячную рюмашку, я мну в зубах
неза-жженную «Приму» и искренне, не понарошку грущу. А грущу я по тому
отрезку своей жизни, когда и мне, пусть неуклюже, пусть даже
нелепо, но еще хотелось что-то заявлять этому миру...