Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Глава 25

Монèк попросила подвезти ее до дому: почему-то Айрис и Уолли не
смогли забрать ее вечером. Я прошел в спальню к жене, поцеловал
ее в лоб, долго гладил рукой по животу. Она проснулась,
улыбнулась мне в ответ настолько сладко и самозабвенно, словно
она и есть единственный счастливый человек на свете. Я
сказал, что должен передать девочку родителям.

– Она ни в какую не хочет здесь ночевать, – сказал я насмешливо. –
Переизбыток информации, безотчетная тревога, пробуждающееся
классовое чутье.

– Ей так успело опротиветь высшее общество? – Наташа провела ладонью
по щеке, недоверчиво посмотрела на свои пальцы. – Я тоже
люблю просыпаться дома. Хорошо, что ты уже протрезвел.
Возвращайся скорее, я соскучилась.

Сингатики жили в Ронконкоме, сравнительно большом городке,
находящемся в географическом центре острова. Единственным
преимуществом этого места был регулярный поезд до Пенн-стейшн,
отправляющийся отсюда через каждые полчаса. Я мог выйти на 27-ю,
именуемую в этих местах дорогой Восходящего Солнца, но, на мой
взгляд, образ архаичного «Крокодила» подходил больше к
деревенским ландшафтам, чем к безликости шоссе. Я повез Монèк по
старинной магистрали Лонг-Айленда, по Монток хайвею.

Проскочить мимо кукурузных полей, отяжелевших от влаги, донкихотских
мельниц, стоящих на вечном музейном приколе, по старым
деревенькам с первыми прихожанами на пути в церковь,
остановиться на какой-нибудь воскресной распродаже... Мне казалось, что
путешествие должно привести и мои, и девочкины нервы в
порядок. С моим «Крокодилом» она знакомилась, визжа и
подпрыгивая на одной ножке: оказывается, родители не говорили ей,
какой именно подарок они готовят дяде Бобу. После этого визга я
немного успокоился: у меня были опасения, что подросток
начнет меня шантажировать. Проявления ее ребячества настраивали
и меня на ребячливый лад. Я сорвал на участке Бергеров (мне
это далось с трудом) высокий подсолнух с тяжелой недозревшей
головой в желтом уборе, протянул его Монèк для пущего
куража. Она, хохоча, села на него верхом, пробежала вокруг
машины, пока не остановилась около места пассажира. Она продолжала
хихикать, удерживая подсолнух между ног, быстро вращая его,
взявшись за стебель спереди и сзади.

– Отличный номер для «го-го бара», – заявила она. – Трусы-подсолнух.
Не говори только, что я тебе не нравлюсь.

Отступать от своих намерений душечка моя не хотела, и я уныло
подумал: «Сколько же времени еще должно пройти перед тем, как она
встретит для себя кого-нибудь более подходящего?» Я мог бы
по-говороить о ней с Айрис, рассказать об ее африканских
выходках Наташе, но пока что она не совершила ничего из ряда вон
выходящего. Я совершил. Она нет. Выкрутасы ее легко можно
было отнести к обыкновенному баловству. Мне не хотелось,
чтобы ей влетело от отца из-за моего доносительства. Если бы
дело приняло какой-нибудь другой оборот (Монèк, на мой взгляд,
могла наврать что угодно), это и вовсе могло похоронить наш
бизнес. И лежали бы мы на нашем намеченном кладбище уже не
друзьями, а врагами. Мне оставалось отшучиваться, не
принимать ничего близко к сердцу, стараться переключать внимание
девочки на другие стороны жизни. Неужели в таком возрасте они
не могут думать ни о чем, кроме секса?

О своем собственном прегрешении я удивительно легко забыл, настолько
неожиданным и странным оно было. Просто сон, ничего больше,
дурацкий эротический сон. Поездка в сверкающем кабриолете в
цветении летнего утра мгновенно развеяла мои пугливые
мысли. Даже Монèк (я был уверен, что она не обойдет этого вопроса
стороною) не казалась мне столь опасной. Я уже привык к
тому, что она с некоторых пор начала вторгаться в мою личную
жизнь; благо, что пока ей не удалось произвести в ней
каких-либо существенных разрушений.

– Ты трахаешь всех подружек своей жены? – спросила она
заинтересованно, без тени смущения и недавних слез.

– Нет, только самых красивых. На всех у меня не хватает сил.

