Проза

повесть

Сидит ящер, ладу-ладу,
Орешки лущит, ладу-ладу,
Веретёны точит, ладу-ладу,
И жениться хочет, ладу-ладу.

                       
Народная песня

1. «На день рождения коллеги засыпали меня подарками. Мелкими,
бессмысленными. Всего их многовеликолепия, пожалуй, и не упомнить
мне. Но были, например, среди подношений пластмассовые настенные
часы китайского происхождения, работающие от пальчиковой батарейки;
неизменный презент для мужчин: теплые носки, особенно нелепо выглядевшие
по июльской жаре; ручка-фонарик; собрание сочинений Агаты Кристи
в потертой мягкой обложке (издание перестроечных времен); зажим
для денег…

Перечислять всё долго, да и не нужно. Важно лишь, что среди прочих
артефактов оказалась вот эта записная книжка – плоская, бездарная
в своей рациональной убогости, голодная до чернил. Однако, увидев
книжку впервые, я сразу жестко решил, что страницы ее навсегда
останутся нетронутыми, ненасытными. Существует такая категория
подарков – они по происхождению своему изначально не годятся для
серьезного дела.

Я стал носить ее в кармане случайно: сунул и забыл. Она настолько
мала и скромна, что никак не напоминает о своем существовании.
Но при моем-то мелком и аккуратном почерке, думаю, в этой книжке
могла бы уместиться приличная повесть».

***

2. «В наших карманах, между прочим, постоянно живут вещи, которые
там не должны находиться, – и живут, бывает, годами. В кармане
моей старой джинсовой куртки долго квартировал один-единственный
грецкий орех, свивший гнездо среди потрепанных троллейбусных талонов,
до того скукожившийся и иссохший, что напоминал уже какой-то каменный
уголёк. И еще рядом с ним лежал, бог знает для какой надобности,
небольшой обрезок медной трубки. Каждый раз, залезая рукой в карман,
я напоминал себе, что барахло нужно поскорее выкинуть, но не решался
сделать это немедленно. Да и жалко было – привык; казалось мне,
наверное, что если выкину эти безделицы вон, то лишусь чего-то
важного в жизни.

Когда же и в самом деле пришлось вытащить их из кармана (старой
куртке решительно потребовалась стирка), то, глядя на эти предметы,
я чего-то – непонятно чего даже – испугался всерьез. Бросил их
поскорее в мусорное ведро, а куртку раз и навсегда выстирал. Вот
и с книжкой такая история… не думал, что она пригодится когда-нибудь.

Однако недавно мне потребовалось записать адрес и телефон объявившегося
через много лет старого знакомого; столкнулись на улице глаза
в глаза, не уклониться… он, смотрю, седенький уже, с палочкой,
хромает… а ведь ровесники! пришлось стоять на солнцепеке и произносить
ненужные слова, совершать фальшивые бодрые движения, призванные
убедить собеседника в твоем полном, всем на зависть, благополучии;
потом выпить по кружке пива. За пивом выяснилось: мужик служил
по горячим точкам, воевал (вот откуда палочка), теперь на пенсии.
Скучает. Не прочь бы заняться настоящим делом, но такого дела
пока не видит. «Если что, обращайся,– сказал он мне с улыбкой,–
если надо кого-то взорвать». Конечно, именно такая надобность
обязательно появится у меня в самое ближайшее время. Я кивнул
и стал демонстративно охлопывать карманы в поисках какого-нибудь
предмета, где можно было бы сохранить информацию, – хотелось поскорее
отделаться от этой протухшей дружбы – и вдруг наткнулся на записную
книжку. Не сразу и сообразил, что такое там лежит в заднем кармане
брюк. Я извлек книжку, а Георгий (наконец-то вспомнил, как его
зовут – Жора!) поделился авторучкой, и, значит, на очень короткое
время у нас с ним опять возникло нечто общее. Адрес и телефоны
были благополучно записаны (вот они здесь на самом верху первой
страницы: домашний, рабочий, два мобильных – ряд бессмысленных
знаков, за которыми просто ничего не стоит; и лицо-то друга уже
снова начало стираться из памяти.) Мы разошлись очень довольные,
и у обоих, думаю, было только одно желание: никогда больше не
встречаться».

