Проза

Начало

Продолжение

– 10 –

Кто-то из великих сказал: «Долог и тернист путь, ведущий из тьмы к
свету». Кажется, это был Джон Мильтон. А может, и нет. Лежа в
полутьме и наблюдая за неиссякаемой энергией и силой
проникающего из окна света, я размышлял над этими словами. Потоки
лучезарной субстанции, проникающие из окна, разрезали
плотную ткань оконных штор надвое по центру, разлетались по
комнате, окрашивая предметы на полу и около стен. До моей кровати
свет не доходил, и я лежал в полутьме, наблюдая за его
игрой. По-моему, я слишком долго жил в этой самой полутьме.
Невыносимо долго. Не одну ночь, не месяц, даже не год. Сейчас не
припомнить, как меня сюда затянуло, но кажется, здесь я
провел большую часть сознательной жизни. Взгляды, бросаемые на
вещи и события, явления и лица, неизменно приобретали в
сознании темные полутона. Они находили приют в бесчисленных
темных углах моего сознания, занимая отведенные им места. В тайне
они шагали рядом со мной все эти годы. Темные улицы, черные
дома, коричневые подъезды. Бесцветные люди и их серые
мысли. Я лично пустил их внутрь, я собственноручно выкрасил их в
эти цвета. Я считал, что это правильно, что только так я
смогу обезопасить собственную персону от пороков внешнего мира.
А рядом всегда был он. Невыносимо яркий и необъяснимо
сильный, завораживающий и предающий сил. Заставляющий улыбнуться
и расправить плечи. Свет объяснял собой все вокруг и не
требовал доказательств. Он развеивал опасения и прогонял
недоверие. Он беспрепятственно проникал внутрь и не находя отклика,
также свободно исчезал. Нужно было просто видеть его.
Просто смотреть и не отводить больше глаз. Как долго я не замечал
его присутствия. И как долог теперь путь, ведущий из тьмы к
свету.

Я встал с кровати и широко распахнул плотные шторы, отделявшие меня
от яркого полуденного солнца. Свет мгновенно расширил свое
могущество до пределов комнаты, открывая для меня малейшие
нюансы материального мира. Он ничего не скрывал, и я пытался
вобрать в себя его простоту и искренность. Свет щекотал мое
лицо. Небо было идеально чистым – ни пятнышка, ни единого
дефекта. Огненный глаз солнца нестерпимо ярко взирал на
окружающий мир. Может быть, сегодня он смотрит на нас так
пристально последний раз в году. Возможно, так он прощается со мной,
со всеми. Он уйдет далеко на другую сторону света, он
забудет об этих людях, их делах и мыслях. Безраздельная власть
осени станет абсолютной, затем все просто исчезнет, испарится в
белом безмолвии. Тусклые тона захватят землю.

Отойдя от окна и помахав из стороны в сторону затекшими руками
какое-то время, я стал одеваться, закончив это так называемое
«упражнение». Бодро напялив все элементы нехитрого гардероба и
в знак презрения пнув ногой пустую бутылку пива, спустился
на кухню. Очнувшиеся под действием яркого солнца от спячки
мухи с удвоенной энергией носились по кухне, празднуя
наступление новой жизни. Они еще не знали, что это обман, фикция.
Открыв холодильник и выудив из его недр пакет с неким
кисломолочным продуктом, я напомнил желудку о его прямых
обязанностях. Гера спал сном младенца, раскинув в сторону руки и
приоткрыв рот. Лицо его было напряжено, волосы на голове
взъерошены. Там, внутри этой головы жили в этот момент какие-то
полустертые мысли, переживания, сомнения. Я понял это по скорости
движения зрачков под его чуть приоткрытыми веками. Мысли
резвились и переплетались в диком танце, опьяненные своей
временной свободой от оков человеческого сознания. Попытка
реанимировать Геру пощипыванием за нос ощутимых результатов не
дала. Он лишь вяло отмахнулся и перевернулся на другой бок. Я
вздохнул и, взяв с дивана куртку, вышел на улицу. На пороге
вспомнил о вчерашнем сне и часах, дожидающихся моего
приезда. «– Хоть кто-то еще ждет меня», – грустно подумалось мне и
сев в машину, я поспешил домой.

