Онтологические прогулки

«Шаг вперёд в науке делается по закону отталкивания, с опровержением царящих заблуждений и ложных теорий»

                                                                             Борис Пастернак

Итак, претензия на постановку проблемы человеческого террора как возбудителя стихийного катаклизма есть продолжение и расширение философии террора, зачатого Альбером Камю, и, как всякое умозрение, она на первых порах бессильна перед фактами и терминологией. К тому же философия террора Камю страдает методологическим изъяном: сентенция о терроре составляет акциденциальную часть его учения о бунте, тогда как бунт есть натурализованное производное террора. Я принял для террора наиболее простую и априорно ясную дефиницию: террор есть форма насилия. Но для поиска оснований постановки требуемой теоремы эта дефиниция недостаточна, ибо опосредует только человеческую часть проблемы, а о «насилии», равно как «терроре», природы нигде не говорится. Даже более того. «Насилие» входит в число тех основополагающих показателей, какие трассируют разделительную границу между духом и материей, человеком и природой, одушевлённым и неодушевлённым. Значит, в чисто логическом отношении данная проблема не имеет права на существование, поскольку её составляющие слагаемые лишены однотипных и соотносящихся критериев. Но таковы обстоятельства в логической, теоретической плоскости, а в реальной действительности наличествует так называемая научно-техническая революция (НТР), которая, отражая взаимодействие человека и общества с окружающей природой, может создать иллюзию отношения человеческого террора. В силу того, что динамика НТР базируется на искусственном взаимодействии исторических законов природы и общества с несоответственными неисторическими законами точных наук, в результате возникла экологическая катастрофа – наибольшее злосчастье современного человечества.

Мне уже приходилось демонстрировать экологическую процедуру на примере угольного комбайна – инструмента для извлечения угля из земных недр. Комбайн – структура, отсутствующая в природе и созданная человеком исключительно для разрушения геологической среды, но и геологическая среда разрушающе действует на комбайн, выводя из строя и ломая его структуру. Насилие можно признать с обеих сторон – комбайна и среды и определить террор комбайна против среды, а среды против комбайна. Инициатором здесь выступает человек, который генерирует, таким образом, террор против террора. А на самом деле тут нет проблемы, а только другое наименование физического взаимодействия человека в природе, и под эту формулу можно подвести почти всю хозяйственную деятельность человека. Здесь заложено глубокое противоречие совсем другого плана, связанного с экологической катастрофой человечества, которое лишь косвенно касается проблемы человеческого террора, а сигнализирует о крайнем неблагополучном характере отношений человека и человеческого общества с природой. Террор против террора есть конституция реальной сферы существования человека, которая в новейший отрезок исторического времени имеет экономический характер. Экономическая сфера человечества по настоящую пору числится довлеющим фактором в жизни человека, и, хотя давно известна другая ойкумена человека – духовная (идеальная) сфера, но коллизия между ними исторически складывается в пользу экономического бытия. В этом состоит знамение нашего времени. Таким образом, для постановки проблемы соотношения террора в человеческом обществе и стихийной природы необходимо осмыслить террор как производное человеческого духа, то есть продолжить философию террора Камю в методологически расширенном виде, и в итоге найти сопоставительные или аналогичные моменты во внечеловеческом космосе.

Великий Эдмунд Гуссерль, подвергая логическому анализу основы современного ему знания, пришел к знаменательному выводу: «При этом мы наталкиваемся на одну науку, о колоссальном объёме которой современники не имеют ещё никакого представления, которая есть, правда, наука о сознании и всё-таки не психология, – на феноменологию сознания, противоположную естествознанию сознания. Так как здесь, однако, речь будет идти не о случайном совпадении названий, то заранее следует ожидать, что феноменология и психология должны находиться в очень близких отношениях, поскольку обе они имеют дело с сознанием, хотя и различным образом, в различной «упаковке»; выразить это мы можем так: психология должна оперировать с «эмпирическим сознанием», с сознанием в его опытной установке, как с существующим в общей связи природы; напротив, феноменология должна иметь дело с «чистым» сознанием, т.е. с сознанием в феноменологической установке» (2000,с.686). Итак, утрируя для выразительности мысли, можно сказать, что Гуссерль в сфере сознания выделяет те же две области – эмпирическую и теоретическую. И отсюда становится ясной первопричина заблуждения А.Камю: он занялся философией (и историей) – феноменологией террора, перескочив через психологию террора, а потому остановился перед индивидуальным террором.

В отношении террора, взятого как предмет психологии (психической динамики), кажутся определяющими слова Гуссерля: «Современная психология не хочет больше быть наукой о «душе», но стремится стать наукой о «психических феноменах». Если она этого хочет, то она должна описать и определить эти феномены со всей логической строгостью. Она в методической работе усвоить себе необходимые строгие понятия. Где же в «точной» психологии выполнена эта методическая работа?... Господствует убеждение, что метод всех опытных наук, рассматриваемый в его принципиальной всеобщности, – один и тот же; и в психологии, следовательно, тот же, что в науке о физической природе. Долгое время метафизика страдала от ложного подражания то геометрическому, то физическому методу, то же самое повторяется и в психологии» (2000,с.697-698). Итак, террор должен быть осмыслен в качестве «психического феномена» или психического явления в сознании. Однако, как реципиентная данность, террор занимает особое место в психической структуре человека, и он не идентичен таким сенсорным модальностям, как зрение, слух, обоняние; террор относится к наиболее сложным и комплексным, синтезированным перцептивным образованиям (переживаниям). Террор синтезирует большинство или все чувственные категории, относящиеся к разряду отрицательных эмоции: насилия, ненависти, вражды, – и в этом его психическая особенность. На этой основе формируется главное свойство террора: террор антиаксилогичен, если под аксиологией понимать учение о человеческих ценностях (Г.Лотце, В.Виндельбанд, Г.Риккерт), выступающих как достояние культуры и уникально отличных от природы. Следовательно, по своей природе террор является антитезой или антагонистом человеческого блага, чтобы ни понимать под этим понятием, но особенно, если его отождествлять с «первопринципом» Платона: «Природа блага отличается от всего, – пребывая во всём, но ни в чём не нуждаясь».