***

3. «Не следи за временем – следи за собой!»

«Сегодня на улице придумал эту фразу, жаль было забывать ее. Себя
я знаю хорошо: память у меня не железная, а, скорее, глиняная.
Здесь и сейчас помню, а там и потом уже нет, развалилось яркое
видение, рассыпалось и слилось пылью по ветру. Поэтому все, что
придумывается интересного, нужно обязательно сразу фиксировать.
И я снова стал проделывать движения, хорошо известные в двадцатом
писчебумажном веке, но уже отмененные в мобильном веке нынешнем
– то есть автоматически начал хлопать и гладить себя по карманам.
Опять нашел эту потайную книжку, обрадовался ей».

***

4. «Вот, завелся в кармане и небольшой карандаш для полного удобства.
Он женился на записной книжке – не исключаю, ради ее жилплощади.
Но осуждать его вряд ли стоит. Браки по расчету всегда крепки.

И теперь я оказался вроде бы во всеоружии перед миром, который
ежедневно и ежесекундно водопадом льется на меня со всех сторон,
так что и вздохнуть невозможно без того, чтобы не проглотить какое-то
количество грязной воды. Маленькая записная книжка дает возможность
противостоять миру… нет, это неправильно – не противостоять, а
осваивать его».

***

5. «До сорока лет ничем таким я специально не занимался (вернее,
баловался в далеком детстве, но бросил)… словно пересек водораздел,
за которым начинается иная жизнь, и эту книжку подарили мне не
случайно… кстати, так и не знаю, кого за это благодарить.

Что-то похожее было со мной несколько лет назад. Я увидел в магазине
красивую дорожную сумку. Вряд ли смогу определить точно, чем она
привлекла мое внимание. Хай-тек, минимализм, строгость… я купил
ее, почти не задумываясь. И вот удивительное дело: с тех пор стал
часто куда-нибудь ездить. Редко эта сумка пустовала. Можно подумать,
я начал много путешествовать именно потому, что купил красивую
дорожную сумку».

***

6. «Накануне дня рождения был в церкви – хотел точно выяснить,
можно ли отмечать сорок лет, устраивать праздник. Многие считают,
что нельзя. Плохая, дескать, примета.

Отстоял службу. Молодой попик, помню, крестился уверенно и даже
щегольски, так, словно ордена себе на грудь привешивал. После
я подошел к нему со своим вопросом, и он тут же начал наседать
на меня, чуть ли не ругать, словно я в чем провинился. Учить стал,
хотя самому-то, может, лет двадцать семь всего. В Библии, мол,
ничего на сей счет не сказано, это просто суеверия, которым поддаются
одни глупцы… В общем, я понял, что ограничений никаких нет. Я
и сам так думал.

Вскоре попик немного остыл, мы поговорили с ним уже спокойно.
Оказался нормальный мужик, зовут Глеб, бывший военно-морской офицер.
Просто к службе своей нынешней он относился не менее ревностно,
чем к той, прошлой.

Ценю таких людей.

Только бы не разочаровался он опять…».

***

7. «Я-то сам не то чтобы потерял веру в какие-то светлые идеалы
или убедился, что нами руководят подлецы… Нет. Просто за годы
своей работы я сумел почувствовать: все люди, независимо от пола
или возраста, желают друг другу смерти. Это, конечно, происходит
не напрямую, но подспудно чувствуется постоянно: в том, например,
какими бывают лица наилучших подруг, сидящих за аперитивом, едва
одна из них отвернется чуть в сторону; в том, с какой мягкой улыбкой
товарищ выслушает твой рассказ о достигнутых успехах; в проклятьях,
которые начальник шлет своему подчиненному, завалившему, казалось
бы, верное дело… Взгляните на мать, тискающую своего ребенка в
шутливых объятиях. Что-то слишком крепки эти объятья. Малютка
уже посинел. Вот мать испуганно вскрикивает, если малыш удалится
от нее на опасное расстояние – мне тут ясно слышен восторг человека,
заглянувшего за край пропасти. Влюбленный юноша часто представляет
себе свою девушку лежащей в гробу, и тогда сердце его сладко замирает:
как я буду без нее?.. с кем?.. А она – мечтающая надеть красивое
черное платье на его похороны, поставить на могиле любимого изящный
памятник с ангелочками и долго предаваться медовой скорби?.. потом
уехать, безутешной, в дом отдыха и в первый же вечер познакомиться
с кем-нибудь?..

