Проза

Дело в том, что на морском побережье одежда сохнет очень долго, несколько дней, два, а то и три. Завильский этого по рассеянности, конечно же, не учёл, а тут смена подошла к концу, нужно вещи собирать и сматываться. Завильский начал вещи на балконе снимать, а они ещё совсем влажные. Получается, что ли, у него ни одних свежих трусов не осталось ? Что ж нам теперь делать ? Можно, конечно, пойти и последний раз в море окунуться, я сейчас так и сделаю, но прежде всего нужно нечаянную эту проблему решить. Балеев смеется, говорит, семейные трусы уже давно купить нужно было, потому как они во всех отношениях лучше: и мотня, понимаешь, не деформируется, и, проветривается ведь, что не менее важно, никаких тебе опрелостей, там, или прыщей каких. Балеев сказал, что он вообще только семейные трусы носит, а на тех, кто погряз в плавках, в особенности, синтетического производства, смотрит с презрением и подозрением, мол, что-то тут не то, и не так: зачем-то же человек себя на мученическую муку же обрекает. “Есть в этом какое-то воровство” - говорил в таких случаях Балеев. Завильскому трудно было с ним согласиться, поскольку у него эстетика шла вперёд этики, и правильным да полезным безоговорочно объявлялось только то, что хоть как-то соотносилось с его понятиями о прекрасном. В этом смысле, особенно после многотрудного и скупого на проявления изящного армейского опыта, семейные трусы казались ему шагом назад, символом и метафорой регресса. Были и другие, не менее важные, соображения, но о них - в следующий раз. Вот, к примеру, когда ты решил немножечко сексом заняться: одно дело, понимаешь, глупые цветочки-ягодки в портках до колена, другое - подчёркивающие твои недюжие богатства белые плавочки в обтяжку. С волосяной подсветкой изнутри. Хотя когда он всё-таки рискнуть решил, решающим фактором здесь, конечно, опять-же таки, выступили именно всё у нас определяющие причины эстетического характера. Ну, да, именно что так. Всё так и было. Просто Завильского действительно всё время волновала одна очень пикантная проблема. У них в армии так говорили: “сколько членом не тряси - последняя капля всё равно в трюси”, намеренно искажая, рифмы ради, последнее словцо. Но Завильский точно знал, что не только и не сколько из-за рифмы, но ещё и для сглаживания неудобства. Возникающего, каждый раз, в моменты прикосновения к чужим как бы тайнам. Несовершенство мочеиспускательной системы, которая в этом смысле проигрывала даже более послушному носу (Завильского, пока он не женился, долго волновал и просто-таки мучил вопрос: а у женщин с этим делом - как?!?!), как интернет какой-нибудь, объединяло всё сознательное мужское население. Когда нечто происходит у всех совершенно одинаково, то проговаривание этого одинакова вслух и создает впечатление неловкости. Точно ты, с одной стороны, подсмотрел за другим человеком, а, с другой, сам в пароксизме отчаянной смелости, проговорился. Что называется, за себя и за того парня проговорился. Очень мучили Завильского эти передние, постепенно покрывающиеся жёлтой каростой, вонючей просто-таки корочкой, места (про задние Завильский вообще брезговал даже думать). Которые, конечно же, во-первых, компроментируют любого мужчину как все бесцельно прожитые годы сразу, а с другой, очень трудно отстирываются. Завильский знал это наверняка, так как не доверял своего нижнего белья никому. Да, с задними пятнами вообще безобразие, конечно... И всё ради чего ? Ради каких-то весьма сомнительных ценностей западной цивилизации, буржуазного образа жизни, навязываемого нам исподволь? Вот и решил Завильский бунтовать, а Балеев решительно его в этом начинании поддержал: “Почему нет ?! Давно пора!” Сказано - сделано. На берегу же всяких лавчонок и забегаловок масса. Пошёл, значит, искупался на прощание, купил-примерил себе милые такие штанишки, испытал, конечно, массу новых (а потому тревожных) ощущений. Балеев его успокоил, в том смысле, что, мол, привыкнуть надо, не сразу Москва строилась. А ещё, сказал он неожиданно решительно, крой может оказаться не очень удачным. Такое иногда случается. И потом, семейные трусы нужно выбирать широкие, просторные, чтобы уж совсем хорошо, широко... просторно... Потом в поезд на Харьков сели, отъезд красным вином отметили, заодно и покупку обмыли. Ночью, лёжа на верхней полке и отходя ко сну, Завильский прислушивался к новым впечатлениям, даже несколько раз ощупывал своё хозяйство, но не сколько даже из-за беспокойства, сколько чисто механически. Потом всё вошло в свою колею, день и ночь - сутки прочь, оказался Завильский возле своего дома.