Террор не только синтезирует отрицательные эмоции, но и значительно активизирует эти составные компоненты, аффектируя их до состояния невроза, и невралгия, истерия, как показал Савинков, почти постоянные спутники индивидуального террора. Аномальное перевозбуждение отрицательных эмоций деформирует родоначальную имманентную психическую конструкцию человека, погружая порой его душу в неимоверные страдания, заканчивающиеся тягчайшим неврозом – суицидом. Таким образом, террор в общепсихологическом определении есть не что иное, как симптом нервно-психического заболевания, и является основным показателем человеческой деструкции. В этом заключается второе главное свойство террора.

Итак, в качестве психического феномена террор являет собой самостоятельное переживание человека, будучи в то же время чувственным аномальным образом, состоящим из антиблага и деструкции души. Этим, прежде всего, определяется коренная внутренняя причина появления террора: борьба отрицательных эмоций души с положительными эмоциями человека, куда необходимо входят соотношения материального (что по многим взглядам, принимается источником отрицательных чувств) и идеального (что, в силу тех же взглядов, предусматривается началом положительной ориентации человека) агентов реального сущего. Другими словами, террор представляется кратковременным итогом попеременного чередования (пульсаций) материального или идеального в качестве посылок либо последствий. Подобные интенции, однако, вовсе не определяют чувственную характеристику террора в требуемом объёме параметров: целостности, предметности, константности, исторической эволюции во времени и пространстве, регуляторной функции жизнедеятельности. Неопределённость содержания отрицательных и положительных эмоций в совремённой психологии, в особенности отсутствие чётких разграничительных рубежей между ними, а также гипотетичность духовной пульсации, делают изложенные умозрительные секвенции достаточными только для фиксации наличия террора в форме антиблага и деструкции души – психологического феномена духовного комплекса человека.

Но и эмпирической фиксации наличия далеко не достаточно для постановки проблемы человеческого террора в объёме философии террора, ибо, как утверждает Гуссерль, первоочередное значение здесь принадлежит методологическому фактору. Э.Гуссерль первым заметил, что, хотя классическая наука, созданная Ньютоном и Галилеем и впитавшая в себя античную науку, была решительно обновлена в онтологическом и гносеологическом отношениях в начале ХХ века, в методологическом плане она осталась на прежнем уровне, то есть на уровне Аристотелевой натурфилософии с ньютоновскими добавлениями. Продолжал существовать так называемый естественнонаучный образец исследования, где научное познание исходило из аристотелево-ньютоновских приёмов в соотношении материального и идеального, материи и сознания. В этом образце и скрыты запреты на постановку проблемы, определённой замыслом данного текста. Гуссерль писал: «Следовать же естественнонаучному образцу – значит почти неизбежно натурализировать сознание, что запутывает нас с самого начала в противоречия, из которых постоянно возникает склонность к противоречивым постановкам проблем, к ложным направления исследования». Примером натурализации сознания, против которой предупреждал немецкий философ, может служить суждение современного исследователя С.В.Ручко о взаимоотношении материального и духовного, похожее больше на шарж, чем научное изъяснение: «В человеческой жизни существует некоторое, назовём его, коромысло, с двумя чашами, наподобие весов богини правосудия. На одной стороне этого коромысла находится всё материальное (видимое); на другой – всё духовное (невидимое). Таким образом, если материальное идёт вниз, то вверх идёт духовное; если духовное опускается вниз, то растёт материальное. Иные под понятием «материальное идёт вниз» разумеют следующее: чем больше материального они положат на эту чашу весов, тем более она пойдёт вниз под действием тяжести материальных благ, и тем выше, по определению, должна взметнуться духовная чаша весов. Последнее берется за постулат истины, и не принимается во внимание другая сторона: если положить на чашу духовную столько же духовного, сколько в вышеуказанном случае материального, то, по идее, должно происходить наоборот: духовное тяжелеет и опускается вниз, а материальное растёт.». Против такого рода мышления направлены филиппики Гуссерля: «Проклятие натуралистического предрассудка, тяготеющее над нами всеми и лишающее нас способности отрешиться от природы и сделать предметом созерцательного исследования также и психическое в его чистом виде, а не в психофизическом состоянии, закрыло здесь доступ в сферу большой и беспримерной по своим последствиям науки, которая является, с одной стороны, основным условием для подлинно научной психологии, а с другой, полем истинной критики разума» (2000, с.с.698,705).

Итак, идеология натурализма в отношении предмета рассматриваемой проблемы глаголет: если в области духа имеется феномен террора с соответствующими параметрами, то адеквата этого феномена в природе быть не может в принципе. Гуссерль блестяще показал, что и отрицание натурализма в его полном комплекте не есть верный путь к истине, и искомую теорему невозможно поставить, если натурализм будет замещён противоположным учением, которое Гуссерль называет «историцизмом»: «Если я, таким образом, рассматриваю историцизм, как теоретико-познавательное заблуждение, которое в силу своих противоречивых последствий должно быть также энергично отвергнуто, как и натурализм, то всё же я хотел бы ясно подчеркнуть, что я вполне признаю громадное значение за «историей» в широком смысле для философа. Для него открытие общего духа столь же важно, как открытие природы. И даже более: углубление в общую духовную жизнь доставляет философу более первичный и потому более фундаментальный материал исследования, чем углубление в природу» (2000,с.724-725). Таким образом, «сфера большой и беспримерной по своим последствиям науки» исходит из синтеза двух познавательных категорий – натурализма и историзма, а в общем измерении – духа и природы; только в таком ракурсе возможна постановка проблемы террора как путь к познанию качественно нового явления планеты и людей.