Они стояли на прежнем месте и показывали пять. Почему-то я больше не
был удивлен. Стрелки заняли новые позиции и всем своим
видом упрямо настаивали, чтобы я перевел глаза ниже. Я не слушал
их. Расхаживая по комнате, я стал весело насвистывать под
нос знакомый с детства мотив Бетховена. Кое-что изменилось, и
сейчас я обдумывал это. Впервые с момента знакомства с
часами, я не услышал их жуткого боя. Да, проклятых ударов на
этот раз не было – часы молча ставили меня сейчас перед фактом.
Как механическому предмету удавалось издавать звуки,
способные за несколько мгновений пробудить во взрослом человеке
столь широкую гамму разнообразных неприятных ощущений, – до
сих оставалось загадкой. Однако им это удавалось в полной
мере. От одной мысли об этих непередаваемых звуках, кожа на моем
теле мгновенно заняла защитную позицию. Никакие увещевания
о ничтожности механизма, издающего этот гул, не были в силах
изгнать армии мурашек, оккупирующих руки и спину. И вот
теперь – тишина. Уже одно то обстоятельство, что сегодня моим
ушам удалось избежать рандеву с этой «музыкой», можно было
назвать маленькой победой. Я улыбнулся как можно шире и, с
презрением глядя на часы, уселся на диван, напротив. Они
недобро смотрели на меня своим огромным стеклянным глазом.

– Что, уже пять? – чуть наклонив голову, спросил я у бездушного
оппонента. – И что на этот раз?

Часы промолчали.

– А мне плевать, что на этот раз! – выпалил я, разминая пальцами сигарету.

Мне сейчас было действительно безразлично, какие изменения произошли
с гравировкой в мое отсутствие. Я больше не искал
потрясений. Абсолютно и бесповоротно. Удовлетворенный собой, я
откинулся на диван, закинув ногу на ногу. Всем своим видом я
демонстрировал часам свое безразличие к тому, о чем в очередной
раз они пытались предупредить меня. Я получал огромное, ни с
чем не сравнимое удовольствие от наблюдения за несчастным
деревянным истуканом, весь смысл существования которого
скрывался там, чуть ниже циферблата. Его терзали страшные муки,
страдания от чужого безразличия наполняли все его механическое
существо. А я испытывал ни с чем не сравнимое
удовлетворение. Каждая шестеренка, каждый болтик, казалось, дышит
нетерпением и негодованием – как так? Как же так? Больше некому
прочесть очередную ахинею, а затем получить очередной плевок?
«Да, – думал я, размеренно покачивая на весу одной ногой, –
получите и распишитесь. Таков был основной принцип игры? Но
никто больше расписываться не будет, и получать,
соответственно, тоже. И никак иначе. Как все было просто… Просто убить
интерес к этим катаклизмам. Я не буду больше ничего читать,
ничего вычислять, ни о чем думать. Единственный, от кого
что-то зависит в жизни этого деревянного ирода, сидит сейчас на
диване и довольно покачивает ногой в воздухе. Как вам это
нравится? Захочу встану, придется – станцую на крышке, решу,
что нужно – буду мочиться на циферблат. И тебе больше уже
ничего не изменить. Никаких двусмысленных слов и полупонятных
фраз – хватит! Трезвый расчет, да интуиция – только они.
Никакой паники, нервов и поисков правды в сказках Андерсена.
Теперь мы посмотрим, чьи предсказания сбудутся, теперь
посмотрим, кто сам сказочник…» Поток моих мыслей, прошитый цепями
крепнущей уверенности, вдруг резко был оборван раздавшимся
телефонным звонком. Решимость никуда не ушла, она лишь глубже
пробралась внутрь и заняла круговую оборону в сознании, сузив
мои зрачки подозрением. О, сейчас я был готов на многое! Я
готов был дать полноценный ответ. Быстро вскочив, я со
снисхождением окинул взглядом телефонный аппарат, как
потенциальную жертву переливающейся через края агрессии. Он стоял на
полу и издавал жалкие трели, словно пытаясь угодить и
загладить свою вину. Звуки были однообразны и сопровождались
подмигиванием красного глаза-лампы у самого основания аппарата. Я
долго смотрел на него в упор, я мысленно приказывал ему
умолкнуть – но он продолжал свое. Тогда я перевел взгляд на часы.

– Ты, жалкое деревянное изделие папы Карло, наполненное железными
окружностями различного диаметра и одинаковою степени тупости!
– раздельно сказал я часам. – Если это ты подослал этого
пластмассового ублюдка, – здесь я ткнул пальцем на телефон, –
горе вам обоим!

Быстрым движением поднял трубку. Поначалу шипение, затем голос –
женский голос. Мои уши бесстрастно фиксировали слова, мозг с
ледяным спокойствием анализировал полученные импульсы, разум
диктовал голосовым связкам единственно правильные ответы.

– Здравствуйте. Это квартира Господина Л.?

– Да.

– Я могу с ним говорить?

– Да, именно это Вы сейчас и делаете.

– Вас беспокоят из главного офиса компании Ф… и Д…Co, юридический адр…

– Да, продолжайте.

