Онтологические прогулки

Начало

Важно, что феномен размножения организмов («расползание жизни», по Вернадскому) осуществляется не только во времени, но и в пространстве, и этот факт стал своеобразным аргументом Вернадского в пользу тезиса о неразделимом единстве времени и пространства, составившем фундаментальную основу философии биосферы. Об этом Г.П.Аксёнов отрапортовал следующим образом: «Феномен размножения оказался мостиком между вечностью и временем жизни, он вел Вернадского к исследованиям времени и пространства как фундаментальному свойству. Вернадский обнаружил, что цифры, характеризующие создание новых масс организмов и передающие потенциальную энергию жизни, так же точны, как движения планет по орбитам. Время играет в биологических явлениях другую роль, нежели в физических объектах, оно не является внешним параметром, а зависит от событий внутри организма. Его нельзя никоим образом элиминировать из биологических явлений. Тем более свои особые свойства имеет внутреннее пространство жизни. Оно обладает свойствами, которых нет в строении неживых объектов, влияет на симметрию. Найденные им параметры воспроизведения организмов не могли не углубить перед Вернадским ту «простую» проблему, которая стояла перед его внутренним взором всегда, еще со студенческих лет: что такое время и пространство?»

В своей философии А.Бергсон употребил термин «дление» и Вернадский, кажется, был единственный, кто проницательно разглядел в нём гениальный смысл, и выдвинул его на переднюю линию научного поиска. Русский учёный, демонстрируя свой философский вкус и образованность, с восторгом отзывается о французском мыслителе, «…выдвинувшего с огромной силой понятие психологического времени – «дления» (La duree) и его противоположность физическому и математическому времени, корни которого лежат в научной работе Ньютона, физиков и математиков» (1978, с.318). Аксёнов выпячивает вывод Бергсона, утверждая, что la duree concrete (конкретное дление) есть «универсальное время», посредством которого человек фиксирует свои собственные переживания, свою собственную продолжительность (дление). Однако Вернадский в психологическом времени Бергсона видит несколько иной, более широкий контекст, не отвергая авторский смысл. Если Аксёнов полагает, что «время жизни – дление – это и есть то время, которое было давно уже найдено в науке под различными наименованиями и свойства которого с разных сторон описывались в различных дисциплинах», то Вернадский указывает на одну сторону, одну загадку: «Великая загадка вчера-сегодня-завтра, непрерывно нас проникающая, пока мы живём, распространяется на всю природу» (1988). «Загадка вчера-сегодня-завтра» есть иносказание главной триады истории прошлое – настоящее – будущее, и, следовательно, в длении Бергсона Вернадский предусматривает не время, а историю. Кстати, исторический подтекст усматривается и в суждениях Бергсона, особенно, там, где он образно изображает дление как переход «перед» в «после», как связную мелодию, если слушать её с закрытыми глазами.

Итак, через дление теоретическое мышление Вернадского увязывает вечность с историей. В мировой философии есть умозрительная единственная система, где история, как таковая, соотносится с вечностью, – это религиозная философия истории русского философа Н.А.Бердяева, где история выводится как динамическая пульсация времени и вечности. Отличительной особенностью системы Бердяева состоит в том, что в основу исторического процесса положена духовная жизнь исторической личности, а отнюдь не народные массы, войны или династические смуты. Вернадский выступил с мировоззренческой декларацией: «Есть два противоположных научных миропонимания – одинаково верных? – миропонимание физика с теми двумя его разновидностями, с какими выступает Ленард (нобелевский лауреат, противник А.Эйнштейна – Г.Г.) и реалистическое миропонимание натуралиста или исследователя духовной жизни человечества». Вернадский являет собой страстного проповедника второго научного миропонимания, которое и есть новый неклассический способ мышления, и для которого, воззрение Бердяева, состоящего, в свою очередь, из двух разновидностей, – земной истории и небесной истории, – исполняет роль философского обоснования. Это означает, что исследования Вернадского в области естествознания непременно несут в себе исторический подтекст.