Здесь нет места для рефлектированного разбора сложных дискурсов Гуссерля о новой науке, которая заимела у него три понятия – «философская наука», «научная философия» и «миросозерцание», а достаточно за основу взять его указание, что это есть «…такая наука, которая в состоянии получить массу точнейших и обладающих для всякой дальнейшей философии решительным значением познаний без всяких косвенно символизирующих и математизирующих методов, без аппарата умозаключений и доказательств» (2000,с.743). Однако нельзя не обратить внимание на обстоятельство, которое затрудняет использование в полной мере методологической концепции Гуссерля при рассмотрении философии террора: отсутствие в системе Гуссерля понятия о духовности. Опираясь в своих постижениях на представления о феноменологии сознания и естествознания сознания, Гуссерль не принимает в расчёт психоаналитические константы бессознательного (подсознательного), ни в индивидуальном, ни коллективном видах. А поскольку духовность исходит из коллективного подсознательного, то методология Гуссерля теряет параметр «духовность», на который должна быть возложена ключевая роль при философии террора. Выпадение духовности не есть упущение или недосмотр неординарного творца, и не есть поза, а суть позиция, ибо философия Гуссерля и психоанализ Фрейда-Фромма-Юнга сосуществовали в одно время, в одной стране и одинаково широко были известны, и, тем не менее, не упоминали друг о друге.

В системе Гуссерля данное обстоятельство несёт в себе признаки внутреннего противоречия, которое явственно проявляется в принятом им методологическом разделении философии и науки, хотя в замысел Гуссерля входило если не ликвидация, то сглаживание их различий, воздвигнутых Ньютоном на принципиальный уровень. А в тексте Гуссерля звучит: «И подобно тому, как и миросозерцание и наука имеют свои различные источники ценности, так имеют они и свои различные способы действия и поучения. Миросозерцательная философия учит так, как учит мудрость: личность обращается тут к личности… Наука же безлична. Её работник нуждается не в мудрости, а в теоретической одарённости» (2000,с.740). «Безличность науки» – это общий мотив НТР ХХ века, и, по сути дела, есть не что иное, как реликт ньютоновского натурализма. Итак, в показаниях Гуссерля, философия террора представляет собой финиш психологии террора, то есть, хотя в психологии террор на данный момент имеет весьма неотчётливое лицо, полученные главные свойства террора – антиблаго и деструкция души – как бы подводят к философии, но сами стать философией не могут, ввиду «различных источников ценности». В силу данной причины для приобретения сугубо философской части уравнения террора (у Гуссерля она называется чисто феноменологической) следует обратиться к источникам за пределами системы Гуссерля.

Аналитики русской истории, и, в частности, русского терроризма (А.Камю, Н.А.Бердяев) проходят мимо факта того, что все террористы были чужды семейной жизни. И только Савинков, также не акцентируя на этом внимание, передал пронзительную боль и горькую тоску по семейной жизни. Этот критерий заставляет принять себя во внимание, прежде всего, своей универсальностью, а также тем, что отказ от семейной жизни есть первое условие занятия террором. Должно быть понятно, что это обстоятельство не может быть случайным, а особенно в автопортрете Савинкова, и через отрицание семьи в индивидуальном терроре спонтанно приходит ущемлённое духовное значение этого фактора.

Семья есть добровольное сочленение двух душ, – но «двух» – это уже множество, это коллективное в индивидуальном и это есть духовность. И, как начальная ячейка духовности, институт семьи слагается из трёх основ: любви, детей и воспитания потомства. Первый элемент семьи – любовь прославлен повсеместно, но ещё не дорос до христова назначения – способа общения людских духов, хотя в каждом народе живут легендарные образцы такой любви – Иаков и Рахиль, Тахир и Зухра, Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта. Любовь между женщиной и мужчиной, как правило, ставят высшим актом сугубо человеческого бытия, а Борис Пастернак разглядел в ней и стихийно-природную составляющую: «Они любили друг друга не из неизбежности, не «опалённые страстью», как это ложно изображают. Они любили друг друга потому, что так хотели все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья. Их любовь нравилась окружающим ещё, может быть, больше, чем им самим. Незнакомым на улице, выстраивающимся на прогулке далям, комнатам, в которых они селились и встречались. Ах вот это, это вот ведь, и было главным, что их роднило и объединяло! Никогда, никогда, даже в минуты самого дарственного, беспамятного счастья не покидало их самое высокое и захватывающее: наслаждение общей лепкой мира, чувство отнесённости их самих ко всей картине, ощущение принадлежности к красоте всего зрелища, ко всей вселенной. Они дышали только этой совместностью».

Такую любовь обычно возносят самостоятельно и очень часто ставят смыслом жизни; ничто иное человек не славословит так громко и самозабвенно, как эту любовь. Но сколько места при этом отводится в человеческом общежитии ненависти и насилию! Не в том ли коренится причина, что за возвеличиванием первоначальной любви (любовь-чувство) принижается роль и значение любви как элемента семьи (любовь-действие)? Здесь содержится особая психофема (психологическая проблема), которой нет надобности касаться. Следует лишь заметить, что суть этого элемента семьи заключено в деторождении. Без детей никакая любовь, даже такая идиллическая, как у Пастернака, не может быть полной и достаточной; сказано: «Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их» (Екклесиаст 4,9), а «доброе вознаграждение» – это дети. Семья естественно предназначена для продолжения человеческого рода, что составляет только её часть, физиологическую функцию, но в этой ассоциации духов, называемой семьёй, заключено также и огромное духовное назначение. Рождение детей в этом назначении определяет передачу себя в вечность, а воспитание потомства суть сообщение в будущее исторической памяти. Таким образом, духовность как таковая, per se объективно-значимо появляется первоначально в семье, где рождение детей и воспитание потомства есть исключительно духовностные акции, и это-то составляет главный смысл семьи, остальное лишь прилагается и способствует выполнению главной задачи. Чем больше детей в семье, тем успешнее решается эта задача, ибо большее число духов начинают «с молоком матери» дышать семейной духовностью, которую они затем несут в общество, создавая самый крепкий, духовностный, фундамент государства.