– С Вами говорит оператор отдела кадров. Я должна… У меня для Вас
сообщение. Выслушаете прямо сейчас или предпочтете
ознакомиться с официальным факсом? В этом случае, я уполномо…

– Сейчас.

– Одну секунду. Хм, это решение координационного Совета компании.
Это достаточно конфиденциально и я, с Вашего разрешения,
советовала бы…

– Сейчас!

– Но это восемнадцать страниц печатного текста!

– Читайте!

– Как пожелаете. Так… Решением координационного совета, принятым
девятого октября и подписанным восемнадцатью постоянными
членами из двадцати одного в присутс…

– Дальше. Самую суть! – я не узнал собственный голос.

– Ммм… секунду. Ага, вот… В ходе специально проведенного
расследования, установлено: физические действия по обороту активами и
основными фондами компании в период фактического исполнения
обязанностей Генерального директора господином Л. содержат,
нарушающие Устав организации деяния (см. сводные таблицы 1 и
2)… так, согласно аналитическим справкам превышение
допустимых экономических рисков по некоторым из видов деятельности
составили один и пять, один и восемь раз (смотри таблицу
два), что повлекло за собой колебания устойчивости и, в конечном
итоге, падение общей стоимости ценных бумаг компании, т.е.
их обесценивание… ммм… здесь цифровая статистика… дальше:
совершенные самостоятельно вопреки интересам ее акционеров,
вследствие чего в порядке, предусмотренном пунктами три восемь
тире три двенадцать Устава, ответственность по соразмерному
уменьшению реально причиненного ущерба возлагается на лицо,
своими прямыми либо косвенными действиями обусловившему
наступление тяжких экономических последствий…

– Дальше.

– …Действия, описанные в пунктах два шесть, два восемь, два
двенадцать настоящего решения, считать принятыми в нарушение
предписаний Устава, устанавливающих… Итого, по каждому из
исследованных неправомерных деяний суммарный ущерб составля…

– Дальше! – слова начали сливаться в один непрекращающийся стон. Звенело в ушах.

– …Кроме того, действия вышеуказанного лица, обозначенные пунктами
сводной аналитической таблицы один четыре и один шесть в
нарушение предписаний были приняты без соответствующего
согласова…

– Дальше!

– …таким… Таким образом, прослеживается прямая причинно следственная
связь между деяниями указанного лица и причиненным компании
ущербом, следствием которого…

– Пропустите… Пропустите мотивировочную часть.

– …?

Шелест бумаги.

– Резолюцию. Читай… читайте резолюцию!

– …Исследовав представленные доказательства, статистические и
финансовые отчеты, а также проанализировав и установив причины
экономического спада мммм… КоорСовет в закрытом заседании,
постановил: Господина Л., временно смещенного с поста
Генерального директора компании Ф… и Д…Co, юридический адрес… нннн…,
за допущенные нарушения Устава компании, утвержденного
тогда-то тем-то и повлекшие нанесение компании по неосторожности
реального материального ущерба в особо крупных размерах, а
также общее стойкое снижение котировок акций и иных ценных
бумаг…. уволить… Читать? Дальше читать? …Уволить на основании
пункта десять части восьмой Устава организации в связи с
длительным нарушением финансовой дисциплины без предоставления
компенсаций и льгот, предусмотренных пунктами…, а
причитающиеся и временно замороженные на личном лицевом счете
указанного должностного лица денежные средства изъять в одностороннем
порядке, после чего перечислить в актив компании в счет
соразмерного уменьшения реального ущерба, о чем в установленном
порядке известить господина Л. Кроме того, объявить…

Я швырнул аппарат об стену. Шнур моментально выскочил из гнезда.
Пластмассовый корпус, звонко разлетевшись от удара об стену на
части, затаился в агонии на полу. Это был крах. Полный крах.
Сердце бешено стучало в груди, словно обратившись в
механический ротор. Гул в ушах становился невыносим. Воздух вокруг
стал обладать весом, а углы между стенами и полом перестали
составлять девяноста градусов. Разум больше не давал
правильных ответов на вопросы, его словно выдернули из розетки.
Остались одни инстинкты. Тупые и бескомпромиссные – они рвались
на свободу. Не помню, как в моих руках оказались часы.
Понимание того, что я держу их, пришло, когда я увидел циферблат
на уровне собственных глаз. Они словно потеряли вес.
Стрелки замерли, на тусклом металле играли блики. Я быстро
пробежал глазами по темным буквам – вены на руках вздулись.