Действительно, творчество Вернадского настолько пронизано историческим пафосом, что Вернадского следует называть не только «философом», но и «историком».Один из лучших биографов Вернадского Л.И.Гумилёвский назвал его «полным хозяином истории науки».Однако Вернадский был не простым хозяином истории в науке: он творил исторические знания и цельная историческая установка позволила Вернадскому «…выделить геохимию как науку, имеющую своей задачей изучение истории атомов, понимаемых как химические элементы на нашей планете» (1983, с.28; выделено В.И.Вернадским). Даже на волне ажиотажа, охватившего мировую научную мысль в начале ХХ века в связи с познанием материи на атомном уровне, когда, казалось, была до основания разрушена система ценностей прежней науки, атом, обладающий собственной историей, казался экзотической фигурой для всех – физиков, химиков, геологов, историков. «Может быть, – вопрошал Вернадский, – было бы правильнее дать «атому» ХХ в. новое название. Это можно было бы сделать без всякого ущерба для исторической правды» (1983, с.12). Историчность, таким образом, вводится Вернадским в неклассическое научное мировоззрение в качестве непременного составного элемента. А со своей стороны, это означает, что философичность и историчность есть два лёгкие, через которые осуществляется дыхание русской либеральной науки.

Геохимия Вернадского, будучи, по сути, исторической дисциплиной, качественно и в корне отличается от геохимии Ф.У.Кларка и В.М.Гольдшмидта, которых казённая наука числит в соавторах Вернадского, и в сочинениях которых преобладает описательное, статистико-информационное направление в изучении химических элементов Земли и Космоса. Вернадский сполна оценивал важность этого направления и с огромным почтением относился к западным творцам геохимических знаний. Но без истории геохимическая действительность биосферы не могла состояться, и, по сути дела, Вернадский создал русское течение геохимии – историческую геохимию (А.Е.Ферсман, Я.В.Самойлов). (В 1945 году одним за другим скончались академик В.И.Вернадский и его верный друг и сподвижник академик А.Е.Ферсман. Это был страшный удар для русской науки: погибла историческая геохимия, ибо наследников у неё не оказалось. Советская геохимия после Вернадского полностью перешла на западный описательный порядок, и в последующих определениях геохимии как науки упор делается на выявление закономерностей распространения химических элементов, а история атомов, как правило, не упоминается).

Не известно как сказать правильно: история есть момент вечности, либо вечность – момент истории, но совершенно бесспорно, что Вернадский вывел в живой жизни теснейшую и неотторжимую связь истории и вечности. И отсюда само собой вытекает вопрос о времени, как непосредственное следствие связи истории и вечности, ибо история при всех обстоятельствах является наукой о времени. А суть этого вопроса заключена в природе того времени, какое Вернадский принял в свою научную эпопею, – является ли время теоремой, то есть научным положением, условия которой ясно поставлены, либо время суть дилемма, решение которой следует извлечь из двух противостоящих посылок. Аксёнов, поставивший проблематику времени в вернадсковедении, однако, пропустил этот начальный момент, приписав Вернадскому понимание времени, данного в философии Бергсона, и сведя, таким образом, вопрос о времени к теореме. А точнее сказать, теорема времени Аксёнова является не ноуменальным упущением, а неизбежностью, продиктованной его низкой философской образованностью, свойственной опытно-фактологическому воззрению. В силу этого последнего Аксёнов фиксирует природу основных объектов в познании Вернадского: «вечность становится эмпирической величиной, равно как и время» и далее: «Только понятия, здесь употребляемые: вечность и время – не философские, а эмпирические, аналогична только сама умственная конструкция соотношения их». Подобный индекс умствования Аксёнов приписывает Вернадскому и сообщает: «Не мечтательно-абстрактно он спрашивает, как до него тысячи мыслителей всех времен и народов, а переводит вопрос в чрезвычайно конкретную область – что такое время и пространство в материи? Тем самым поставлен вопрос не о характере или определении некоей сущности времени, на что всегда нацеливаются философы. Вопрос переводится в иную плоскость – о принадлежности времени к материальной сфере, а не к человеческому сознанию, например».

Но Вернадский не может отнести «время» и «вечность» к продуктам материального мира, не вступая в противоречие со своей основной концепцией живой жизни на планете: «время», «вечность», «жизнь» суть константы виртуальной сферы. Виртуальной природой «время» и «вечность» обладают в философии Бердяева, вследствие чего Вернадский видел вопрос о времени не как Аксёнов в виде теоремы, а исключительно как дилемму: психологическое время Бергсона против исторического времени Бердяева (или европейская школа против русской школы). Автор аналитической монографии сильно заблуждался в определении решения дилеммы Вернадского, «…что выбор перед ним стоял прямолинейный: примкнуть в толковании понятия времени либо к Эйнштейну, либо к Бергсону».