Бытует расхожий тезис «семья как ячейка общества», таящий в себе глубокий духовный смысл, но реально полностью стерильный, ибо общество демократии демоса разлагает семью, прежде всего, в нравственном отношении. Будучи первичным образованием духовности, семья являет себя уникальным, нигде более не повторимым, симбиозом функционально специфических элементов: женского как роженицы, хозяйки дома и носительницы красоты, и мужского как экономической опоры семьи и защитника дома. Общество, руководствуясь своими меркантильными интересами, лишает семью этой специфики, загоняя оба элемента под один производственный корень; пресловутые эмансипация и феминизация есть не более, чем писк комара под каблуком. Общество сознательно не обучает своих членов семейным отношениям, а иногда даже берётся регулировать процесс деторождения, не решая этим, а, наоборот, усугубляя демографический кризис _ ¹.

Доктор физико-математических наук Ю.Н.Вавилов, сын академика Н.И.Вавилова, обнаружил в архиве и опубликовал документ потрясающей силы: письмо Г.Д.Мёллера к главе советского государства И.В.Сталина. Герман Джозеф Мёллер принадлежит к отряду наиболее выдающихся генетиков ХХ века, лауреат Нобелевской премии, друг академика Н.И.Вавилова. Эпистолярия Мёллера в полной мере отразила незаурядность этой натуры, поставив проблемы из различных отраслей знания. Обратившись с научной проблемой к лидеру советских большевиков, заискивая, а то и раболепствуя перед ним, Мёллер показывает проблему отношения власти и учёного в так называемой советской науке, – проблема, относящаяся к социологии науки. Будучи убеждённым коммунистом, Мёллер пытается соотнести научные идеи с политическими лозунгами, вращаясь в кругу проблемы отношения политики и науки. Бесхитростность некоторых прогнозов Мёллера приводит в недоумение: что здесь считать проблемой – наивность великого ума или великий ум у наивного человека. Но самое главное содержится в идее, с какой он обратился к партийному руководителю государства: по сути дела, это была дерзновенная попытка изъять институт семьи из власти общества и вернуть его на плоскость личностных потребностей, благородное стремление сделать семью не только самым значительным, но и самым радостным достижением человека, и, наконец, приобщить к деторождению, опыту духовности, каждую человеческую личность. В виду важности я считаю необходимым процитировать данное письмо целиком, позаимствовав текст в Интернет – сайте В.В.Бабакова:

(Публикация Ю. Н. Вавилова: ВИЕТ, 1997, № 1). Архив Президента РФ. Ф. 3. Оп. 30. № 67. Лл. 1–17)

Копия

«Товарищу Иосифу СТАЛИНУ.
Секретарю Коммунистической партии СССР, Кремль, Москва.

В качестве ученого, убежденного в окончательной победе большевизма во всех отраслях человеческой деятельности, я обращаюсь к Вам с вопросом жизненной важности, возникающим в области науки, которой я занимаюсь – биологии и в частности генетики. Вопрос несомненно таков, что он должен быть изложен в первую очередь лично Вам. С одной стороны потому, что он заключает в себе безграничные возможности прогресса. А с другой стороны для суждения о нем необходима Ваша дальновидность, и Ваше умение реалистически применять диалектическую мысль. Дело касается ни более ни менее как сознательного контроля над био-логической эволюцией человека – то-есть контроля человека над наследственным материалом, лежащим в основе жизни в самом человеке. Это тот процесс, которому буржуазное общество было совершенно неспособно смотреть прямо в лицо. Его увертки и извращения в этом вопросе обнаруживаются в пустой болтовне о «евгенике», обычной для буржуазных «демократий», и лживом учении о «расовой чистоте», которое служит национал-социалистам орудием в классовой борьбе. Эти фальшивые положения предлагаются как замена социализма, т. е., как приманка для обмана и раскола рабочих и мелкой буржуазии.

В противовес этим буржуазным извращениям, генетики, принадлежащие к левому крылу, признают, что только социалистическая экономическая система может дать материальную базу и социальные и идеологические условия, необходимые для действительно разумной политики в отношении генетики человека, для политики, которая будет руководить человеческой биологической эволюцией в социально-желательном направлении. Они признают далее, что уже имеются достаточные биологические знания и достаточно разработанная физическая техника для получения весьма значительных результатов в этой области даже на протяжении нашего поколения. И они сознают, что как непосредственные, так и конечные возможности биологического порядка, открывающиеся, таким образом, при социализме, настолько превосходят биологические цели, которыми до сих пор задавались буржуазные теоретики, что последние выглядят совершенно смешными. Подлинная евгеника может быть только продуктом социализма, и, подобно успехам в физической технике, явится одним из средств, которое будет использовано социализмом для улучшения жизни. В этой связи применим революционный завет Маркса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Подобным же образом здесь применимо Ваше собственное недавнее обращение к ученым вообще, которое призывает их прислушаться к голосу практики, опыта и быть готовым в их свете отбросить традиционные стандарты, установленные устаревшими теоретиками и поставить каждую отрасль знания в максимально возможной степени на службу обществу. Биология не нашла доказательств для поддержки старой наивной веры в то, что физическая организация человека, или его врожденные свойства ума и темперамента, а также способности достигли какой либо окончательной стадии, какого либо свыше установленного предела. Эти свойства еще не приблизились к «совершенству», чтобы ни подразумевать под этим словом, или к каким-нибудь физическим границам возможностей.