Ну а сами-то вы, признайтесь, разве никогда не рисовали в своем
воображении прочувствованную, взволнованную речь на похоронах
друга? не хотели спровадить его на тот свет раньше, чем сами туда
попадете?..

Э, да что говорить….

Я, разумеется, привык к этому порядку вещей, не собираюсь ничего
менять, но не собираюсь и делать вид, будто мне все нравится.
Трудно жить среди лицемеров.

Как-то я нашел в нашей районной газетке с программой телепередач
стихи местного автора, полагающего себя, наверное, не меньше чем
новым Шекспиром. «Где корень зла? Противника достойного не вижу,
и не к чему мне силы приложить! Так глупо силы распылять по мелочам,
когда их все в один удар вложить возможно! Мне дайте, дайте эту
ось, вокруг которой вертится земля!..» Ну и дальше примерно так
же. Удивительно: внутри меня что-то сладко ёкнуло, отозвавшись
на эти напыщенные вирши.

Я верю только в одно – в долг, который следует выполнять неукоснительно.
Пусть это смешно, но клятва Гиппократа для меня не пустой звук.
Вот, пожалуй, единственная фундаментальная вещь, на которой я
могу строить здание своей теперешней жизни. Остальное никакого
значения не имеет.

По утрам, заглядывая в зеркало, спрашиваю себя: буду ли я отражаться
здесь через пятнадцать, двадцать лет? Этого никто не знает, но
мне точно известно, что спустя много лет в других зеркалах будут
отражаться люди, обязанные мне жизнью».

***

8. «…И ведь неплохой получился праздник! Коллеги поздравили меня,
а начальство намекнуло: скоро предстоят большие перемены, повышение.
Как же, ведь я ценный кадр. Понимаю, что незаменимых людей нет,
но все-таки в нашей клинике я в какой-то степени незаменим. Иногда,
конечно, за глаза и за углом слышится завистливое «жлоб» – но
обращать внимание на такие глупости ниже моего достоинства.

Вначале, когда все уже расселись, главврач долго тискал мое плечо
и шевелил растопыренными лепешками своих толстых губ, пытаясь
высказать нечто значительное – но, ужасно милый в этом речевом
ступоре, он так ничего и не рожал, а лишь беспомощно заглядывал
мне в глаза и просительно улыбался. Ему, конечно, быстро помогли,
подхватили, развили его несуществующую мысль, и в конце он добавил
еще пару трогательных междометий, сразу почувствовав себя новым
Цицероном. Он у нас настолько глуп, что считает себя очень умным
человеком. Его нельзя не любить.

В общем, я остался доволен. Тем более что праздник этот не пришлось
организовывать мне самому. Женщины слегка подсуетились: салаты
там, колбасу порезать – да ведь ничего особенного, никакого армагеддона
я и не хотел. Скромное дружеское застолье.

У меня две макушки, так что я с детства удачлив.

Когда коллеги ушли, Мария все же затащила меня в кабинет, и пришлось
уступить ее домогательствам. Объятия на кушетке, Боже мой… Правда,
она женщина привлекательная.

Только ее суета около меня не будет иметь последствий.

Во-первых, я предпочитаю, чтобы женщина доставляла мне удовольствие
либо мануально, либо орально. Ни разу в жизни я не «входил к женщине»
в библейском смысле, так что, строго говоря, я до сих пор остаюсь
девственником. И мне это нравится.

А во-вторых, я никогда не женюсь, ни за что.

Мой идеал: женщина из пригорода – молодая, красивая, добрая. Со
светлым, ясным взором, чуть смущенной улыбкой. Молчаливая, покладистая.
Такая, что хочется насиловать ее долгими зимними полнолуниями,
смотреть, как твоя сперма течет по ее губам и груди…

Я ее найду.