Никто, более Вернадского, не оценивал и не восхищался дерзновенным выпадом Анри Бергсона против научного классицизма: он ввёл психологию человека во время, а время ввёл в жизнь. По А.Бергсону, жизнь – это время, а время – это жизнь. У Бергсона, на что особенно упирает Аксёнов, время «однородное» и «универсальное», и именно эти параметры создают времени Бергсона вид принципа, посредством которого воззрение Бергсона сочетается с принципом Эйнштейна: «Всякая система отсчёта имеет особое время», ибо различие между физическим временем Эйнштейна, оставшемся в классическом введении, и психологическим временем Бергсона, хранящим классические критерии «однородности» и «универсальности», чисто методологическое. Они различаются только системами отсчёта: без человека у Эйнштейна и с человеческими пертурбациями у Бергсона; Бергсон перевёл внешнеотсчётное время во внутренне-человеческие переживания и сделал из человека счётчиком, мерой времени, а время остаётся той же физической величиной, но измеряемой в единицах человеческого дления..

Аксёнов не понимает, что Эйнштейн и Бергсон оба находятся в классическом поле Ньютона, заменив лишь ньютоновы абсолюты новыми, более углублёнными, но теми же опытно-экспериментальными знаниями: «Но что такое реальное время, спрашивает Бергсон в своем трактате и отвечает: его выявляет не рассуждение, а эксперимент, а именно знаменитый опыт Майкельсона-Морли, который и явился толчком для создания теории относительности. Порожденная им загадочная невозможность сложить скорость света и Земли возникала из предвзятых концепций абсолютного времени классической механики или неопределенного «эфирного» времени. Развенчавший абсолютное время Эйнштейн предположил, что преобразование, которое ввел Лоренц, есть в действительности, что здесь кроется запрет на достижение любым материальным объектом скорости света и «вручную» ввел в основание своей теории первый постулат: скорость света постоянна и не зависит от собственного движения источника света; скорости света и его источника не складываются, потому что наступает «растяжение» секунд и «сокращение» сантиметров». Знаменательно, что классическое родство Эйнштейна и Бергсона в проблеме времени было ясно Вернадскому, и это выводит Аксёнов, но он не придал значения своему заключению, – у него сказано: «Создаётся, если учесть достижения 1936 г., впечатление, что философия Бергсона уже тогда, в 1936 г., представлялась Вернадскому концепцией в рамках новой эпистемологии. Сопоставление её с концепцией Ньютона имеет громадный скрытый смысл: он уравнял их, отнеся к одному способу познания. На самом деле Бергсон создавал не философскую систему, а будущую теорию биологию, потому что анализировал факты науки, а не умственные продукты» (выделено мною – Г.Г.). Здесь воочию стоит крупное противоречие, ибо «новая эпистемология», на которую намекает неоднократно Вернадский, никак не может отождествляться с классическим ньютоновским познанием, и в этом состоит один из главных умственных продуктов феномена «золотого десятилетия».

Итак, ясно, что Вернадский, уже только по характеру своего постигающего процесса, не может соотноситься ни с физическим (ньютоновским), ни с психологическим (бергсоновским) кодексами, а время дилеммы Вернадского раскрывается единственно в историческом (бердяевском, русском) плане. В противовес «однородному» и «универсальному» времени Бергсона историческое время Бердяева представляется чутким, постоянно колеблющемся производителем, существующим согласно динамическому принципу: время изменяется во времени. Сущность этого принципа, как и всё воззрение Н.А.Бердяева, является сугубо философским произведением, а потому природа времени, которое входит в дилемму Вернадского, становится понятной только в философском освещении.