Человеческая порода не неизменна и не неспособна к улучшению, и это так же справедливо в генетическом, как и в социальном смысле. Не пустая фантазия, что посредством сочетания благоприятного воспитания и общественных и материальных преимуществ, которые может дать социализм, с одной стороны, с научным применением генетики, освобожденной от буржуазных общественных и идеологических оков, с другой стороны – возможно будет в течение лишь нескольких поколений наделить даром даже так называемого «гения» практически каждого отдельного индивидуума – поднять фактически всю массу на уровень, на котором сейчас стоят наши, наиболее одаренные индивидуальности, те, которые больше всего способствуют прокладыванию новых путей жизни. И даже это еще только начало. Если рассматривать вопрос с более далекой перспективой, то это может быть началом биологического прогресса, с небывалой быстротой и верностью цели шагающего от одной вершины к другой. Подобный прогресс явится результатом того, что вместо случайных, колеблющихся и мучительных процессов естественного отбора, господствовавших в отдаленном прошлом, вместо близорукого, неправильного и зачастую губительного вмешательства в природу, осуществлявшегося людьми в досоциалистическую эпоху, будет сознательный социалистический контроль, основанный на разумной теории. Разрешая стоящую перед нами проблему, мы должны, прежде всего, рассмотреть некоторые известные факты, касающиеся генов. Гены – это ультра-микроскопические частички, которые составляют материальную основу жизни и находятся в половых клетках, да, собственно, и во всех клетках. Все качества живущих существ, включая человека, зависят от двух компонентов: от этих генов, которые содержат и которые наделяют их известными способностями к развитию и реагированию, и от факторов среды, включая воспитание, социальные условия и т. д., которые определяют, как будут развиваться и реализоваться эти возможности их генов.

Таким образом, в то время как различие между цивилизованным человеком и дикарем, и, в меньшей степени не наследственные различия у рядовых людей, зависят от среды, различие между «амавротическим» идиотом и нормальным человеком, и, в меньшей степени, у рядовых людей, наследственные различия зависят от генов. В причинности всякого данного различия между двумя людьми оба ряда факторов обычно присутствуют в значительной степени и на практике их нельзя полностью разделить. Но в случае выдающегося лица так называемого «гения», мы обычно можем с уверенностью заключить, что и среда, и гены оказались в необычной степени благоприятны для высокого развития. Задача создания благоприятной среды, если говорить в самом общем смысле, относится к социальным наукам, к социализму вообще. В области более специальной задачи нахождения специфических условий среды, наиболее благоприятных для генной конституции индивидуального лица, важную функцию должна выполнять генетика, занимающаяся исследованием различий между людьми в отношении генов. Однако, еще более важна ее задача дать руководство в деле фактического получения все более подходящих генов для предстоящих поколений. Наука генетики установила, что есть одно и только одно средство, с помощью которого может быть положено ценное начало в деле обеспечения все более и более благоприятными генами. Оно заключается не в прямом изменении генов, а в создании относительно высокого темпа размножения наиболее ценных генов, которые могут быть найдены повсюду. Ибо нельзя искусственно изменять сами гены в каком-либо особом специальном направлении. Представление о том, что это может быть сделано, является пустой фантазией, вероятно, неосуществимой еще в течение тысячелетий.

Несомненно, обычное влияние среды, которая воздействует на тело или на разум человека – воспитание, лучшее питание и т. д., – хотя оно чрезвычайно важно в своем воздействии на самого индивидуума, но оно все же не приводит к улучшению или к какому-либо определенному изменению самих генов и, таким образом, поколения, следуя такому «воздействию», начинают с такими же способностями, как и их предки. Гены, конечно, могут быть изменены с помощью некоторых решительных средств, как икс-лучи, но эти изменения происходят случайным образом и в большинстве случаев результаты этого вредны. И так как случайные изменения происходят в некоторой степени также без вмешательства с нашей стороны, то мало смысла в наших попытках производить их, поскольку они имеются в достаточных количествах уже в природных условиях. В результате накопления этих случайных естественных изменений на протяжении тысячелетий, каждый вид организма, включая человека, стал большим резервуаром сотен и даже тысяч различных генов, которые распространены в любом населении. Это приводит к существованию не наследуемых неравенств, которые были, конечно, признаны Марксом. Не производя дальнейших изменений генов, значительные результаты, следовательно, могут быть получены лишь посредством размножения и собирания лучших из этих рассеянных генов там, где они могут быть найдены, и новым комбинированием их в исключительно высокие группы. Это есть метод селекции, единственный действенный метод биологического процесса, но это такой метод, который в естественных условиях влечет за собою ту беспощадную борьбу за существование, даже между членами или группами одного и того же вида, от которой мы сейчас успешно избавляемся. Однако, уничтожая этот естественный отбор, мы сейчас в состоянии изменить его гораздо более эффективным сознательным методом, который в то же время избегает нежелательных черт естественного отбора и развивается с гораздо большей быстротой и уверенностью. Процесс, посредством которого такой биологический прогресс может быть искусственно осуществлен при минимуме вмешательства в личную жизнь, заключается в том, чтобы дать возможность всем людям, желающим принять участие в производстве детей, обладающих наилучшими генетическими свойствами, получить соответственный воспроизводительный материал для использования посредством искусственного обсеменения. Несомненно, к этому методу будут, прежде всего, обращаться женщины, которые по каким-либо причинам вынуждены, в силу обстоятельств, оставаться незамужними. Статистика показывает, что имеются районы с значительным преобладанием женского населения, женщин, которые никогда не имели возможности выйти замуж и, пожалуй, никогда не будут иметь эту возможность.