«И времени свободу не отнять
Когда часы покажут ровно пять»

Я снова и снова поднимал их с пола, только затем, чтобы вновь
швырнуть. Один за другим, глухие удары сотрясали стену. Казалось,
еще только раз и ей не выстоять. Но она с фатальной
безысходностью сдерживала очередной натиск. Швырнув обессилевшими
руками часы в последний раз, я, тяжело дыша, подошел к ним.
Циферблат был цел, стрелки на своих местах, все элементы
корпуса в порядке. Во рту пролегла пустыня, волосы, напротив,
взмокли. Я схватил молоток и что есть сил долбил по матовому
стеклу. Цок-цок-цок. Оно даже не треснуло. Красный от
напряжения и бешенства, с безумно вращающимися глазами я вернулся в
комнату с маленьким походным топором. Он оставлял белые
зарубки на деревянном теле, но добраться до внутренних органов
оказался бессилен. Метнувшись вдоль комнаты словно тень, я
открыл настежь окно, и, вцепившись побелевшими пальцами в
резной орнамент, дотащил часы до десятиметровой пропасти,
отделявший их от вечного покоя. Они неторопливо вращались, набирая
скорость. Потом гулко взрыли землю. Я еще долго разглядывал
их темный силуэт на земле. Больше ничего не оставалось.

– 11 –

Подушка на голове стала щитом от внешнего мира. Один на один с
пустотой. Я что было сил придавливал ее ватное тело обеими руками
к затылку, только чтобы ничто не могло больше разлучить
нас. Меня и мою внутреннюю пустоту. Она была разных цветов и
очертаний, она быстро меняла свою форму и содержание, а я
следил за ней с закрытыми глазами. Я видел ее – пустоту и она
постоянно было чем-то, хотя и звалась пустотой. Разноцветные
круги, туманные звезды, разнородные несимметричные фигуры.
Мысли молниеносно сменяли друг друга, внося свои поправки в
картины, за которыми следили закрытые глаза. Лица, слова и
даже жесты имели здесь свои причудливые очертания, виды и
формы, извиваясь в кривых зеркалах моего сознания. «З-з-з-зззз» –
слышал я негромкие и монотонные звуки. «З-з-з-зззз»
сопровождало мои картины. Они шли откуда-то изнутри. Заглушить их
было невозможно. Полностью разбит. Окончательно разгромлен.
Сколько я пролежал вот так – уткнувшись носом в диван и
накрыв голову подушкой? Может минуту – а может и целую вечность.
Время исчезло для меня. Я был вне времени. Эта субстанция,
уносящая радости и щедрая на беды, проносящая мимо счастливые
минуты, и растягивающая в часы секунды жизненных ненастий –
эта субстанция лежала теперь под моим окном. Время, режущее
кусками молодость и даром раздающее усталость и немощь,
само теперь лежало в сырой земле. Никому не нужное и всеми
брошенное. Я хотел, чтобы оно еще вечность оставалось там.

Подняв голову и привстав на диване, я оглядел окружающее
пространство мутными глазами. Мир вокруг не стал другим. Почему-то я
был преисполнен уверенности, что когда увижу его снова – он
навсегда перестанет быть прежним. И мне никогда не больше не
видеть того, прежнего мира. Мне никогда не вернуться в ту,
провалившуюся жизнь. Да, именно так. Я подниму голову и увижу
себя сидящим в набедренной повязке среди мамонтов под
сводами огромной мраморной пещеры. Я улыбнусь и, собираясь за
стеблями мандрагоры, подумаю: «Какой дурацкий сон!». Или нет.
Вот я встаю и, растопив теплыми руками ком снега, пью из
сведенных ладоней чистейшую воду. И я чувствую, что за тысячи
верст в бесконечной ледяной пустыне вокруг нет ни одной
человеческой души. «Какой дурацкий сон!» – думаю я, разматывая
снасти для рыбной ловли. Или увижу себя привязанным к столбу,
стоя на охапках соломы инквизиторского костра. А какой-то
человек в красной рясе и смешной шапочке будет тыкать мне в нос
ворох бумаги, приговаривая при этом: «Какой дурацкий сон!».

Мир вокруг не стал другим. Я искренне удивлен этому. Ни полей
мандрагоры, ни ледяных пустынь, ни даже католической шапочки. Все
тот же дурацкий сон длиною в жизнь. Сажусь на диван, включаю
телевизор и смотрю в мерцающий экран. Лучевая трубка бомбит
экран электродами, которые рисуют мне разноцветные
картинки. Картинки из жизни. Наблюдаю за их частой сменой, абсолютно
не вникая в смысл. Счастливые лица людей. Они улыбаются
друг другу, делятся открытиями, не скрывают своих эмоций. Они
бодры и преисполнены оптимизма, они уважают старших и
поддерживают младших. Их мир идеален. Их дома светлы, их дети
счастливы. Взоры направлены вперед, а помыслы чисты. Они всегда к
чему стремятся и неизменно достигают задуманного. Их жизнь
расписана по минутам – в ней нет места лени, пороку, тоске.
Они знают вопросы на все ответы и готовы безвозмездно
помогать ближнему до посинения. Суперлюди. Супермир. Я тоже был
одним из Вас. Я тоже однажды жил в Вашем мире. Щелк. Экран
гаснет. Суперлюди закрывают для меня свой Супермир. Прощайте,
вырванные страницы из старой книги.