Очередная гностическая ошибка Аксёнова обнаруживается в том, что, принижая в целом значение философского подхода, он проигнорировал в проблеме времени силлогистику Иммануила Канта, создавшего непревзойдённое до сих пор философское учение о времени и пространстве. Столь намеренное пренебрежение мнением Канта в официальной позиции вернадсковедения вовсе не означает отказ от философии (ибо над любой позой естествоиспытателя витает философия), а значит переход на рельсы другой философии, где веет духом ленинского неприятия Канта и его философского мироощущения. Академик В.И.Вернадский, владеющий баснословной эрудицией, рефлектируя дилемму времени, естественно, не мог пройти мимо Канта. В великолепном докладе «Кант и естествознание»(1904) он сказал: «И если я, обычно далёкий от философской работы, тем не менее, выступаю в философском обществе с сообщением об этой стороне творческой деятельности одного из величайших философов нового времени, то делаю это потому что изучение отношения Канта к науке его времени имеет большой интерес не само по себе, но для выяснения некоторых общих вопросов истории человеческой мысли». В этом же докладе Вернадский произнёс слова, которые могли бы послужить назиданием аналитикам, сохраняющим в науке антифилософские анахронизмы: «В этом смысле научная деятельность до известной степени предшествует философской работе, и после крупных научных обобщений, раздвигающих рамки познанного или рушащих веками стоявшие, научно выработанные, философски обработанные положения, можно ждать проявлений философского гения, новых созданий философской мысли, новых течений философии» (1988, с.с.179,181).

Поскольку природа времени оказывается у Вернадского в сугубо философском поле, то данная схолия непременно должна дополнить основной текст о Вернадском ссылкой на философские каноны И.Канта. Тут у меня нет возможности для подробного изложения философских премудростей Канта, и я вынужден ограничиться лишь извлечением моментов, потребных для темы ведущейся беседы. Дефиниции времени и пространства у Канта однотипны: «Пространство и время, вместе взятые, суть чистые формы всякого чувственного созерцания, и именно благодаря этому возможны априорные синтетические положения» (1998, с. 144-145). Чистое созерцание при этом исключает дискурсионные формы, и признаковыми для времени и пространства Кант делает интуитивные априорные допущения. Главный же диагностический признак у времени и пространства один и с его формулирования Кант начинает своё учение о времени и пространства: «Пространство не есть эмпирическое понятие, выводимое из внешнего опыта»; «Время не есть эмпирическое понятие, выводимое из какого-нибудь опыта» (1998, с.с.130,136).

Суждения Аксёнова, приведенные ранее об эмпиризме времени, формально противоречат кантовским утверждениям, но только на первый взгляд, ибо они беспочвенны настолько, что не могут быть даже суждениями, и не подлежат сопоставлению с кантовской логикой. Чувственные созерцания времени и пространства Кант дифференцирует на два типа: эмпирическую реальность и трансцендентальную идеальность. Эмпирическая реальность или объективная значимость определяет собой пространство и время, обременённых объектами-носителями: например, для пространства – пелопонесские войны, альпийские луга, гималайский медведь; для времени – девонские известняки, средневековое искусство, прошлогодний снег. Трансцендентальная идеальность существует как абстракция пространства и времени, как априорные созерцания и, в конце концов, как виртуальные акты. Суть высказываний Аксёнова можно бы приурочить по смыслу к первому типу, но это фикция, ибо трансцендентальная идеальность всегда предшествует эмпирической реальности, в нём сосредоточена когнитивное ядро явления и без второго не бывает первого; так что с кантовской точки зрения соображения современного аналитика не более, чем пустословие.

У Канта сказано: 1. по поводу пространства: «Следовательно, мы сохраняем эмпирическую реальность пространства (в отношении всякого возможного внешнего опыта), хотя признаём трансцендентальную идеальность его, т.е. что пространство есть ничто, как только мы отбрасываем условия возможности всякого опыта и принимаем его за нечто лежащее в основе вещей самих по себе»; 2. по поводу времени: «Таким образом, наши утверждения показывают эмпирическую реальность времени, т.е. объективную значимость его для всех предметов, которые когда-либо могут быть даны нашим чувствам… В этом, следовательно, состоит трансцендентальная идеальность времени, согласно которой оно, если отвлечься от субъективных условий чувственного созерцания, ровно ничего не означает и на может быть причислено к предметам самим по себе (безотносительно к нашему созерцанию) ни как субстанция, ни как свойство» (1998, с.с.135,141,142).

