Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Окончание

За это время жизнь Независимого государства активизировалась.
Оппозиция рвалась на баррикады. При этом не вся рвалась, а частично,
потому, что другая часть раздумывала. Звучали лозунги о благе
простого народа. Президент, решивший спутать карты, отнял у оппонентов
все лозунги и произнес их сам, чем внес замешательство в рады
борцов. Президента это ни к чему не обязывало, он время от времени
произносил любые лозунги, хотя не собирался им следовать и все
это знали. Зато он выигрывал время за счет недоумения и разброда
в умах и массах. У Президента вообще другой цели, как править
единолично и вечно, не было. Для этого можно было даже все время
говорить о демократических устоях и принципах развития рыночной
экономики. Тем более, что невидимые связи в независимом государстве
устоялись, свои люди сидели везде и повсюду и покидать места не
собирались ни под каким видом. Политика в государстве по традиции
и менталитету интересовала только самих политиков, поэтому народ
не очень разбирался в тонкостях и изгибах. И противоречия не замечал,
потому как последовательность не помнил.

Оппозиция срочно переделывала лозунги и главным стал призыв «
Долой Президента». Возникала уверенность, что уж этого-то он буквально
так же не произнесет. Информационные средства оголтело сообщали
обалдевшему от неустроенности населению взаимоисключающие вещи.
Люди собирались на главной площади столицы по большей части от
нечего делать, но из репродукторов ярко и трепетно звучавший голос
местной Жанны Д”Арк с олигархическим прошлым, призывал не сидеть
сложа руки, а убрать Президента. Как убрать – уже кто как понял.

Все это было интересно и вполне естественно – столица все-таки.
Поэтому и проблемы здесь столичные. Хотя в Независимом государстве
даже политическая борьба сильно отдавала постановкой в клубе художественной
самодеятельности. Которым руководит какой-нибудь профессиональный
фотограф.

Мой босс, кстати, стал задумываться. И часто напиваться. Потому
как Мэр превратился в опального не на шутку, невзлюбил его Президент
и даже судить вздумал. А поводов для этого было множество, в основном
– глупость Мэра. Он был профессиональным строителем и все время
строил. Поэтому какая-нибудь важная для движения часть столицы
была перекопана. Продвинутые горожане шутили, что он сначала копает,
а потом думает, зачем он это делает. Просто надо было задействовать
многочисленные организации, которые должны были все время копать.
И организации, которые должны были все время строить. А так как
он был еще и мэром, то архитектура и осмысленность, целесообразность
и всякий там хороший вкус, а тем более, такие тонкости как организация
пространства, его мало интересовали. Архитекторы только утверждали
его замыслы и аплодировали. В результате, главная площадь Независимого
государства напоминала гигантскую песочницу, где чей-то избалованный
отпрыск реализовывал свое понимание прекрасного. Почему-то стояла
сбоку колонна с мраморным глобусом и голубями. А неподалеку –
две статуи с золотыми крыльями. Женская и мужская. С колоннадами
и воротами, которые должны были что-то символизировать. А за воротами,
совсем уж неожиданно, прямо на земле находилось огромное стеклянное
полушарие, которое в народе нежно прозвали теплицей. И очень метко,
потому что округлость эта действительно оберегала от ветра и посторонних
взглядов подземный торговый центр, который точь-в-точь, как в
Америке. Только там они стоят себе на виду, а здесь, от привычки
копать и закапывать, его под землю зарыли. Сначала, небось, метро
хотели проложить, потом передумали. Так что, деятельность Мэра
заслуженно вызывала смех у населения. Тихий такой, необидный.

Поэтому Телекомпания тоже затаилась, а вернее проявилась во всей
красе. С экрана звучали пламенные речи, в стиле давно забытого
прошлого – мы знаем, кто и зачем это делает, все это происки врагов,
мы будем бороться за честное имя глубокоуважаемого Мэра. Иначе
здесь никто и не умел. Молодые журналисты стали писать какую-то
неуправляемую чушь, переполненную цифрами и почему-то всячески
ее отстаивать.