– Почему же ты тогда не трахнул мою маму?

Такой постановки вопроса я не ожидал совершенно. Я поцокал губами в
поисках правильного педагогического ответа.

– Мы коллеги, Монèк. И потом мы друзья с Уолли. Откуда у тебя вообще
берутся такие идиотские мысли? Как ты себе это
представляешь? Как я буду потом смотреть в глаза Наташе? Твоему папе?
Как я буду смотреть в глаза тебе? Ты должна думать, прежде чем
что-нибудь говоришь.

– Я думаю. У меня для этого много свободного времени на каникулах.
Айрис давно сохнет по тебе. Я ревную ее даже больше, чем твою
жену. На твоем месте я была бы начеку.

– Откуда ты взяла эту ахинею?

– Айрис сама мне сказала. В Атлантик-Сити. Она была пьяной и решила,
что со мной можно говорить как с подругой. Потом проспалась
и якобы все забыла. Она забыла, а я нет!

Маленькой паскуднице я не поверил. Опыта общения с
девочками-подростками у меня никогда не было, но что-то подсказывало, что
Монèк может врать самозабвенно, страстно, беспочвенно, хотя
никакая сказка не может родиться на пустом месте. Карибские
люди слишком верят в Бога, чтобы вынашивать в сердце столь
греховные планы. Экзальтированность Монèк я объяснял учебой в
американской школе и чрезмерной жаждой самоутверждения.

– Ты сегодня трахнул эту длинноносую Карину и теперь будешь спокойно
смотреть в глаза Наташе. Ты будешь смотреть на нее как ни в
чем не бывало, так же, как ты сейчас смотришь на меня.

– Не фантазируй. Я просто ошибся дверью комнаты.

– И как часто ты ошибаешься? Ой, не смеши меня, – она опять заржала
трескучим хохотом, словно престарелая проститутка. – Вы были
слышны на весь дом, под ваш вой дрочили даже филиппинцы, не
говоря уж обо мне, – Монèк похлопала себя по лобку,
зажатому короткими розовыми шортами. – Ошибся дверью. Ха-ха-ха!

Я чувствовал, что покраснел, покрылся холодным потом, но старался не
выказывать волнения.

– У тебя испорченное воображение. Я ошибся дверью, женщина
испугалась и закричала во сне. Может, ей приснился какой-нибудь
кошмар. И вообще я был слишком пьян, чтобы…

– Чтобы трахаться? – Монèк была на вершине сарказма.

– Слушай, это не то, что ты думаешь, – пробормотал я, понимая, что
повторяю самые расхожие фразы. – Почему я должен перед тобой
отчитываться? Ты что? Полиция нравов?

– Ты меня недооцениваешь. Я очень опасна. Ты слышал про Эми Фишер?
Эта дура вышла из тюрьмы и написала книгу. Сейчас ей уже
тридцать, родила… Живет где-то неподалеку. Кажется, в
Гарден-Сити.

– Что пишет? Учит подростков убивать жен своих любовников?

– Наоборот. Хочет на примере своей жизни предостеречь остальных.
Представляешь, какая сука! Сначала всласть потрахалась,
выстрелила в морду этой уродины Мэри Джо, прославилась на всю
страну, а теперь учит меня, как жить. Если бы мне сейчас было
тридцать, я сдохла бы со стыда. До такого возраста не живут, а
так – влачат жалкое существование.

– Почему же? У тебя хорошие гены. Посмотри на свою мать. Очевидно,
что она знает секрет вечной молодости. Да и Фишер тебе
почитать не мешало бы. Может, образумишься.

При упоминании об Айрис Монèк возмущенно поморщилась и сдавила
кулачок возле своего носа настолько сильно, что пальцы ее
побелели.

– Я могу застрелить и ее. Не думай, что испугаюсь. Но сначала я
отравлю твою длинноносую Карину. Она появилась в твоей жизни уже
после меня. Она перебежала мне дорогу. Остальные – из
прошлого. Они ни в чем не виноваты. Можно считать, что ты с ними
родился. Они как детские игрушки. Скоро ты вырастешь и сам о
них забудешь.

– Ты проявляешь чудеса милосердия, Монèк. Спасибо. Не боишься, что я
сейчас высажу тебя из машины?

– Плевать. Я заработала сегодня две сотни. Я знаю другие способы,
как заработать, – она опять похлопала себя по лобку и
закатилась вульгарным хохотом.