Отчасти это вызывалось войной и миграцией, а отчасти более высокой «естественной» смертностью мужчин в большинстве общин. И даже в общинах с одинаковым количеством обоих полов многие женщины остаются по тем или иным причинам одинокими. Большинство из этих многих женщин совершенно нормальны в отношении их биологических способностей к материнству и их желанию его. При современных социальных условиях в СССР, где так много делается для помощи материнству и младенчеству, многие из этих женщин, несомненно, будут рады стать матерями, в особенности, если они могут это сделать, не вызывая личных сплетен и подозрений, и таким путем, который будет признан совершенно приемлемым в общественном отношении, и если в то же время им будет представлена возможность иметь детей с необычайно высоким шансом, что они будут одаренными и желанными. То же будет относится к многим вдовам и к многим женам бесплодных мужей. В таких случаях могут предоставляться некоторые специальные условия или помощь. Деторождение у таких женщин, посредством этого способа искусственного обсеменения, уже фактически успешно проводилось в течение ряда лет рядом докторов и особенно популярно в Узбекистане, где это практикуется доктором Шороховой. Следует понять, что процесс искусственного обсеменения сам по себе не влечет никакого полового акта у индивидуума и не мешает осуществлению им нормальных любовных отношений и полового акта, который продолжается как обычно, и может быть связан с таким контролем над деторождением, который желателен. Таким образом, к искусственному обсеменению могут также прибегать брачные пары, желающие иметь детей с необычайно высокими генетическими качествами, причем это не нарушает любовных отношений между партнерами. Отсюда следует ожидать, что вероятно, будет не мало таких пар, которые, усвоив новый и более высокий уровень социальной этики, и даже завидуя успеху знакомых старых дев, пожелают таким путем добавить к своей семье «полуприемного» ребенка, обещающего быть исключительно желанным и которым они смогут особенно гордиться. В этой связи следует заметить, что нет такого естественного закона, который определял бы, чтобы человек инстинктивно хотел и любил именно продукт своей собственной спермы или яйца. Он естественно любит и чувствует своим такого ребенка, с которым он был связан и который зависит от него и его любит, и которому он, в его беспомощности, оказывал заботу и воспитывал. Примитивный человек, который не имел представления о том, что ребенок происходит от его спермы или яйца, и даже не понимал, что дети являются результатом оплодотворения, тем не менее любил своих детей, как это показали современные исследования о некоторых примитивных племенах. На деле зачастую по установленному обычаю, реальный физический отец не играл общественной роли родителя в отношении ребенка, и эта роль поручалась какому-нибудь другому мужчине, который действовал в качестве преданного родителя ребенка. Правда, мы сейчас, укоренившись в традициях буржуазного общества, проникнуты идеей о том, что наш ребенок должен происходить от наших собственных половых клеток. И было бы неразумно оскорблять чувства, которые в результате давно установившихся обычаев стали связаны с этой идеей. Эти чувства должно быть использованы для способствования целям воспроизводства и никого не надо заставлять действовать в противовес им. Но с постепенным ростом понимания больших социальных возможностей и обязанностей воспроизводства и при отделении воспроизводства от полового акта эти чувства все больше будут заменяться другими, столь же сильными и действенными для дела создания высокого типа семейной жизни. Эти чувства будут строиться на более высоком и все более сильном основании морали: той морали, в которой индивидуум находит свое величайшее удовлетворение в сознании того, что он способствует оказанию особо ценной услуги обществу. В этом случае содействовать его удовлетворению будет также прямая радость от того, что он воспитывает как своего, такого ребенка, который будет особенно замечательным. Таким образом семейная жизнь, продолжаясь, будет развиваться в направлении еще более высокого уровня, чем раньше, и любовь родителей будет еще больше укрепляться их совместной преданностью этой особой вдохновляющей и радостной социальной задаче. Как можно предвидеть, будет сильная тенденция к увеличению деторождаемости в результате дополнительного стимула к воспроизводству, вытекающего из этой возможности иметь детей, которые особо одарены, милы, сильны и желанны во всех отношениях, причем это будет особая честь для родителей. Это увеличение будет иметь место главным образом в тех слоях общества, которые будут обладать более высоко-развитым общественным сознанием, и ввиду этого будут вероятно оказывать особо благотворное влияние на развивающегося ребенка.

Как показывает генетика, переход к ребенку каких-либо специальных генов, имеющихся у родителей, в каждом данном случае является в известной степени делом случая. Но этот случай ограничен и управляется определенными законами, которые позволяют нам сказать, что ребенок высокоодаренного индивидуума имеет гораздо больше шансов, чем средний ребенок, получить, по меньшей мере, значительную часть его одаренности. Это отнюдь не значит, что почти все дети будут выдающимися. Но, группируя вместе все подобные случаи, можно сказать, что если один из родителей имеет исключительно высокую одаренность в отношении каких-либо желательных черт интеллекта, темперамента или физического развития, то его дети будут в среднем занимать промежуточное место в своих наследственных качествах между весьма высоким уровнем родителей и средним общим уровнем. И вполне возможно посредством техники искусственного обсеменения, которое развито в этой стране, использовать для таких целей воспроизводственный материал наиболее трансцендентно высоких личностей, одного из 50 тысяч или одного из 100 тыс., ибо эта техника дает возможность применения этого материала свыше чем в 50 тыс. случаях.