Я долго смотрю в открытое окно. Его квадрат все так же способен
удивлять. Темный овальный предмет застыл подо мной без движения.
Он лежит там, на земле – этот ненавистный механизм,
каким-то невероятным образом связанный со мной, зависшим где-то
между землей и небом. Темные грани расплываются на расстоянии.
Сейчас он похож на крупную мертвую птицу. Счастье, что она
больше не может летать. Хотя кто знает? Я выкинул ее из своей
жизни, но выкинула ли она мою жизнь из себя? Трудно
сказать. Долго брожу по квартире без дела. Мысли возвращаются туда,
вниз, к сырой отравленной земле. Найти какое-нибудь
занятие, попытаться отвлечься. Не выходит. Дела и окружающие
предметы внезапно стали мелкими и несущественными. В голове
крутится одно и тоже: «И времени свободу не отнять, и времени
свободу не отнять…». Это точно. Времени – тьма. Девать его не
куда. Делить его придется с самим собой. И с птицей,
разбившейся о землю. Выхожу на улицу.

Остывающее осеннее солнце и снующие вокруг машины. Растоптанный
человек среди сплава плоти и бетона. И вопросы. Вопросы, которые
останутся без ответа. Как могла в считанные секунды
провалиться моя жизнь? Такая выверенная и продуманная в деталях
жизнь? Где ее былая прозрачность и предсказуемость? Где
выстраданная годами и наигранная тысячей жизненных ситуаций защита
от нелепых совпадений и роковых случайностей? Где она, эта
хваленая защита от дурака? Ее больше не было. Она оказалась
неидеальной. А что осталось? Осталась роковая неизбежность
сваливаемых в строгой очередности на мою больную психику
событий. Часы? Такого просто не могло быть. Но как? Почему? Нет,
невозможно. Хотя нет, наверное, возможно. Как там говорил
мне тот псих с улицы? Невозможное становится возможным?
Именно. Я схожу с ума. Откуда он взялся со своим дерьмом в моей
практически выигранной партии? Откуда взялся я со своей
идеально прожитой жизнью на той старой аллее. Сначала авария.
Потом Полина. И вот теперь работа. Паршивый любитель
антиквариата, черт дернул тебя прицепить этого деревянного Нострадамуса
себе на шею. Теперь терпи. Терпи, стиснув зубы.
Когда-нибудь этому наступит конец. И что-то подсказывает, что он
близок. Так может такое быть? Логически, нет. Наверное, ты сам так
захотел. Ты этого ждал. Наверное, ты слишком много делал в
жизни такого, чего не стоило делать. И думал о том, о чем не
стоило думать вообще. Ты не жил сам и не давал жить другим.
Весь такой идеальный в этом далеко не идеальном мире. Ты
пытался уйти от окружавшего нелепого мира, убежать,
спрятаться, отделиться. Кто-то слишком долго терпел кучи твоего
«идеального» дерьма на своей голове. Вот и расплата. Браво!
Неожиданно и свежо. Такого удара ожидать было просто невозможно.
Ты слишком увлекся, выстраивая свои защитные порядки.
Слишком. Уже подумывал о том, что выстроил свой собственный,
независимый мир? Похвально, но система координат, в которой велось
строительство, все это время оставалась прежней. Она была
все той же «дерьмовой» системой координат. И твоя «идеальная»
защита не входила в ее планы. Когда ты окончательно
уверовал, что крепость неприступна, то просто успокоился.
Поступательное движение прекратилось. Ты перестал жить. Так,
существовал за высокими кирпичными стенами своего сознания. Туда
было не достучаться даже батальону праведников во главе с
Архангелом. Стоял на одном месте, словно «идеальное» пугало в
«идеальном» поле. Меня никто не трогает, я никого не трогаю.
Очень недальновидная психология, братец. Очень. Удар пришел
внезапно и оттуда, откуда ты совсем не ждал. Изнутри. Ты сам
методично и целенаправленно сбивал «идеальное» пугало со
своего «идеального» шеста. Вот так, еще и еще. Застой сменился
движением в обратную сторону. А там, по другую сторону стен
твоего сознания, оказывается, тоже жили люди. Они радовались,
они страдали. Они не видели тебя, ты не замечал их. Все
время думал, что нужен им больше, чем они тебе. Это было не
так. Принцип равновесия в этом мире еще никто не отменял.
Вечного двигателя не существует в природе и это касается не
только двигателя. Приливы сменяют отливы, а после жаркого дня
неизменно приходят холодные ночи. Построить «идеальную» жизнь
невозможно. Можно только сделать так, чтобы она не была
совсем «дерьмовой». Невозможно быть одновременно и красивой и
умной обезьяной. Жить в согласии с собой – только и всего.
Притворяться бессмысленно, научиться невозможно. Лишь своей
жизнью обеспечить себе это внутреннее состояние. Состояние
согласия и внутренней гармонией. Материальное благополучие
неизменно влечет пресыщение, а сзади всегда крадется тень
душевного опустошения. Все, кажется, хватит. Нажил добра, пора
закопать. Но не тут-то было, ты уже на полпути в пропасть. Это
отсутствие мотивации. Оно сожрет тебя, когда ты остановишься.
Другая крайность достижения внутреннего баланса через
обогащение – жажда постоянной наживы. Она уничтожит тебя прямо в
пути, достигнув исполинских размеров. Очень скоро твое
«идеальное» окончательно станет тем прежним, «дерьмовым». Как
жаль. И вот – ты уже стонешь сидя на унитазе из слоновой кости и
покусывая золотыми зубами собственные синюшные локти.
Кусайте, сэр, кусайте сильнее! Это все, что Вам остается.
Получается, есть один выход из леса на этом пути. Только один –
вовремя повернуть назад. Повернуть и попытаться сделать так,
чтобы отдача не была смертельной. Спокоен лишь тот, кто отдает
многое и довольствуется при этом малым. Его поступки держат
хрупкое равновесие стальными пальцами. Тот, кому нечего
терять. Только он хранит спокойствие и может ответить на
вопрос, что же есть счастье человеческое на этой земле? Как ни
банально это звучит.

