Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Это было самым первым воспоминание Шеншина – кладбище. Кто-нибудь
помнит свое первое воспоминание? Шеншин помнил. Он бежал к
маме, стараясь удержать воду в зеленом ведерке, но вода все
равно расплескивалась, падала в пыль, превращаясь в серебристые
катышки… Словно ртуть, – думал он через много лет, ловя
свое первое воспоминание.

Мама ухаживала за могилой девочки, она поливала цветы на могиле,
рыхлила могильную землю. Шеншин думал, что девочка – это его
сестра, потому что соседский мальчик Митя тоже ходил на
кладбище с мамой, на могилу своей сестры…

Шеншин очень любил каменного ангела с пухлыми щечками, сидящего на
могиле девочки, и еще он любил все четыре деревца, которые
сам посадил по углам, которые были сначала меньше его, а потом
вдруг выросли… И каменную скамейку, и железную ограду из
листьев и цветов, и даже тропинку…

Он очень любил ходить с мамой на кладбище, по широкой улице, мимо
развалившейся церкви и тюрьмы. Он нес маленькое ведерко с
ромашкой, надев его на локоть. Он громко топал сандалиями по
желтой дороге, и мама шикала на него, потому что они шли по
кладбищу, где спали покойники и покойницы – глубоко внизу, и не
дай Бог было их разбудить!

Шеншин так и представлял их себе, спящих в глубине на спине, с
дрожащими веками, сонно чмокающих в своей темноте, совсем
нестрашных… И ему самому хотелось быть покойником и спать, спать…
Впрочем, однажды он понял, что все они мертвы.

– Что такое уёбище? – как-то спросил он у мамы.

– Откуда ты взял это слово?

– Его сказала тетя Субботина.

– Неправда. Тетя Субботина – приличный человек, а уё… Это неприличное слово.

– Нет, правда! Тетя Субботина сказала соседке, тете Милютиной, что
мы с тобой опять пойдем на кладбище к этому уёбищу.

– Вот я ей скажу, чтобы она так больше не говорила. Это плохое
слово. А наша девочка – хорошая. И ты больше не повторяй никогда
этого слова, ладно?

Шеншин не повторял. Он затаился, ему захотелось непременно узнать,
что такое уёбище. Он вырос, состарился, узнал многое, но
значение этого слова вряд ли прояснилось вполне…

– О-л-я, – учился он читать по каменной надписи, – М-е-щ-е-р-с-к-а-я.

– Когда-то давно, – рассказывала мама, – жила в нашем городе
девочка, Оленька Мещерская. Она училась в гимназии. Гимназия – это
такая школа. Теперь, при советской власти, таких школ нет.
Однажды злая учительница вызвала ее к себе в кабинет и
говорит:

– Здравствуйте, мадемуазель Мещерская. Я, к сожалению, уже не первый
раз принуждена призывать вас сюда, чтобы говорить с вами
относительно вашего поведения.

– Я слушаю, мадам, – вежливо ответила Оленька.

Она была прилежной и хорошей девочкой. Всегда и со всеми Оленька
разговаривала вежливо, скромно, никогда ни на кого не кричала.
А учительница – наоборот – злая была, страшная. Она всегда
кричала на всех. Вот она и говорит Оленьке:

– Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась в этом. Я
не буду повторяться, не буду говорить пространно. Вы уже не
девочка.

– Да, мадам, – ответила Оленька.

Она всегда соглашалась со старшими, никогда старшим не перечила. Она
говорила тихо, с пониманием, всегда опускала голову.

– Но и не женщина, – сказала злая и пошлая начальница. – Прежде
всего, – что это за прическа? Это женская прическа!

– Я не виновата, мадам, что у меня хорошие волосы, – ответила
Оленька и поправила свою красивую прическу.

– Ах, вот как, вы не виноваты! – закричала начальница. – Вы не
виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях, не
виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки в двадцать
рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что
вы пока только гимназистка...

И тогда Оленька, не теряя извечной своей простоты и спокойствия,
вдруг, как обычно, вежливо перебила ее:

– Простите, мадам, вы ошибаетесь: я женщина. И я всегда знала, что
мои родители – самые настоящие буржуи. Но и на нашу
многострадальную землю придет народная революция!

А через месяц после этого разговора казачий офицер, некрасивый и
плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом,
к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на
платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что
прибывшей с поездом.

И вот теперь лежит наша Оленька здесь, в этой маленькой могилке, и
никто, кроме нас с тобой, дружок, не ухаживает за ней.

– Мама, – спросил Шеншин. – А почему никто, кроме нас, не ухаживает?

