Литературная критика

А. Нуне «После запятой». Роман. Москва. «НЛО», 2001.

«После запятой», значит «после смерти» и повествует о странствиях души, разлучённой с телом. После запятой, значит после всего, после «снова и снова». Знак препинания в заглавии несёт главную нагрузку авторской концепции - не знак вопроса, не многоточие и даже не точка, но запятая, зпт, как символ перелома, после которого всё продолжает длиться и даже изменяться. В том смысле, что нет, весь я не умру.

«Memento mori» - тема сколь почётная, столь и заезженная. Можно легко перефразировать тупой армейский анекдот - «а я всегда о ней думаю», потому что секс, как и смерть - универсальные эквиваленты, наиболее полные, объёмные метафоры всего, что под руку попадётся. Джойс, имея ввиду любовь, писал о «слове, которое знают все». Однако же, легко представить себе персонажа, никогда и никого не любившего. Я сам знал и знаю таких людей. А вот сконструировать героя, который ничего не знает о смерти (помните, начало «Жизни Арсенева?») много труднее.

Хотя, умирают-то, ведь, другие, не мы. И даже хитроумный и многомудрый Василий Васильевич Розанов попадается на эту удочку. В одном из его коробов, есть запись сделанная на Тверском бульваре. Философ смотрит на городскую толпу и думает: «Неужели они все умрут?!».

Ну-ну.

Новизна романа А. Нуне в его протяжённости, подробности, избыточности фактуры. О смерти принято писать коротко, сжато, вспомним хотя бы «Смерть Ивана Ильича» или «Бобок». Но и после запятой, оказывается, тоже есть жизнь, нуждающаяся в описании - жизнь подробная, складчатая. С теми же мыслями, с теми же лицами. Только свободы больше: тело не мешает. И можно, подобно маленькому ребёнку закрыть лицо невизимыми ладонями, чтобы наступил полный мрак: «Я умер», заставить плакать противных родных, а потом открыть глаза, всем на радость, на удивление, и сделать снова счастливыми - их и себя.

Протяжённость «После запятой» (около шести сотен страниц) выдаёт терапевтический характер текста. Автор активно излечивает себя от экзистенциальных страхов, надолго погружаясь в пучину собственного горя. Как профессиональный психолог, Нуне забалтывает проблему, стирает её в пух и прах стилистических завитушек. Однажды количество написанного переходит в качество: смерть отступает. Или делает вид, что. Или страх съёживается и становится меньше. Или страх страха.

«Я могу сейчас рассматривать всю свою жизнь целиком и в то же время в каждой её мельчайшей подробности. Можно сейчас близко и со всех сторон рассмотреть каждую деталь, даже если ещё при жизни начисто о ней забыла сразу при её происшествии или вообще её не заметила, когда она происходила. Сколько интересного можно обнаружить, если открыл способность оглядывать жизнь таким образом. Не нужно больше копошиться и барахтаться вслепую, тыкаясь носом, а то и со всего размаху ударяясь лбом то в один фрагмент, то в другой и тужась определить его место и значимость общей картины. Теперь можно любоваться законченностью и монолитностью всей сложно выполненной мозаики, а можно и по отдельности оценить филигранную точность соединения всех её фрагментов, которые раньше назывались случайностью, а сейчас выявили единственность и неприложность своего местонахождение...»

Я позволил себе столь длинную, тягучую, как и весь остальной роман, цитату потому что, с моей точки зрения, здесь Нуне очень точно описывает особенности творческого процесса, ситуацию письма. На том свете я пока не был, судить о том, как устроен потусторонний мир, не могу. Но тексты писал и пишу. Особенно, когда хочу что-то понять в себе или в мире, сформулировать новое знание или подвести черту под определённым периодом жизни. Самый лучший для этого жанр - роман. После него, как после запятой, начинается, открывается иная жизнь. Будто бы та же самая, что и раньше, но, тем не менее, что-то меняется, если не в физиологии, то уж в оптике - точно.

Писательство и есть опыт развоения автора на тело, которое творит буквы, и на сами эти буквы, в очертаниях которых плещется, пересыхая, трепетная душа. Писание и есть уникальная возможность (ну, разве если только ещё во сне) взглянуть на себя со стороны. Отделиться от себя, стать кем-то иным - персонажем, повествователем, демиургом, наконец. «Если открыл способность оглядывать жизнь таким образом», пишет Нуне и ей невозможно перечить. Вдохновение парит на материей, устремляясь куда-то под колосняки, откуда светят искусственным светом софиты, становится видно во все стороны света, пусть ненадолго, на какие-то мгновения... Но затем остаётся книга, свидетельство горних порывов - то же самое материальное воплощение всего того, что с нами было. В жизни или же в искусстве.

«Теперь-то я понимаю, что метафор вообще нет - всё происходит на самом деле. Наверное, то, что удалось увидеть только нескольким людям, остальные называют метафорой, а то, что стало доступно восприятию большинства, уже считается реальностью - вот и разница. Вот когда импрессионисты заявили, что тени бывают цветными, а не чёрно-серыми, как все думали, у всех пелена сразу спала с глаз. Все увидели, что это так, и это стало так. И теперь даже те, что ничего не знают об этом заявлении, только родившись, уже видят их цветными и думают, что это одна из данностей, изначально существовавших...»

Главная проблема, стоящая перед текстами такого рода (фабула становится понятной на первых страницах и логично предположить, что дальше ничего существенного, кроме чудесного воскрешения, нет и быть не может) - в умении выстроить интригу внутри ничегонеделанья. Ведь, если ничего не происходит, текст начинает пробуксовывать, а пустоты не терпит не только природа.

Метода Нуне напоминает актёрский способ выстраивания роли - «петелька-кручечек»: мысль цепляется за мысль, абзац за абзац, в топку читательского внимания всё время подкидываются новые мысли (наподобие приведённой абзацем выше) и ощущения. Поэтому ощущения, что «После запятой» топчется на месте не возникает, всё движется, медленно, со скрипом, как паровоз на повороте, но, тем не менее, захватывает и удерживает цепочкой неожиданно выстраивающихся причинно-следственных.

Более всего героиня Нуне переживает разлуку со своими близкими и любимыми, в особенности с любимым. Такой-сякой, он, тем не менее, заполняет всё её существо даже о ту сторону. Казалось бы, умерла, так умерла, ан нет: любовь не картошка, не бросишь в окошко. Смерть избавляет нас от тела, но не от сердечной муки. Один современный поэт очень точно заметил, что на кладбищах мы лежим и любим, а не забытые лежим.

Для меня очень важно, что эту книгу написала женщина. И пусть бесчинствуют феминистки, но главное предназначение женщины, главный её талант - любить и быть рядом с мужчиной. Девушка из книги попадает в катастрофу, после того, как оборвался роман с любимым мужчиной. Поэтому смерть её можно трактовать не буквально, а метафорически: без любви она кажется себе мёртвой, тело, оставшееся без ласк и без заботы, более не чувствуется, не воспринимается как своё, как живое.

Именно поэтому возникает в заглавии та самая оптимистическая запятая: ничто не закончено, пока жива женская душа. Будут внуки у нас, всё опять повторится сначала. Хочется верить, что главная героиня А. Нуне встретит своё трудное, женское счастье «был бы милый рядом» и возродится, Фениксом, из текстуального пепла.

Того же самого, простого и неизбывного, хочется пожелать и самому автору этой сильной и умной книжки.