Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Окончание

18

И вот теперь солдатик снова подвел его.

Сначала все шло на удивление легко, словно в сонной фантазии онаниста.
Оксанка была за прилавком одна. Ястребов попросил бутылку «Массандры»,
десятилетней выдержки.

– Любишь такое вино? – небрежно спросил он, чувствуя, как холодный
пот широкой лентой тянется по хребту.

– Я такое не пью – дорого.

– Давно хочу пригласить тебя в гости, – сказал Ястребов, и пот
уже стал капать со лба на щеки, на нос: его тело как бы сочилось,
будто это был не Ястребов вовсе, а какой-то пористый пузырь, упруго
налитый жидкостью.

– Я вашего адреса не знаю, – просто сказала Оксанка, и тут внутри
пузыря появилось сердце: забилось в его стенки, словно живая рыба.

– Давай я тебя сегодня это… – прошептал Ястребов пересохшими губами.
– После работы встречу.

– Давайте, – без колебания согласилась Оксанка.

19

И Ястребов шел по городу… Он шел по родному городу и пел. Это
были старые песни, песни из детства, песни о главном – Стою на
полустаночке… А в поле верба… Протопи ты мне баньку по-белому…

В его голове будто что-то лопнуло и растеклось, обливая изнутри
щеки, затылок, шею… Это и было счастье – едкое, материальное,
его можно собрать в ладонь, как росу, и напиться им в стельку…
Будто он глиняный и пустой внутри, и по глине течет изнутри его
липкое счастье…

Давно, в далеком и солнечном 75-м, сразу после школы, после выпускного
вечера… Он проводил одноклассницу, которую тайно желал десять
лет. И она позволила поцеловать себя. И они договорились встретиться
завтра. И вот, шел он тогда по городу и пел. Тридцать лет назад
было в жизни Ястребова несколько счастливых минут. И вот сегодня
– опять…

Здесь, на этой высокой ноте, как говорят журналюги, умудряющиеся
отыскать в нашей жизни множество высоких нот, мы бы могли – без
сожаления и желания – оставить нашего майора Ястребова навсегда.
Но – увы. Вскоре начался кошмар.

20

Они поднялись в хрущобу, вошли. Заперев дверь, Ястребов набросился
на Оксанку, стал целовать. Оксанка с радостью отдала ему свой
язык. Он и не представлял, что поцелуй может быть таким сладким.
Но солдатик молчал. Он не хотел даже присесть на корточки – не
то, чтобы встать.

Ястребов задрал ее юбку, залез в трусы, пальцем проник внутрь
девушки, в ее горячие влажные складки… Ничего. Солдатик лежал.

Он лежал, положив руки за голову, смотрел в чистое весеннее небо.
В небе трепетал жаворонок. Срок службы подходил к концу, скоро
на дембель, и пошли они все нах… Кто там хочет отдать приказ,
скрипучим голосом, майор… Меня дома дивчина ждет. Оксанка. А меня
зовут Тибул… То есть, тьфу! – Арман меня зовут. И ебать я хотел
во все дыры ваш мудацкий устав…

Оксанка отпрянула, высвободилась, тыльной стороной ладони вытерла
губы. Затем щепотью потрогала солдатика Ястребова. Усмехнулась
в нос. Повернулась и отошла, рассматривая книги на полках.

«Дон-Кихот», «Золотой теленок», «Анна Каренина»… Люди иногда советуют
читать книги, но времени на них никогда не хватает…

Она испытывала ужасную досаду. Не потому, что квартира оказалась
убогой, и легенда о подпольном миллионере рассеялась, как дым.
Ей очень хотелось перепихнуться с этим некрасивым пожилым человеком,
успеть до того, как войдет Арман. Перепихнуться с будущим трупом.
Она так решила, еще в ту минуту, когда Арман изложил ей свой план.
Потому что Арман изменял ей в своих коммерческих поездках, она
знала, он сам рассказывал. И ей не хотелось оставаться в накладе.
За всю свою короткую жизнь она еще не пропустила ни одного мужчины,
который ее хотел. Перепихнуться с тем, кому потом заклеишь рот
скотчем…

Оксанка оглянулась на хозяина. Тот стоял посреди комнаты, смотрел
на нее и курил, труся пепел в пепельницу, которую держал на весу
в руке. Пепельница блестела весомо и тускло. Оксанкин глаз был
наметан на золото: ее сердце забилось. Сколько еще таких вещиц
в этой сраной берлоге? Отдаст, сам все отдаст…

– Давайте тогда лучше просто вина выпьем, – сказала Оксанка.