– А вы проще пишите. А то непонятно простому человеку, что имеется
в виду. Он же после работы, занят своими мыслями, некогда ему
вдумываться, про что сюжет.

Повторяла я это постоянно, а толку мало было. Очередная перепутаная
писанина, призванная оправдать санкционированное Мэром строительство
фитнесс-центра на территории древнего собора – памятника старины,
вызвала у меня особенно бурную реакцию. Молодая и толстая барышня-корреспондентка
посмотрела на меня, а потом снисходительно возразила:

– Ну почему же непонятно? Вы же поняли – а зритель что, дурнее вас?

Я даже дар речи потеряла. Ничего себе, думаю, поработала с коллективом.
Они же здесь все по другому поводу собрались. По-какому, не знаю,
но то, что все это к журналистике не имело никакого отношения
– сомнений уже не вызывало. Этакая зона столичных новостей Независимого
государства, когда основной герой – не город, а правитель города.
Так что вряд ли чему-то можно было удивляться. Здесь все вверх
тормашками.

Приехала я уже с компьютером. Потому, что безо всего могу, а без
всех этих радостей писания, общения – ну, никак. Квартира, которая
чье-то папино наследство, уже наполнилась родственниками-претендентами.
Через знакомых я нашла комнату в самом центре столицы. С хозяйкой-пенсионеркой
и собачкой. Я радостно въехала, Макс даже приехал установить чудо
техники и вообще помочь. Все было прекрасно, пенсионерка согласилась
терпеть компьютер в доме, да и что здесь такого? В наше-то время
всеобщей борьбы за развитие Интернета, которая была провозглашена
в Независимом государстве. Только выяснилось, что в трехкомнатной
квартире, найденной по знакомству, мы с пенсионеркой не одни.
Есть еще сын-алкоголик, который уже не ест, а только пьет. Похож
он был на бомжа, даром, что жил в благоустройстве. Он приходил
домой по-разному, всегда наполняя воздух ароматами дешевой водки.
Пенсионерка его привычно ругала, а он покорно сидел и слушал.
Иногда в трусах, едва прикрывающих тщедушные достоинства маленького
тела. Он все рвался показать мне альбом, где жена и дети. Жена
давно забрала детей и ушла, не выдержав его пьянства, а он страдал
и пил снова.

Но у искренней пенсионерки был еще один сын, Дима. Вот он-то и
оказался главным злом моего нового поселения. Увидев компьютер,
он взволновался и завопил, что я, в натуре, буду грабить банки.
Но он не позволит. Он здесь прописан. Живет у жены, а прописан
здесь и считает себя хозяином. Он отрезал кусок телефонного шнура.
Макс потом прицепил все обратно, добавив, что отсюда надо срочно
уходить. Я же так радовалась замечательному району, что надеялась
как-то постепенно договориться. В результате тетечка, с которой
мы все трижды, наверное, обсуждали еще до моего к ней переезда,
ссылалась, чуть что, на Диму, хотя его мы не обсуждали вообще.
По ее версии получалось, что он плохой, а она хорошая, что вмешательство
это неожиданное и ей очень неудобно. Когда Дима все-таки отрезал
телефон окончательно, я тетечку подозвала и попросила ему передать,
что сумею себя защитить. После чего она куда-то вышла, а потом
пришла милиция. Пенсионерка заявила, что я ее запугиваю. А милицию,
мол, Дима вызвал.

Незатейливые такие есть женщины, очень добрые с виду. Тетечка,
как и Таечка, подруга моя сердечная, явно привыкла прятаться за
спиной мужа, когда нужно было что-то неприятное сказать. Теперь,
когда муж пенсионерки умер, для игры в прятки у нее существовал
младший сын, потому как старший спился и его вообще не брали в
расчет.