Будь ты святой или алчный купчишка, приобретаешь ли ты неиссякаемую
веру или горшочек гнома с золотом. Помни, вместе с этим ты
получаешь и постоянный страх потери. И чем больше вес этой
ценности для твоей души, тем больше вес страха, находящегося
на противоположной чаше весов. Равновесие. Так уж построен
этот мир. Сильный духом сделает все, чтобы справиться с
резонансом своего страха, слабого он уничтожит сам – изнутри.
Нужно постоянно выбирать, анализировать, думать. Беспрестанно
балансировать на грани, молиться, если необходимо – не дышать.
Только сохранить его – хрупкое человеческое равновесие.
Только уберечь его в себе. А иначе – никак. И постоянно
помнить, нанося на чистый лист своей жизни записи деяний –
перевернув его на обратной стороне, увидишь все тоже самое – с
точностью до наоборот. Бытие во всем своем многообразии
зеркально.

Свое равновесие я утратил. Утратил очень давно. Стены, которые
возводил, чтобы не сберечь его, оказались стенами собственной
тюрьмы. Я слишком был занят строительством клетки, чтобы
заметить отсутствие птицы. И ее не стало. А я все строил, клеил,
возводил. Чувствовал, знал, предвидел, что когда-то придется
платить за существование, которое вел. Но не так. Такой
способ разрушения человеческой жизни? Только в бредовом сне
после лошадиной дозы наркоза. Я усмехнулся. Похоже, теперь моя
жизнь стала этим самым сном. В память вращались старые сказки
о прорицателях и жуткие истории об оживших предметах.
Предметах, таивших в себе нечто, недоступное для человеческого
понимания. Как его назвать? Воля? Разум? Мышление? Может быть.
То, что еще вчера могло быть сколь угодно долго объектом
для неиссякаемых шуток и глумлений в шумной компании! То на
что я с иронически-кислой миной только вчера махал рукой! Вот
оно, здесь. И прямо сейчас. Это что-то теперь управляет
твоей собственной никчемной жизнью. Целиком и безраздельно. Ты
отстранен от штурвала, неудачник. Теперь к твоей физической
модели приставлен другой управляющий. Просто следи за
движениями ловких рук. Какого черта? Никаких совпадений быть не
может. Логика и теория вероятности медленно, но верно
зарывались в землю, заколачивались досками. Теперь они окончательно
убиты. Каждым последующим ударом часов. Их просто нет. Они не
существуют больше ни вокруг, ни внутри тебя. Они не
доступны для руководства. Может, их вообще никогда не было? А ты
купился еще на один глупый рекламный слоган? Что же существует
тогда? Какие правила играют? Какие формулы работают? Тонкий
филигранный расчет. Возможно. Выверенная до мелочей
продуманность? Вероятно. А я? Почему я? Каким образом? Кем я стал
теперь? Всего лишь пешкой – жалкой пластмассовой фигуркой,
переставляемой время от времени чьими-то выверенными
движениями. Смысл? У каждой игры есть свои собственные правила.
Уловить суть этой удалось, понять ее механизм – нет. Я думал, что
догадываюсь? О чем? Что кто-то вертит моей жизнью, как
хочет? Об этом? Что я знал обо всем, что происходило со мной в
последние дни? Ни хрена! Я знал, что день изо дня старые
деревянные часы выдавали очередную серию ударов. Мне было
известно, что за ними неизменно следовало предупреждение,
выгравированное на чертовой железке. И, буммм! События, столь
непредсказуемые и убийственные снова и снова втаптывали меня
землю. Пока снаружи не осталась одна голова. И эта голова теперь
утверждала, что она давно обо всем догадывалась? Что за
бред?! Думай. Это последнее что остается твоей торчащей голове
помимо созерцания мелькающих рядом щиколоток. Даже пешки
порой становятся ферзями и играют по своим правилам. Но за какую
из веревочек потянуть, чтобы сверху не свалилась очередная
наковальня? За какую? Неизвестно. Говорящая голова. Ты
проиграла. Он обо всем догадывался, его мучили предчувствия!
Ха-ха!