Самым важным из учения И.Канта в излагаемом сюжете заключено в тех его представлениях о времени, которые не осмыслены до конца и по сию пору, как это не кажется странным при широкой рефлексии кантовских постижений. Хотя время и есть необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний, оно не принадлежит к внешнему порядку, присущему самим вещам. В этом состоит величайшее таинство трансцендентальной идеальности: внутреннее ядро сущности объекта, откуда исходит время, принадлежащее и характеризующее этот объект. В этом таится философский смысл тезиса А.Эйнштейна: «Всякая система отсчёта имеет особое время». С другой стороны загадочную суть трансцендентальной идеальности выразил В.И.Вернадский: «Мысль о закономерной бренности атомов может быть выражена в другом образе, более удобном для философского мышления, более общем: время есть одно из основных проявлений вещества, неотделимое от него его содержания» (1988). У Самуила Маршака есть чудные строки:

                            «Мы знаем, время растяжимо
                             Оно зависит от того
                             Какого рода содержимым
                             Вы наполняете его»

На философском языке И.Кант выразил эту особенность времени следующим образом: «Время не есть нечто такое, что существовало бы само по себе или было бы присуще вещам как объективное определение и, стало быть, оставалось бы, если отвлечься от всех субъективных условий созерцания вещей…В самом деле, время не может быть определением внешних явлений: оно не принадлежит ни к внешнему виду, ни к положению и т.п.; напротив, оно определяет отношение представлений в нашем внутреннем состоянии» (1998, с.139-140).

Итак, феномен трансцендентальной идеальности говорит, что не время рождает динамическую последовательность событий, а сами события посредством трансцендентальной идеальности создают своё время с соответствующей последовательностью. К выявлению различных сторон сущности объекта при его исследовании добавляется ещё одна, наиболее существенная, дающая трансцендентальную идеальность – источник собственного времени целокупного объекта, то есть той неповторимой последовательности, благодаря которой объект имеет себя как данный объект, имеет свою жизнь и свою историю. В силу этого Н.А.Бердяев считает демиургом истории «действующую душу», а В.И.Вернадский вправе связать бренность (наличное существование) атомов с временем, ибо только время даёт полную историческую характеристику бренности атомов.

Трансцендентальная идеальность пространства и времени, представленная в глубокомыслии гениального мыслителя, не может считаться новым элементом или свойством, – это та же чувственная созерцательность, данная a priori (у Канта, до опыта; у нас – в интуиции), но сконцентрированная в ядерной части вещества или явления. Множество событий, обладающих сущностями, потенциальными в отношении времяносной трансцендентальной идеальности, однако, не создаёт несусветной путаницы времён, – как отметил Кант: «Различные времена суть лишь части одного и того же времени» (1988, с.137). Пока что путаница царит в наших головах, что совершенно неизбежно в переломные моменты мыслительной деятельности в целом, наподобие современного русского духовного потрясения. Поэтому так сложно представить себе, что в основную, коренную, сущность вещества входит время, как виртуальная категория, и вместе с тем, для времени требуется некая особая определённость – трансцендентальная идеальность. Таково время, понятое в философском разрезе, и оно же исполняет основную функцию в историческом процессе при динамической пульсации с вечностью (по Н.А.Бердяеву), осуществляемой согласно принципу время изменяется во времени.

Хотя в рефлексии Канта между временем и пространством обнаружены сходные признаки, но немецкий философ творил не только в эпоху расцвета классической науки Ньютона, но и сам являлся соавтором классической научной картины мира, и потому опосредование пространства и времени Кантом дано по-ньютоновски раздельно. Он же гениально просто сформулировал объективную разницу между этими феноменами: «Вне нас мы не можем созерцать время, точно так же как не можем созерцать пространство внутри нас» (1998, с.128). Вернадский был если не первый учёный, кто сразу уразумел общенаучное значение теории относительности А.Эйнштейна, то единственный из натуралистов, кто внедрил воззрение А.Эйнштейна в естествознание. Но мало того. Эйнштейновское единство пространство и времени, опровергнувшее ньютоновский абсолютизм, стало центральной опорой в теории биосферы Вернадского, которое связало в непрерывную совокупность предметы и явления геохимической действительности, и привело к созданию нового понятия: геологического континуума Вернадский написал: «Нельзя отрицать, что новое мировоззрение, вносимое теорией относительности в понимании Эйнштейна, ближе к реальным представлениям, которые составляют содержание наук о природе, чем те отвлечённые представления о Мире, которые выработаны физиками. Несомненно, теория относительности в этом смысле является поворотом в сторону того понимания Космоса, которое проникает научную работу натуралистов-эмпириков, и разрушения того, что основывалось на вековой работе физиков ХVII – Х1Х столетия, и связанных с ним построений математической физики» (1978, с.40).