– А потому что все родственники Оленьки Мещерской уехали за границу.
Они бежали туда от революции.

Шеншин очень любил революцию. Революция представлялась ему такой
высокой женщиной, похожей на тетю Субботину, красивой, с очень
большими грудями. Груди революции были полны молока.

Жили они так бедно, что Шеншин всегда чувствовал голод. Он не мог
простить маме, что у нее кончилось молоко. Однажды ночью он
проснулся от голода и пополз к маме. Они спали на полу, рядом,
потому что всю мебель в комнате пришлось продать.

Шеншина давно мучила мысль, что у мамы все же есть молоко, но она
пьет его сама. Однажды он видел, как она ела тайком от него и
пила из бутылочки что-то темное. Она сказала, что это
лекарство, что она очень-очень болеет, а лекарство надо пить после
еды. Вот почему она и ест одна, и не дает ему. Сказала она
и заплакала, а Шеншин стал поедать крошки хлеба с ее
кофточки…

А тогда, светлой летней ночью, он нашел мамину грудь и стал ее
сосать. Молока не было. Но вдруг мамин сосок стал твердым, стал
расти. Шеншин подумал, что сейчас она даст ему молока. Мама
сонно потянулась к нему и зачем-то полизала его губы.

– Уйдите, Шеншин, противный мальчишка, – сказала она, не просыпаясь,
и не было у нее никакого молока.

А утром она опять повела его на кладбище. Тогда случился настоящий
пир: они нашли много хлебных корок на могилках, а мама нашла
лафетничек вина для себя.

– Никто не знает, что такое любовь, – наевшись, сказала мама. – Ты
не знаешь, и я не знаю. Тетя Субботина не знает и подавно. А
она, – мать показала пальцем в сторону ангела, – знала.

– А что такое любовь? – спросил Шеншин.

Мама взъерошила ему волосы.

– Боже мой! – сказала она. – Как же ты похож на него.

– На кого? – спросил Шеншин.

Мама ничего не ответила. Это был самый последний раз, как они пришли
сюда вместе. Как-то совсем незаметно, совсем скоро настал
день, когда Шеншин пришел на это кладбище один. Он разыскал
могилу девочки и сел на каменную скамью. Только сейчас он
заметил, что скамья сложена из грубого вальдорского туфа,
отдельные блоки соединялись в китовый ус… Могила была старая: с
южной стороны фигура ангела заросла сатратусом, особой
разновидностью сфагнового мха, который благоприятно развивался
лишь в средней полосе России… Из четырех вязов уцелели два: оба
изрядно дуплились, их стволы съедала красная парша… Ограда,
напротив, сохранилась хорошо, потому что в прежние времена
в сплав давали гораздо больше углерода… Шеншин не был ни
ботаником, ни строителем, ни металлургом. Он был стариком и
знал о конструкции мира почти все.

Он приехал в родной город умирать. Жизнь его странным образом
совпала с жизнью революции на этой земле. С того дня, как ему
исполнилось восемьдесят лет, Шеншин продолжал жить с удивлением.

Несколько десятилетий он сумел побыть красивым высоким мужчиной. Он
был солдатом, когда на Руси пошла такая мода, был сутенером
собственной жены, был политическим заключенным, пьяницей,
рабочим на заводе имени Кирова… Выросли и умерли его дети, сын
и дочь. Дочь была старой девой и не оставила потомства. Сын
сына сгинул в тюрьме, а жену Шеншин своими руками убил, но
это уже совсем другая история, читатель…

Он был невыносимо стар, но не мог умереть, как Вечный Жид, или как
Одноглазый Король из сказки Андерсена, или как девчонка из
последней экранизации «Титаника» – не мог умереть до тех пор,
пока не узнает, что же это такое – любовь?

– Кто-нибудь скажет мне, что такое любовь?

Или:

– Поручик, знаете ли вы, что такое любовь?

Или:

– Что такое любовь, генерал?

Своего отца Шеншин не знал, но знал, что был сыном греха и скандала.
Слизь, из которой произошел Шеншин, была выпущена учеником
мужской гимназии, с которым почему-то спуталась немолодая
классная дама гимназии женской. Субботина рассказывала, что
это был грандиозный скандал, на весь город скандал,
необыкновенный. Пьяная Субботина как-то рассказала эту историю, смакуя
и смеясь. Шеншина вскоре увезли, забрали в детдом. Только
там он впервые почувствовал себя сытым.