Я поняла, что все очень интересно разворачивается, вспомнила,
что нахожусь здесь на птичьих правах и в случае чего меня действительно
можно обвинить в чем угодно. Перед милицией мы извинились за ложное
беспокойство, а я потом с тетечки расписку взяла. Что она конкретно
меня сама пригласила в квартире жить и не возражает против моего
присутствия.

Она с трудом согласилась подписать. Песня была привычная – Дима
не велел. Но я ей уже не верила.

– А чего он у вас злой-то такой? Все-таки, мы договорились, я
вещей понавезла, а он меня выгоняет.

– А у него шесть лет назад случай был. Друзья в «Секс по телефону»
звонили, а ему пришлось 500 долларов платить. Теперь Дима всего
боится.

– А лет ему сколько?

– Тридцать три.

– Такой большой мальчик, а всерьез думает, что я по компьютеру
буду банки грабить? Это же сложно очень. Сейчас вон, сколько организаций
с компьютерами, он разве не знает ?

Тетечкин сын явно насмотрелся американских фильмов. Там, для драматургического
накала, банки действительно, грабят. Разными, кстати, способами.

– А у Димы у вашего свой компьютер есть?

– Нет, откуда? – пенсионерка даже удивилась вопросу.

Мне все стало понятно. Даже то, что я действительно могу оказаться
в милиции, где буду разбираться с этой сумасшедшей семейкой, куда
меня по знакомству занесло.

А тут еще сын-алкоголик вошел в мою комнату и заявил, что он меня
в обиду не даст. Потому как и зовут меня, как его бывшую жену.
И вообще похожа.

– А нельзя на один день женой стать?– стеснительно, но все-таки
спросил он.

– Что-ты, Леня, у меня же муж, как можно. Нехорошо это, будет,
– убедительно ответила я, с ужасом вспомнив, что моя дверь изнутри
не закрывается.

На следующий день я позвонила Зое и взволнованно сообщила, что
вляпалась бог знает во что и боюсь. Поэтому, если можно, то на
пару дней, пока квартиру не найду…

– Приезжай,– сказала Зоя.

Через час я вместе с компьютером и другими поспешно собранными
многочисленными вещами, радостно вышла из такси у ее подъезда.
Сквозь широкие окна подъезда я видела, как Зоя спускалась мне
навстречу. Ее, по обыкновению, уставшее лицо, радости не выражало.
Оно и понятно, такая фундаментальность вторжения могла перепугать
кого угодно. Зоя жила в уютном и удаленном от центра районе на
пятом этаже. Без лифта. Таксист, стиснув зубы, согласился поднять
мои сумки и сумочки наверх. Правда, выполнение этих мужских обязанностей
оценил дорого. Я с достоинством рассчиталась и оказалась внутри
Зоиной уютной двухкомнатной квартиры, давно нуждавшейся в ремонте.
Зато здесь была всякая бытовая техника, телевизор с квадратным
экраном и старенький компьютер, что меня обрадовало. Я быстро
растолкала и затолкала вещи, чтобы было незаметно их присутствие.
Получилось неназойливо. Потом мы пили кофе, курили а я переводила
дух.

Как хорошо, все-таки, среди своих и как хорошо, что они есть,
– даже вдруг доверчиво подумалось. Я вообще от людей изначально
ничего плохого не жду.

Зоя поняла мое присутствие по-своему. Она тут же продолжила почти
забытую мной тему про уход ее мужа полтора года назад. И я опять
принимала участие в убеждениях, что он к ней вернется, хотя вряд
ли его надо пускать.

– Видишь, во что моя квартира превратилась, пока он здесь жил!
– застонала Зоя, хотя квартира была как квартира. Зоя, видимо,
не знала, что для того, чтобы мужчина занимался благоустройством,
его надо как-то направить, а не рассчитывать на его сознательность.
Вообще, она, видимо, многого не знала про жизнь.