Я шел вдоль бульваров, проходил по площадям и скверам, миновал
какие-то улицы без названий. Без толку пытался увидеть я в
окружающем мире какие-нибудь ответы на собственные вопросы.
Что-нибудь, что дало бы мне точку опоры, позволило ухватиться за
себя обеими руками и уже больше не отпускать никогда.
Что-нибудь, что помогло бы мне снова стать человеком. И я клялся.
Клялся, что избавлюсь от себя прежнего. Убью, утоплю,
уничтожу ту серую личность. Но ничего не приходило. Необъяснимые
события не спешили скинуть на меня с неба объяснимые ответы.
События не интересовались моими клятвами. Я ожидал этого, но
продолжал надеяться. Каждую секунду. В результате я
окончательно запутался в происходящем – с трудом отличая вымысел от
реальности. Мысли теряли свои очертания, расплывались и
умирали. Чем дальше, тем они больше отрывались от логики и
витали где-то на грани немыслимого с невероятным. Потом они
исчезали, теряясь в остатках здравого смысла. Само слово «мысль»
в итоге показалось мне детищем больной фантазии. Ее не может
быть в реальном мире, думал я. Ее просто не существует.
Полет мысли? Полный бред. Люди не выбирают мысли, нет. Мысли
заранее вписаны кем-то в их подсознание. Весь жизненный
процесс, начиная с рефлексов – инстинктов и заканчивая «Великими»
деяниями это всего лишь детально прописанное шоу. Записанная
на носитель дорожка. Каждое предыдущее событие толкает
человеческий разум совершить последующее, читаемое на его
виниловой дорожке. Резонно спросить – а глобальные открытия,
феерические научные прорывы, дикие поступки, в конце концов?
Иногда и игла соскакивает с привередливого винила… Кому-то везет
и ему достается лицензия. Он становится Наполеоном или
Авраамом Линкольном. А тот, у кого пиратская копия – тот …

Мучимый сомнениями и непониманием, я долго шел вперед, минуя улицу
за улицей, квартал – за кварталом. Туман сплошным покрывалом
стелился в моем измученном сознании. Бессмысленное и
безостановочное движение было последним действием, на которое я
оставался способным. И я шел. Шел без оглядки и остановки, без
причины и цели. Просто шел. Движение избавляло меня от
необходимости искать причины, анализировать следствия. Голова
отяжелела и не реагировала на раздражители. Глаза слезились. Я
сосредоточился на бесконечном переставлении ног из положения
А в положение Б. Раз за разом. Снова и снова. Я весь
превратился в движение. Голова чуть опущена к земле, спина
ссутулена. Глаза выискивают наилучшую траекторию отклонения от
очередного препятствия. И так шаг за шагом. Немыслимо долго и
невероятно однообразно. Только чтобы не проходил этот ступор в
мыслях. Чтобы не рассеялся туман. А иначе – по новой.
Полина, работа, часы. Работа, часы, Полина. Почему, как и что
делать?