– Нет, – сказал майор Ястребов, – не будет тебе вина.

Он коротко взвесил на руке свою пепельницу и со всего маху обрушил
золото на голову Оксанки, будто нахлобучив ей шляпу.

Золотая пепельница (помните, мы обещали начать и кончить?) состояла
из устричнообразной чаши, над которой возвышался маленький крылатый
ангел. Именно этот несчастный ангел своим остроконечным шлемом
и пронзил нетвердую черепную кость Оксанки, расправив крылья в
ее сером веществе. В кромешной тьме оказалась перевернутая голова
ангела, тараща расширенные ужасом глаза на жалкий гипофиз девушки…

Оксанка выглядела потрясающе в своей новой шляпе: щеки ее пылали,
зрачки пульсировали, острый язычок мелко-мелко забарабанил по
верхней губе.

Внезапно Майор Ястребов почувствовал, что его солдатик снова верен
ему. Тем временем Лидочка… Отставить! Оксанка затуманилась глазами
и умерла. Ястребов бережно подхватил ее, уже стекающую на пол,
распластал на ковре и овладел ею с такой силой страсти, что стаканы
задрожали в своих подстаканниках на столе, будто все это – и комната,
и окно, и полуживой осьминог на полу – едет куда-то в поезде дальнего
следования – в Казань или в Кострому…

И в этот момент раздался настойчивый звонок в дверь. Ястребов
подкрался, прислушался. Звонок повторился, затем перешел в решительный
стук.

– Откройте, – послышался взволнованный мужской голос. – Это я,
сантехник.

– Иди в жопу, – буркнул Ястребов. – Я тебя не вызывал.

– Плановая проверка, – настаивал голос. – Газовые вентили. У меня
с собой газовый ключ.

– Газовый ключ, – грустно повторил Ченчин.

Он подумал, что лучше бы впустить мастера, плотно затворить дверь
в комнату и провести его на кухню: ведь надо еще как-то спрятать
труп, или даже расчленить его, а вдруг потом этот случайный свидетель…
Но вот только запах… После убийства почему-то остается какой-то
странный запах на весь дом. Теплый говняный запах убийства… Ченчин
заметил, что все еще держит в руке окровавленную заточку.

– Шел бы ты лесом! – вдруг завизжал он. – Может честный человек,
наконец, выебать с утра свою жену или нет?

Ченчин услышал удаляющиеся шаги. Вернулся в комнату. Лидочка все
еще лежала на полу. Действительно – куда же ей деться? Кровь уже
впиталась в ковер.

Отставить… Все-таки не Ченчин, а Ястребов.

21

Убивать, конечно, гуманнее в мозг, а не в сердце. Дело в том,
что если пронзить сердце, то мозг будет еще некоторое время жить,
чувствуя ужасные смертные муки. Например, если человека запихнуть
в мясорубку ногами вперед, то мозг будет ощущать все мучения дробящегося
в мясорубке тела, пока в жерле мясорубки не скроется голова. То
ли дело, когда человека запускают в мясорубку головой вперед –
это секунда, и всё…

22

Очнулась Оксанка в Раю. До Перестройки такие, как она, грешницы,
конечно, попадали в ад, где горели на медленных огнях и лизали
раскаленные сковороды. Но сейчас, во времена политкорректности
и толерантности, на всем постперестроечном пространстве установился
новый Божественный Закон. В ад у нас отправляются лохи, мужики,
оппозиционеры и так называемые честные женщины. А братков, олигархов
и блядей отправляют в самый настоящий Гламурный Рай, ибо в чистилище
сидят те же самые чиновники и так же берут взятки.

Оксанка лежала в розовой джакузи и потягивала из тонкой трубочки
коньяк. По обе стороны стояли двое мужчин в красных фесках с кисточками,
держа наготове дорогие шампуни, махровые полотенца, эрегированные
фаллосы и шампуры с шашлыками. Журчала тихая музыка. За окном,
на солнечной зеленой лужайке мирно прогуливались люди и животные,
над мангалами вились сизые дымки… И на этой счастливой ноте, ничего
не объясняя, не предполагая, без всякого сожаления и желания мы,
наконец, оставим ее.