Хорошо все же, что у меня нет мобильника».

***

9. «Я ушел в отпуск и первую неделю просто лежал целыми днями
в ванной, задавшись целью вытравить из себя въевшийся до печенок
больничный запах. Отключил телефон, чтобы, не дай Бог, начальству
не взбрело в голову срочно вызвать меня на работу. На редкие и,
видимо, случайные звонки дверь не открывал (а кто там мог быть?
у меня нет друзей), пил минеральную воду, ничего не ел.

Потом решил, что, пожалуй, неплохо бы куда-нибудь съездить.

Я включил телефон, и тут же раздался звонок – словно поджидал
меня в засаде.

Звонил коллега. Он собирался с семьей на юг и предлагал мне в
полное распоряжение свою дачу на три недели с тем, чтобы я там
за всем присмотрел и не дал местным деревенским жителям порушить
хозяйство, растащить накопленные материальные ценности.

Поначалу я отказал, но, хорошенько обдумав предложение, уже через
пятнадцать минут перезвонил коллеге и согласился.

Погода стояла волшебная, тропическая, было трудно понять, для
чего он едет на юг, когда и здесь ничуть не хуже. Но, ясно, решал
этот вопрос не он, а его жена. А с этими людьми договориться невозможно.

И вот бесплатно и бесхлопотно в мое распоряжение свалились несколько
дней сельской тишины. Невинная пастораль. Только тут я понял,
что давно уже мечтал именно об этом. Слиться с природой, раствориться
в ней, отдать все лишнее и напитаться ее неисчерпаемыми силами,
тыры-пыры– тра-ля-ля-ля… Это было очень кстати».

***

10. «Коллега подробно описал мне и дорогу, и само строение, и
окружающий ландшафт. Хотя ключи и есть, сообщил мне коллега, но
дверь дачи он обычно запирает на гвоздик, который легко откидывается
в сторону и служит надежнейшей преградой для воров. Если замка
нет, то и воровать нечего, вот так рассуждают наши маргиналы.
И не лезут внутрь.

Я записал все приметы, которые могли понадобиться мне для ориентирования
на местности, сказал: «Хорошо, можешь ни о чем не беспокоиться»,
и уже через день, набив сумку необходимыми вещами, отправился
в путешествие».

***

11. «Ехать нужно было на пригородном автобусе до конечной. Хотя
я встал рано, чтобы не быть застигнутым жарой и не оказаться придавленным
толпами пенсионеров, все же просчитался – и жарко было, и дачников
море. Почти против воли меня внесло людской волной в нужный автобус
и прижало к потной спине какой-то спортивного вида женщины с перехваченными
резинкой пепельными волосами. Двери автобуса захлопнулись, и дальше
он шел уже без остановок. Форточки на окнах были заклинены раз
и навсегда, люки в потолке тоже не открывались. Пошевелиться было
невозможно, сдвинуться в сторону некуда. Так я и стоял, почти
неприлично колеблясь вместе с женщиной в такт автобусной качке.

Мне показалось, это не вызывало у женщины возражений. Пару раз
она оборачивалась, чтобы искоса, словно бы невзначай взглянуть
на мое лицо. И вскоре наши колебания вперед-назад и вправо-влево
стали удивительно согласованными. Видимо, я прошел фейс-контроль…

Как всякий дачный роман, и этот очень быстро закончился – женщина
через несколько остановок вышла, напоследок тягуче и страстно
одарив меня всем, что имелось у нее сзади».

***

12. «Ехать стало гораздо скучнее, народ начал покидать насиженные
места, стремясь к своим тукам. Когда мой пульс пришел в норму
после кратковременного автобусного флирта, я, оглядевшись по сторонам,
вдруг понял, что нахожусь в обществе одних лишь стариков.

Кондукторша наконец пробилась ко мне со своего гнезда в середине
салона, и я послушно купил у нее билет.

– Один на весь автобус,– сказала она с восторженным сочувствием
ко мне и к себе самой.– Один за всех!

– И все за одного,– добавил мужик рядом.

– Все на одного,– поправили его люди.

Я сделал равнодушное лицо.

Этакий передвижной филиал дома престарелых…».

(Продолжение следует)