– Все дом хотел покупать, а здесь его ничего не интересовало.
– продолжала Зоя, доже не подозревая, что это очень распространенный
случай – сначала он рассказывает про будущее и ничего не делает
в настоящем, а потом уходит и выясняется, что будущего уже нет.
И прошлое толком не случилось.

– Я его из такого дерьма вытащила, он пил четыре с половиной года,
я по вытрезвителям моталась,– она решила посвятить меня во все
подробности.

Я только не совсем понимала, как можно было четыре с половиной
года вытерпеть то, что она рассказывает. По идее, это она должна
была от него уйти, причем вовремя. Сейчас не было бы повода расстраиваться.

– Это потом уже он козырный стал. Телезвезда национального масштаба.
Закодировался, работать начал, заказы пошли, командировки заграничные.
Машины стали менять. Я работу бросила, только ему помогала. Не
пил вообще. И по бабам не шлялся, – главное, что она сама верила
в то, что говорила.

Мужчина на фотографиях и на экране трезвенником быть не мог по
определению.

Ни секунды. И верность мог сохранять примерно столько же времени.

Встретиться с таким можно было, разве что на предмет сиюминутного
романа, если есть интерес к этому виду развлечений. И тут же забыть
имя, фамилию и сам факт. Потому, что иначе нервы истреплет все,
а смысл непонятен. Его надо постоянно развлекать, убеждать в том,
что он талантлив и удачлив, выслушивать всякие глупости в пьяном
состоянии. Радость от него никакая.

– А он потом ушел к другой, на пятнадцать лет моложе, а меня без
копейки

оставил. И в виду не имел мне помогать, – судя по всему, она должна
была начать рассказывать о лучших годах, убитых бессмысленно.

Просто, если хочешь такого вот индивидуума иметь рядам в качестве
мужа, то думать о прочности устройства в личной жизни уж точно
смысла не имеет. Как же можно быть до такой степени незрячей?
В общем, женщины действительно, если уж дуры, то как– то глобально
и безвыходно.

– Ведь он же меня предал? Он предатель? Ведь так? – настойчиво
спрашивала Зоя

– Понимаешь, оно с мужчинами не совсем так, просто такие слова
здесь ни при чем. Это отношения совсем другие. И правила другие,
– я пыталась ей что-то объяснить, но потом поняла в очередной
раз, что объяснить ничего нельзя. Можно только понять.

Интересно было то, что так явно ожидая от меня каких-то теоретических
обоснований и ответов на вечные вопросы, она на следующий день,
который я пыталась планировать, объяснила мне, что лишних ключей
у нее нет, так что выйти я могу только с ней вместе. А вернуться
потом, когда она придет. А когда она придет – неизвестно. Как
получится.

– Так ключи же и сделать можно, – лукаво не мудрствуя, предложила
я. Зоя как-то странно на меня посмотрела и не ответила.

Вечером мы встретились, я рассказала о своих поиска квартиры,
попытках куда-то звонить, но телефоны не отвечают или занято,
а мне некогда. Во мне зрела мысль, что это было бы и для нее лучше,
если бы я тут пожила, пообъясняла бы ей про жизнь и никуда бы
уже не бегала. А чтобы не возникала мысль, что это для экономии
– могу заплатить, подруга ведь, кроме стенаний об ушедшем навсегда,
сетовала и на абсолютное отсутствие средств. Просто судьба свела
и всем хорошо. Я даже начала что-то такое излагать. Но не тут-то
было.

– Мы взрослые люди, – сказала Зоя, посуровев лицом, как советские
киногероини, переходя к серьезным текстам, – Ты сказала, на пару
дней. Значит, на пару. На больше я бы и не согласилась. Я сейчас
не такая душевная, как раньше, – хотя я не знала, какая она была
раньше душевная и была ли вообще, – После того, как со мной вот
так обошлись, так ударили в самое сердце, – она еще продолжала,
а я отключилась от неожиданности. Я, во всяком случае, никуда
ее не ударяла. Все это еще больше стало напоминать бездарную драматургию
фильма о тяжелой женской судьбе.