Встретили с охами и ахами и первым делом попросили продемонстрировать свой южный загар. Завильский сначала расстегнул зиппер и отогнул край своих новых труселей. Ну-ка, ну-ка, сказался ещё ничего не подозревающая Маринка. - Сильней-сильней покажи, я что-то не поняла... Завильский полностью спустил джинсы, оголив свои загорелые икры. Ну, и обновку, конечно, тоже обнажил.

- Оба-на. - Марина не поверила своим широко посаженных глазам. - Это что за новости, - спросила она неожиданно изменившимся голосом, который не предвещал ничего хорошего: Марина была явно напугана.

- Где? - Не понял Завильский, испугавшись заодно с супружницей, и начал осматривать своё тощее тельце. - Где?

- Трусы. - Устало рубанула рукой воздух Марина, что могло означать очень многое, но в данном случае означало её несогласие.

- А-а-а-а... - Облегчённо протянул Завильский. - Трусы... Вот, прибрахлился, решил купить себе труселя...

- Я вижу, что купил. Знаю, что не украл. Ты это чего ?!

Конечно, резон в словах Марины был немалый. Она, как никто другой, знала насколько сложно заставить Завильского купить вообще что-нибудь. Кроме, пожалуй что, книг, компакт-дисков и алкоголя. Ну, продукты, ещё куда ни шло, но чтоб трусы ?! Да она каждую покупку выбивала ему с боем, хитростью и коварством выманивая его в нужный магазин, лестью и лаской заманивала в “Молодёжную моду” или “Детский мир”, а тут трусы! Подозрительная самостоятельность! Тем более, что зная привязанность Завильского к пдавочкам, она накупила немыслимое число тайваньских наборов, которые можно было бы безболезненно носить до начала нового столетия. Нет, предчувствия, гороскоп и, главное, пасьянс, который накануне сошёлся-таки неожиданно три раза кряду, её не обманывали, дело серьёзное, даже очень.

Завильский смотрел Марине прямо в её широко посаженные глаза и путешествовал вслед за её мыслями, за каждым мыслительным звеном. Он видел, как завращались-заскрипели колёсики и винтики в её голове, как от значительного усилия задымились извилины, как череп наполнился дымом, как изменил цвет глаз с бесцветно-серого на злой-зелёный.

Значит, нужно брать в инициативу в свои руки, значит, нужно объяснить, что белье возле моря сохнет излишне медленно. Что, да, меняться никогда не поздно, отчего-бы не проэксперементровать...

- Ты зря кипятишься. - Начал он осторожно, вкрадчиво. - В этом нет никакого криминала...

- Да ? - По тону он понял, что ему не верят: Марина включила “хозяина” и была на пороге истерики. - А это ?

Жестом революционного оратора, опьянённого революционной фразой, она распахнула створки платяного шкапа и начала охапками выбрасывать его неглиже.

- Я знала, я чувствовала, я давно за тобой наблюдала...

- Но что? Что? - В такие минуты Завильский просто терялся.

- Сам знаешь что. - Хоть стой, хоть падай.

С боевым криком устроил, блядь, встречу, Марина покинула помещенье. Она вообще-то против мата, но тут, по всей видимости, была настроена слишком решительно. Что и решила проариткулировать как можно отчётливее. Маркировать, значит, свой праведнейший гнев. Оставалось только последнее средство. Поковырявшись в сумке, он достал подарок. Но даже не взглянув на него, Марина отшвырнула его в угол: - Развод! Завтра же !

Завильский примирительно пожал плечами, развод, так развод, только не нервничай. По опыту своей семейной жизни он знал, что время - лучший лекарь, что Марина быстро отой дёт, она вообще баба отходчивая, добрая. И тогда он всё ей объяснит. Он объяснит, попытается ей объяснить, что, конечно, она имеет на него некоторые права, и даже поболее остальных. Но и он, он сам, тоже для себя что-то там значит. Семейный статус вовсе не означает 100% общности всего, что только можно представить. Что, в конце концов, его индивидуальная судьба - это только его, сугубо индивидуальная судьба, которую кроме него никто не проживёт. Вот если бы у него было бы сразу несколько жизней, то одну из них, он с радостью превеликой подарил бы своей единственной и незабвенной (не забывается такое никогда). Но в реальности, действительности, то есть, всё немного иначе. И если она допускает возможность, к примеру, одиночной поездки к морю, ты же почти не возражала, разве не так, значит, возможность купить себе семейные трусы тоже достаточно легитимна, хотя действительно, несколько необычна.

Логика, всё-таки, прерогатива мужского организма. К тому же, её не было на море с ними. Поэтому самым трудным будет объяснить ей, что тряпки, в перенасыщенном влагой и солью воздухе, сохнут долго, что член - не нос и шмыгать им не очень-то и удобно. Но он попытается. Времени у них много. Даром убедительности он, кажется, владеет. Но если она, всё-таки, будет стоять на своём - пусть стоит. В конце концов, ей же от этого хуже.