Таким образом, даже если учесть, что дети в среднем стоят только на полпути и весьма различаются ввиду роли случая, все же может быть сделан весьма значительный шаг даже на протяжении одного поколения. И характер этого шага на деле будет становиться очевидным уже через несколько лет, ибо за это время многие дети достаточно разовьются для того, чтобы можно было определенно распознать их как отсталых или развитых. Через 20 лет уже будут весьма знаменательные результаты, способствующие благу народа. И если к этому времени капитализм все еще будет существовать за нашими границами, это биологическое богатство наших молодых кадров уже и так громадное в результате воздействия общества и среды, но еще дополнено и средствами генетики, не может не создать весьма значительных преимуществ для нас. Делая шаг за шагом на этом пути на протяжении ряда поколений, многие быстро достигнут уровня, который соответствует уровню генетически наиболее ценных индивидуумов современности, или который, посредством комбинации различных черт одаренности последних, в общей сумме даже превосходит его. А это в свою очередь даст такого рода генетически сильные средства, которые послужат животворящим элементом, распространяющимся среди всего населения. Таким образом наиболее ценные гены сильно размножатся и получат все шансы вступить в еще лучшие комбинации. В то же время население в целом воспроизводится и постепенно получает преимущество поглощать и вступать в сочетание с этими ценными генами. Наследственность обычного человека в последующих поколениях не исчезает, но она получает все более ценные добавления и таким образом имеет возможность находить себе выражение в более полной и широкой жизни. Ибо наследственная конституция данного индивидуума никогда не исследуется [наследуется] как неделимое целое; но его элементарные части, его гены всегда рассеиваются, смешиваются и сочетаются с другими по мере того, как одно поколение сменяет другое.

Все вышеизложенное представляет собою совершенную антитезу «чистоте расы» и так называемой «евгенике» национал-социалистов и им подобных, которые создают искусственную иерархию рас и классов, клеймя как низшие тех, которых капитализм хочет угнетать и, выступая против них с ножом стерилизации и ограничения. Социальный путь, наоборот, является позитивным, и стремится к обильному воспроизводству, которое комбинирует высшие черты одаренности каждой расы, как это происходит в бесклассовом обществе. Он не проводит гнусного различия между человеком и его соседом, потому что генетический материал, который он распространяет для совершенно добровольного использования получается из столь исключительных источников, что физически все будут рады признать его выдающуюся ценность. Многие матери завтрашнего дня, освобожденные от оков религиозных предрассудков, будут горды смешать свою плазму с плазмой Ленина или Дарвина, и дать обществу ребенка, наследующего их биологические качества. Когда индивидуальные различия носят такой сильный характер, как в данных случаях, то каждый их признает, и действовать на основе этого признания – значит только быть реалистом и объединять нашу теорию с нашей практикой. Особенно важно, чтобы наша практика была правильна в этой области, ибо какой материал столь важен для нас как наш человеческий материал? И будет признано, что при определении производства детей, главный интерес – это интерес самих детей и дальнейшего потомства. Именно о них нужно заботиться, и этому мы должны способствовать в соответствии с нашими возможностями. Таким образом долг нынешнего поколения позаботиться о том, чтобы последующее поколение обладало наилучшими генетическими качествами, а также наивысшей техникой и социальной структурой, которыми мы можем его наделить.

Рассматривая этот вопрос в его исторической и доисторической перспективе, мы видим, что великий путь биологической эволюции, который через тысячи миллионов лет пронес жизнь от микроба до человека, совершался под влиянием сил случайных вариаций и естественного отбора, как это впервые показал Дарвин и как это гораздо более ясно показала современная генетика. Этот процесс дал великие результаты, но он в своем существе жесток и мучителен, и большинство видов как большинство индивидов приносилось в жертву на алтарь «испытаний и ошибок». После того, как человек постепенно развился до его нынешней биологической стадии, его разум в сочетании с его социальными чертами, дал возможность накопить традиции, сопровождавшиеся социальной эволюцией, которая следовала своим собственным законам. Это были экономические и социальные законы, как показал Маркс и Энгельс. И вот обстановка, созданная таким образом социальной эволюцией человека, породила условия, мешавшие дальнейшему воздействию естественного отбора, т. е. человеку удалось отчасти освободиться от этой жестокой узды. В соответствии с этим его биологическая эволюция стала постепенно приостанавливаться, а в некоторых отношениях, он, пожалуй, стал биологически даже слабее.

Как известно, великое зрелище варварства и последующей цивилизации, всего развития человека в исторические времена в области науки, техники, организации и т. д. представляет собой в своей основе чисто экономический и социальный прогресс, т. е. чисто биологические черты примитивного человека, хотя далеко не «совершенные» были уже такими же как и биологические черты современного цивилизованного человека. Ныне при социализме достигнут поворотный пункт в социальной эволюции, когда мы впервые можем действительно взглянуть в будущее и когда мы внезапно увидели новые и бесконечные перспективы социальной эволюции, открывающиеся перед нами, при чем даже не необходим дальнейший прогресс в основе биологической природы человека, т. е. в его наследственных чертах, для того, чтобы это развитие вперед продолжалось. Но в то же время уже совершенно необязательно, чтобы развитие человека ограничивалось только каким-либо одним рядом методов. Ибо сейчас впервые становится возможным двигаться одновременно во всех направлениях и даже в биологическом направлении. Это значит, что развитие социальной организации через те законы, которые свойственны экономическим и общественным переменам, привели нас посредством диалектического развития к такой стадии, которая позволяет осуществить новые типы взаимодействия между социальным и биологическим. На этой стадии становится возможным начать сознательный общественный контроль не только над социальной эволюцией как таковой, но через нее, также и над биологической эволюцией. Учитывая огромные результаты, достигнутые в прошлом естественной биологической эволюцией, нельзя сомневаться в потенциальной ценности биологических методов прогресса. Но новое биологическое движение вперед должно происходить не так, как этого бы хотели реакционеры – посредством поворота назад колес социальной эволюции и восстановления процессов подобных естественному отбору, от которых человек с такими муками избавился; оно должно происходить на основе введения новой и более высокой искусственной техники, которая позволит руководить воспроизводством позитивно, человечно и сознательно в интересах общества и самого человека. Таким образом, вновь возобновится биологическая эволюция, на этот раз на службе социальной эволюции, и она займет свое место наряду с улучшением техники и неодушевленных машин, как одно из средств, применяемых для способствования социальной эволюции.