– К тому же, это не очень удобно. А вдруг я завеюсь куда-нибудь
и должна знать, что ты где-то слоняешься без ключей. Мне это будет
неприятно.

Собственно, если это так неприятно, то в этом же подъезде жила
ее тетя, у которой ключи были. И можно было… Впрочем, я поняла,
что все это как-то очень серьезно, с ключами, и вслух не произнесла.
И еще я поняла, что придется снова срочно переезжать.

На следующий день я согласилась на первую попавшуюся комнату,
куда меня согласились взять с компьютером, что тоже было непросто.
Боится народ Независимого государства новых информационных технологий.
Непонятно даже, как правительство собирается их внедрять в широкие
массы и осуществлять объявленное законодательно распространение
Интернета в стране.

Радостно отчитавшись перед Зоей, что квартира уже есть и я переезжаю,
я сообщила, что приедут за мной глубоким вечером, а я пока все
нормально соберу. Поэтому выходить никуда не хочу, буду здесь
ждать. Тем более, что у меня от беготни и волнений температура
поднялась. Зоя почему-то напряглась, сказала, что ей надо подумать.
Чтобы решить. В результате, по умолчанию, мы провели целый день
вместе в неспешных сборах и все в тех же исповедальных беседах.
Внешне все было очень доброжелательно, но она тоже решила никуда
не ходить. Наверное, это должно было меня обидеть, но мне уже
было как-то не до того. В конце концов, женщина в глубокой депрессии,
выручила меня, совершенно, видимо, не понимая, почему она это
делает, потом поставила в странную ситуацию – тоже, видимо, не
очень осознавая, зачем. Это часто встречается, когда человек говорит
«да», не подозревая , что за этим следует целый комплекс каких-то
действий. А иначе доброе дело неизбежно превращается в замаскированное
издевательство.

Еще у Зои была маленькая черная кошка, которая все время выла
и хотела любви, раскорячиваясь и подставляя мне задницу с поднятым
хвостом. Квартира, где все живое воет от одиночества и желаний,
которые некому удовлетворять.

Хорошо, что она не дала мне ключи. Долго это выдержать невозможно.
От Зои, все время повторявшей: « Мы же взрослые люди», – осталось
странное ощущение детского рисунка, плоскостного и недоумевающего.
Она так и не стала взрослой. Она была похожа на маленькую пластмассовую
куколку в треугольном платье с ничего

не выражающими глазами, каких было много, когда я была маленькая.
Потом жизнь поменялась и они куда-то делись. Я стала даже лучше
понимать ее мужа.

Тем временем, Телекомпания продолжала производить продукцию, а
я продолжала руководить службой информации. Правда, процесс этот
интересовал меня все меньше и меньше. Было уже понятно, что мы
с Телекомпанией не сошлись характерами. Уж очень много было в
ней абсурдного, от чего сохранить здравый смысл внутри себя было
все сложнее. Я вообще, всю жизнь сбегала из ситуаций, где психическое
здоровье можно было только потерять. Я не верю, что один человек,
случайно попавший в сумасшедший дом, способен всех там вылечить.
Он может только заразиться.

Поражало обилие людей, совершенно неприспособленных заниматься
делом, которое они для себя выбрали. Особенно удивляла одна очень
даже неплохо сложенная барышня, всегда умевшая выгодно подчеркнуть
достоинства своей фигуры, за что и пользовалась особой благосклонностью
заместителя директора. Он доверял ее профессионализму, как родной
маме. Барышню звали Катя и трудилась она режиссером. То есть,
когда она трудилась, я не знаю, потому, что в основном она, понимая
свою безнаказанность, разгуливала по городу и в конце концов напивалась.
Но даже в трезвом состоянии, Катя очень нервничала при любой попытке
предложить ей что-нибудь режиссировать. Еще больше она нервничала,
когда приходилось принимать решения и нажимать на кнопки пульта
в аппаратной во время выхода программы в эфир. Она как-то их невпопад
нажимала и сразу находила виноватых. Усатый заместитель директора
всегда был где-то поблизости и оправдывал любое ее заявление.