Я очнулся, когда гул в ногах стал нестерпим. Он разбудил меня. Я
снова был в сознании. Оглядевшись и установив, что нахожусь уже
в восьми или десяти километрах от дома, я несколько раз
ударил себя ладонями по щекам. Что я делаю? Еще немного и в
сумасшедшем доме одним постояльцем станет больше. Он будет тихо
разбирать механические часы где-нибудь в укромном уголке,
приговаривая при этом что-то себе под нос. Так нельзя. Нужно
где-нибудь присесть. Заметив неподалеку небольшое уютное
кафе, я прошел вовнутрь. Низкие потолки поддерживались
множеством простых деревянных сводов. Чисто и свежо. Затемненные
изнутри окна и продуманное освещение проходов оставляли на
резных столах теплые тени. Заняв свободный столик в углу и
усевшись на удобный стул, я вздохнул от последовавшего
облегчения. Играла легкая музыка, кондиционер переносил вдоль
помещения приятную прохладу. Это было как раз то, в чем я нуждался
сейчас. В кафе находилось еще около пяти – шести посетителей.
Компания мужчин из трех человек громко переговаривалась
между собой, сидя за столом у входа. Музыка то и дело
заглушалась их восклицаниями и громким смехом. Они широко улыбались и
отчаянно, размахивая вилками, жестикулировали. Строгие
пиджаки ожидали хозяев на спинках стульев. В другой раз подобная
компания не вызвала у меня никаких чувств, кроме
нарастающего раздражения. Однако сейчас мой рот сам собой расплылся в
улыбке и я, проникнувшись неизвестно откуда нахлынувшей
симпатией, наблюдал за их трапезой. За другим столом сидела
молодая девушка со смешной короткой прической. В руках ее была
книга, лицо сосредоточено и хмуро. Герои ее романа, наверное,
как раз расставляли все точки над «и» в собственных
взаимоотношениях – осталось перевернуть лишь несколько страниц. На
столе перед ней было пусто. Тонкие пальцы в предчувствии
развязки теребили плотную обложку. Еще одну пару – мужчину и
женщину я заметил позже, в противоположном углу зала. Лиц было
не рассмотреть – оба не замечали окружающего мира и,
наклонившись друг к другу, разговаривали о чем-то понятном только
им двоим, замкнувшись на глазах собеседника. Такая вот
диспозиция. Дышать стало легче, и я почувствовал, как свежий
воздух вентилирует легкие. Мысли постепенно возвращались на
бренную землю. Окружавшие люди казались давно знакомыми и
милыми. Загнанный зверь, нашедший убежище. Время от времени и они
прячутся в этом райском месте от внешнего мира. Теперь я
буду с ними. Неторопливо оглядываюсь вокруг. Лакированные
деревянные столы, под стать им стулья, развешенные по стенам
бутафорские букеты из полевых цветов наполняли мою уставшую
голову успокоением. Я возвращался к жизни. Прежнее мироощущение
вновь было со мной в этих приятно холодящих голову стенах.
Выпив две чашки кофе, я подумал, что такого прекрасного кофе
не пил очень давно. Есть еще на земле места, способные
удивлять. И самое смешное, эти места находятся под самым моим
носом. Я положил голову на сложенные локти и закрыл глаза,
вслушиваясь в переливы спокойной музыки. Здесь я хочу провести
остаток своей жизни, здесь хочу умереть. Я улыбнулся и
посмотрел на часы. Уже вечер. Только не домой. Куда угодно, но не
туда. Слишком рано, чтобы возвращаться к той жизни, которой
больше не было. Она может ждать сколько угодно. Вечность.
Расплатившись и с сожалением покинув свое убежище, вышел на
улицу. Краски постепенно теряли свою яркость, воздух
наполнялся вечерней свежестью. Поймав такси, я попросил водителя –
пожилого тучного мужчину с редкой бородой отвезти себя в
какую-нибудь тихую гостиницу. Он понимающе кивнул головой, будто
всю жизнь занимался развозом уставших людей по подобным
местам. Мы тронулись. Расположившись поудобнее на заднем
сиденье, я вслушивался в усыпляющий говор мотора.

Старая двухэтажная гостиница, затаившаяся на одной из неизвестных
мне тенистых улиц, полностью соответствовала моим сегодняшним
потребностям. Заказав двухместный номер и обследовав старые
картины на потрескавшихся стенах холла, я не спеша поднялся
на второй этаж. Номер оказался просторной комнатой с высоким
потолком и приятным естественным запахом. Это было то
место, где и следовало хорониться больному зверю до лучших
времен. Раздевшись и приняв душ, я заснул на широкой кровати,
мгновенно провалившись в сумрак иного мира. То был мир
бесконечных открытий и ярких чувств. Такой загадочный, такой новый.

А люди с планеты Земля за окнами моей комнаты по-прежнему боролись
за выживание, толкали друг друга и задирали носы, проходя
мимо. Люди с планеты Земля по-старому спешили что-то успеть и в
очередной раз поставить напротив очередной графы очередной
плюс. Люди с планеты Земля ходили по своей планете только
вперед, сжигая очередного Коперника, кричащего им, что они
ходят по кругу. Люди с планеты Земля. Я больше не был на одной
планете с ними. Они с недавнего времени перестали быть на
одной планете со мной.

(Продолжение следует)