Это было еще задолго до того, как Шеншину в руки попалась книга,
которая свела его с ума и перевернула всю его жизнь…

Все в этой жизни происходит кругами, большими и малыми, все
повторяется дважды. Жизнь начиналась на этой могиле и здесь же
заканчивалась. Поговорка насчет реки, брошенная кем-то из
древних, была истиной наоборот, как многие народные мудрости:
человек только и делает, что входит дважды в эту безумную реку –
вот в чем закон бытия, и стоило открыть его раньше…

Если бы я понял это раньше, о, Господи!

– Ты ходи на ее могилку, ходи, – говорила мама. – Ходи, когда я
умру, не бросай. Ведь это не просто кладбище, это место, где
скрыта истина. А истина дружит с теми, кто ходит на кладбище.

Впрочем, теперь, в конце века и тысячелетия, Шеншин не просто гулял
по кладбищенскому саду: он искал грибы. Эти причудливые
золотистые грибы вываливали здесь с конца мая до самых
заморозков. Шеншин варил их и жарил, солил и сушил. Грибы были
основной пищей Шеншина, ее наполнением и фактурой, средой, в
которой могли промелькнуть всяческие деликатесы, как то: жирные
рыбьи хвосты, недоеденные пирожные, фрукты с гнильцой,
соленая слизь со дна консервных банок…

Как же так? Ведь я всю жизнь работал на них. Я сидел для них, для
них я воевал. Почему же теперь они не дают мне денег? Ведь мне
надо совсем немного: только на еду. Я же заслужил пенсию.
Почему ее не хватает на еду? Почему я должен копаться в
мусорных баках? Сказал бы мне кто-нибудь десять лет назад, что я
буду копаться в мусорных баках да собирать на кладбище
грибы…

Люди предали революцию и революция отомстила им. Революция лишь
тогда действительна, когда она идет. Революция не может
закончиться. Она пришла на эту землю, когда Шеншин появился на свет,
и она снова вернулась, когда Шеншину пришел черед уйти.

Жизнь Шеншина, происходившая от революции, была с революций
неразделима. Но главную роль в его судьбе сыграла, конечно, эта
книга…

Ее составляли небольшие повести или рассказы – Шеншин плохо
разбирался в литературе и, как говорится, не мог ямба от хорея… Как
мы ни бились…

В книге был один рассказ или повесть. Он начал читать с удивлением,
закончил – с ужасом. Там был весьма точно описан их городок,
чей дореволюционный облик был определен тремя внушительными
зданиями: острогом, собором и монастырем, и главное –
подробная история жизни и смерти Оли Мещерской, и самое главное,
там прямо говорилось о его матери, и даже вскользь
упоминался его отец!

Каждое воскресенье, после обедни, по Соборной улице, ведущей к
выезду из города, направляется маленькая женщина в трауре, в
черных лайковых перчатках, с зонтиком из черного дерева. Она
переходит по шоссе грязную площадь, где много закопченных
кузниц и свежо дует полевой воздух; дальше, между мужским
монастырем и острогом, белеет облачный склон неба и сереет весеннее
поле, а потом, когда проберешься среди луж под стеной
монастыря и повернешь налево, увидишь как бы большой низкий сад,
обнесенный белой оградой, над воротами которой написано
Успение Божией Матери. Маленькая женщина мелко крестится и
привычно идет по главной аллее. Дойдя до скамьи против дубового
креста, она сидит на ветру и на весеннем холоде час, два,
пока совсем не зазябнут ее ноги в легких ботинках и рука в
узкой лайке. Слушая весенних птиц, сладко поющих и в холод,
слушая звон ветра в фарфоровом венке, она…

И так далее. Вездесущий автор даже припомнил родного дядю Шеншина,
маминого брата, который погиб под Мукденом в первую войну…

Пусть маму и трудно было назвать маленькой женщиной, пусть у нее
никогда не было зонтика из черного дерева, а на могиле девочки
был не крест, а ангел…

Кто написал этот рассказ или повесть? Как ему стали известны такие
подробности чужой жизни?

Наверное, это был кто-то из местных жителей. Шеншин даже пытался его
найти, чтобы поговорить с ним, или, может быть даже –
убить.

Но все это – много позже, когда он уже вышел из лагеря. Шеншин даже
не знал его имени. Он пытался расспросить многих людей,
видел ли кто такой рассказ или повесть, где говорится про
гимназистку Мещерскую и маленькую женщину, которая ходит на ее
могилу. Никто не дал ответа.

Шеншин стал думать, что все это было его личным безумием, каким-то
наваждением: разве может быть так, чтобы кто-то написал о
твоей матери, а книга попалась именно тебе? Причем,
обстоятельства, при которых эта книга появилась и исчезла, были, мягко
говоря…

(Окончание следует)