Женщин, которых трудно применить на работе, много. Катя не исключение.
Но меня удивляло другое. Зачем им всем, и Кате в частности, так
необходимо чем-нибудь заниматься? Зачем им нужно все время ощущать,
а не ощущать этого, хотя бы в глубине души, невозможно – свою
полную несостоятельность? Катя прекрасно выглядела и могла бы,
приложив небольшие усилия, увести, наконец, усатого обожателя
из семьи, быть счастливой и удачливой женщиной. Без занятий режиссурой,
которая ей явно не давалась. Все было бы логично и правильно.
И таких людей, непонятно зачем насилующих свою природу, в Телекомпании,
было большинство. А телевидение – вещь хлопотная и радостно все
это только для тех, кто уверенно и свободно себя в нем, в телевидении,
чувствует. А иначе начинаются бесконечные интриги, жалобы друг
на друга и поиск покровителей. Хотя проблемы это не решает. И
все понимают, что ты просто не умеешь. Профессия такая, ничего
скрыть нельзя.

А тут ведущие с квадратными лицами, которым я пыталась объяснить,
что экран требует железного наличия некоторых качеств, а если
их нет, то… То они шли к директору плакать. А он грозил мне руководящим
перстом, что я обижаю молодежь. И очередная душечка с незамысловатой
генетикой, торжествующе глядя на меня, снова садилась в эфир,
где импровизировала по своему разумению. Фаворитка директора,
барышня-крестьянка 25 лет с пухлым лицом и такими же короткими
ручками, выполняющая особо ответственные задания по созданию репортажей
из зала заседаний Мэра, была уверена, что информационный сюжет
должен продолжаться почти столько же, сколько само заседание.
Ведь там было столько интересного! Все попытки ее переубедить
тут же заканчивались походами к профессиональному фотографу. С
вполне прогнозируемым результатом. Потому что телевидение здесь
никого не интересовало, а Мэр платит и хочет смотреть только про
себя.

Как-то молодой стажер, репортерская деятельность которого была
невразумительной, в момент моей совсем уж усталости от длительного
хождения туда-сюда с неправильной осанкой, очень профессионально
вправил мне шейные позвонки. Головная боль прошла, а он начал
настойчиво и ежедневно намекать, что очень хочет работать в штате.
Он был гренадерского роста – с прекрасной внешностью, кудрявыми
волосами и театральным голосом, который ему поставили в любительской
студии киноактера. Когда он озвучивал свои сюжеты, все смеялись,
а он обещал работать над собой. Но все как-то не дорабатывал.
Материал привозил со съемок тоже какой-то бессмысленный, писал
непонятно. Он заверял меня, что работает иногда, как массажист
и делает это хорошо, в чем я и так убедилась. Но о журналистику
любит, мечтает о ней все время и даже вот бесплатно уже три месяца
стажируется, а ему бы деньги хоть какие-то получать…

– Алексей, а вам сколько лет? – спросила я .

– Двадцать шесть, – кокетливо глядя на меня, ответил массажист-любитель.
Наверно, решил завоевать мое женское сердце, – вы, кстати, очень
красивая женщина, давно хотел вам сказать.