Таковыми представляются мне вкратце диалектические взгляды на отношения между биологической и социальной эволюцией, и действительная большевистская атака на эту проблему будет основана на полном признании этих отношений. В виду непосредственно предстоящей дискуссии по вопросам, относящимся к генетике, важно, чтобы позиция советской генетики в этом вопросе была быстро выяснена. Она должна иметь свою точку зрения, позитивную большевистскую точку зрения в противовес так называемой «чистоте расы» и извращенным «евгеническим» учениям наци и их союзников, с одной стороны, и теории «лессе-фер» и «не торопитесь» отчаявшихся либералов – с другой стороны. Большинство либералов стоит на позиции практической беспомощности и бессилия в отношении биологической эволюции человека, заявляя, что здесь можно сделать очень мало или ничего. Это соответствует их политическому индивидуализму и безнадежности. И даже некоторые коммунисты, у которых отсутствует достаточная биологическая база, или которые находятся под влиянием либеральной мысли, скатились на пессимистическую либеральную позицию. Позитивный, или как я бы хотел назвать его, «большевистский» взгляд на вышеизложенное, был недавно сформулирован мною в книге «Выход из мрака», в которой развито больше деталей, чем это могло быть сделано выше. Эту точку зрения поддерживает группа некоторых наиболее способных современных генетиков мира. Все они в отличие от генетиков двух других лагерей принадлежат к политической левой и горячо сочувствуют Советскому Союзу. Друзья дела коммунизма в общем объединяются на их стороне, как это показывают благоприятные обзоры об упомянутой книге в таких находящихся в руках коммунистов органах, как «Дейли Воркер» – Нью-Йорк, «Нью-Массес» и «Бук Унион» и даже как в «Нью Рипаблик». Мы надеемся, что Вы примете этот взгляд благожелательно и со временем найдете возможным, по крайней мере в некоторых размерах, подвергнуть его предварительному испытанию на практике. Ибо наша наука генетики с ее огромными возможностями для человека, не должна оставаться в стороне, но подобно другим наукам должна динамически и действенно занять свое место в великом центральном потоке социалистического развития. Таким образом, Октябрьская революция окажется поворотным пунктом не только в социальной организации, в развитии техники и в завоевании человеком неодушевленной природы, но о ней всегда будут помнить так же, как о поворотном пункте в долгой истории биологического развития, которое на протяжении миллионов веков развило жизнь так далеко и все же так медленно, с такими потерями, страданиями и ошибочными опытами. Отбросив ложных богов, человек, организованный при социализме, должен взять на себя роль творца, завоевывая с большевистским энтузиазмом также и ту неприступную крепость, в которой находится ключ к его собственному внутреннему существу.

Безнадежно отставшие даже в этой области, на которую они ложно претендовали, как на принадлежащую только им, буржуазные и фашистские страны окажутся побитыми, выражая бессильными фразами свое смущение. С другой стороны, как показывает упомянутый выше обзор, авангард рабочих в этих странах будет поднят сознанием этих глубоких возможностей даже биологического прогресса, который благодаря социализму, получает возможность своего осуществления. Они таким образом получат еще больший стимул и поощрение при виде всеобъемлющего характера происходящего здесь прогресса. Имеется, конечно, много важных принципиальных и практических моментов, связанных с этими предложениями, которым нет места в данном письме. Некоторые из них рассматриваются в упомянутой книге, экземпляр которой я Вам посылаю отдельно. Я буду рад дать любые дальнейшие подробности по этим вопросам, если это будет желательно.

Следует обратить внимание, что, культивируя «искусственное обсеменение», Мёллер говорит о новом эффективном научном способе: «Это есть метод селекции, единственный действенный метод биологического процесса», и это есть та новая наука, которую прогнозировал Гуссерль и которую под именем «генетической селекции» пытался внедрить академик Н.И.Вавилов, за что отдал свою жизнь. Итак, футурологическая утопия Мёллера дала завершенный образ семьи, как единственного противоядия террористического деструктивного поведения. В институт семьи сворачивается философия террора, как действенное отрицание террора, как невозможность бытия убийства в абстракции и философском отвлечении. Террор всегда абсолютно догматичен и совершенно необтекаем, в философском плане не просто перекрывается, но целиком уничтожается (аннигилируется) семьёй, вследствие чего террор в любой модификации (коллективной (государственной) или индивидуальной) обладает политической природой, парагенетически (братски) родственной демократии демоса. Итак, если террор есть синтезирование отрицательных эмоций человека, то семья суть ансамбль положительных эмоций индивида. Философия террора таит в себе конструктивно важный, но на внешний вид парадоксальный, момент: террор зиждется на враждебном пренебрежении к жизни, своей и чужой, а семья есть высшая консолидированная прелесть жизни, и потому отрицает террор. И вновь рефлексия извлекает из глубины мысли ту же неопрятную фигуру: террор против террора. Этот парадокс есть последний из длиннобородых дефектов классического мировоззрения, о чём будет сказано в дальнейшем.

(Продолжение следует)

_______________________________________________________________________

Примечания

1. В статистике по сию пору в ходу идея, что рост народонаселения планеты растёт в геометрической прогрессии, а средств к существованию – в арифметической прогрессии, что в итоге неизбежно приводит к сокращению уровня жизни и вымиранию либо истреблению. По невежеству эта идея приписывается превосходному экономисту Томасу Мальтусу. На самом деле она есть лукавая попытка скрыть вину общества, которое в силу своей бездарности не способно решать проблему социальной справедливости.. Не могу вспомнить, но в той же статистике приходилось видеть расчёт, что средний мужчина за срок своей сознательной жизни, до ухода на пенсию, способен произвести материальных благ столько, что обеспечивает существование 80 человек. В нынешней России взялись решать демографический кризис сверху, за счёт государственных финансовых подачек. Хоть и нужное дело, но само по себе, без импульсов снизу, без возвращения к нормальному институту семьи, проблема не решается) Именно потому, что демократия демоса не способствует специально укреплению семьи, демократия, как это не звучит странно, служит физиологическим раствором для террора.