– Да я не об этом, – оборвала я лесть претендента на штатную должность,
– Вам зачем здесь работать, Алеша? Массаж у вас получается замечательно.
В вашем возрасте надо уже деньги зарабатывать, а для этого лучше
делать то, что умеешь. А вся эта тележурналистика у вас хорошо
не получится никогда. Вы уж поверьте, я просто вам правду говорю,
а обидеть не боюсь, потому что вы полноценный человек, нормального
роста, внешне привлекательный и экономически перспективная профессия
у вас в руках есть. Кто-то же вам должен это сказать. Вы же мужчина,
а не романтическая студентка нархоза, желающая творческой жизни
и новых знакомств.

Он что-то замямлил в ответ, что давно и издалека сюда ездит, тратится
на дорогу, ему хотя бы расходы возместить… Это было уж совсем
противно.

– Так когда я здесь появилась, вы уже были, так ведь? И возилась
я с вами, как с ребенком, больше всех. То есть это не работа была
у вас, а обучение. И толку никакого. Займитесь массажем, клиентура
вас боготворить будет и в очереди строиться. А здесь вы только
смех вызываете и интересной жизнью живете. Если так хочется –
пожалуйста, вам, как массажисту, я могу это разрешить, приходите.
Но бесплатно. Потому, что работа эта противная, изматывающая и
плохо оплачиваемая в большинстве случаев. Ее не любить надо, а
уметь. Тогда даже есть надежда когда-нибудь стать высокооплачиваемым.

Я не сказала только, что журналистики в Независимом государстве
нет и не может быть в принципе. По разным причинам. И это я, на
самом деле, живу воспоминаниями о длительно и интересно прожитой
теле– жизни и не хочу понять очевидное.

– Пора, пожалуй, – подумала я и с острым чувством сожаления, что
не умею делать массаж, села за стол в своем кабинете и написала
заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию.

Раздался телефонный звонок. Это Илюша – с предложением встретиться.
Не виделись давно.

Очень хорошо, – подумала я. И коротко сказала: – Я выйду навстречу,
жди.

Через десять минут мы уже ехали в очередное кафе. Вкус у Илюши
был странный, а я столицу не знала. Поэтому мы вечно оказывались
в каких-то неожиданных местах, то с танцами живота в исполнении
не очень восточных женщин, то с неудобными столами, где коленки
не помещались.

Илюша в третий раз выдал мне, видимо, хорошо разученную фразу,
что у него падает зрение и он видит мои ноги лучше, чем зеркало
заднего вида.

– Илюша, ты мне это уже говорил. Теми же словами. Кстати, как
дела по влюбленности в собственную жену по собственному желанию?

Я поняла, что та женщина в Трускавце, правильно ему посоветовала.
Радость эта должна быть исключительно внутрисемейного пользования.
Уж больно он темный и самодовольный. Не вылечить.

– Не происходит, – и он игриво посмотрел на меня, – ты сегодня
так классно выглядишь!

Но я решила не отвлекаться.

– А ты еще раз попробуй, Илюша. Должно получиться. Все-таки, она
тебе стихи читает, книги любит, детей. Не распыляйся, это тебе
не надо. Ты правил не знаешь. А учиться поздно уже. И, кстати,
найми себе шофера. Водишь очень плохо. Можешь даже меня пригласить.
У меня теперь, кажется, есть свободное время. Только тебе это
невыгодно – стоить будет очень дорого.

– Сколько? – оживился он.

– Все деньги. Какие есть. Останови – мы, кажется, приехали.

Илюша ничего не понял, но машину остановил. Он совмещал тупое
самодовольство с постоянной боязнью сделать что-нибудь не так.
Боялся, что я буду смеяться. Просто думать не привык. Инженер
из проектного института, неожиданно ставший материально относительно
обеспеченным.

«Относительно берега движется лодка, относительно лодки движется
берег», – «Курс физики», восьмой класс. Может, сейчас там такой
фразы уже и нет. Раньше была. Точно помню.

В городе N снова начинался сезон дождей. Я вышла из машины и быстрым
шагом направилась к ближайшей станции метро. Благо, столица Независимого
государства была ими просто утыкана.