Геологический континуум есть высшая точка теоретической стороны сочинения Вернадского, и в качестве таковой представляет собой законченный объект познания философии биосферы (Интернет-трактат «Загубленные гении России»). Сущность этого объекта познания составляет неразрывное единство времени и пространства, но качественное содержание как самой связки время – пространство, так и составляющих компонентов, неидентично в постижении Вернадского ни чисто физическим, ни чисто философским представлениям. В лице геологического континуума великий учёный открыл естественную планетарную систему координат, вобравшую в себя геохимическую действительность биосферы. Эта система слагается двумя самостоятельными и самобытными по природе, но неразрывно слитыми, осями: временем, которое Вернадский назвал «реальным временем натуралиста», и пространством, обозначенным «реальным пространством натуралиста». Это сообщение не нуждается в дополнительной схолии, но в связи с темой ведущихся рассуждений требует более широкого комментария.

Новации Вернадского о «реальном времени натуралиста» и «реальном пространстве натуралиста» вовсе не являются новыми терминами, – это свёрнутые в семантические формы генеральные задачи науки, возрождающейся на новом субстрате. Поставка данных «генеральных задач», познавательно раскрывающих геологический континуум per se, сигнализирует о том, что наука Вернадского несёт в себе ту трансцендентальную идеальность, которая даёт право на обладание собственным временем. Итак, Вернадский есть демиург своего времени, а в историческом разрезе, по схеме Бердяева, хронон в русской науке ХХ и части ХХ1 веков должен быть назван временем Вернадского (для пояснения требуется заметить, что хронология небесной (духовной) истории в бердяевской редакции лишена числовых показателей, а индексируется в связи с именами творцов (исторических личностей): время Моисея, время Иисуса Христа, время Спинозы, время Пушкина и прочая и прочая)

По причине отсутствия в науке Вернадского скомпонованной целокупной теоретической части «генеральные задачи» не могли быть выражены в конкретизированной форме. Хотя они, как таковые, судя по творческому тонусу творений учёного, никогда не покидали его действенную интуицию, существуя в постигающем потенциале в апокрифическом виде. В отношении «реального пространства натуралиста» мысль Вернадского дошла до принципиального уровня, то есть учёный сформулировал принцип этого пространства – принцип симметрии вещества. Вернадский писал: «Одновременно в наше научное мировоззрение, в самую его суть, уже вошло другое несводимое на движение представление – учение о симметрии. Оно находится в нём, как стороннее включение, не связанное с другими созданными физиками и математическими моделями мира и материи. А между тем эмпирическая основа учения о симметрии является одним из самых прочных достижений науки. Его глубокое значение провиделось Л.Пастером и П.Кюри, на нём строится учение о твёрдом состоянии материи – кристаллографии, оно неудержимо захватывает химию и минералогию, но оно стоит сейчас не только вне области нашей картины мира, оно не затронуто философской мыслью, и не выявлены те следствия и те приложения, которые из него следует и которые неизбежно приведут к чуждой прошлым векам научной картины Вселенной» (1988, с.219).

Хотя для познания пространства геологического континуума принцип симметрии вещества имеет более направляющий, чем решающий характер, но главное начало положено (особо ценной в этом отношении кажется работа В.И.Вернадского «О геологическом значении симметрии» с неким потаённым, апокрифическим смыслом), и сам Вернадский в этой связи имеет виды на идеи Пьера Кюри. Мне кажется, что великий учёный тут несколько преувеличивает значение физикалистских положений П.Кюри, а больше надежд, по моему мнению, таит в себе кристаллография Евграфа Фёдорова, но это уже удел будущих аналитических исследований. При этом следует иметь в виду, что пока современная геология остаётся в тисках классической доктрины Чарльза Лайеля, путь в лабораторию животворных идей Вернадского закрыт, и пространство геологического континуума непостижимо.

Совершенно иные обстоятельства сложились в сфере времени геологического континуума – «реального времени натуралиста», где способ мышления учёного, приведший к ситуации с геологическим континуумом, в целом, и временем, в частности, казался научному миру в русской науке неприемлемо радикальным, а потому Вернадский в своих поисках был одинок. Прорыв произошёл в наши дни, когда появилась монография Г.П.Аксёнова, посвящённая проблеме пространства и времени в творчестве Вернадского. В монументальном обзоре Аксёнова отсутствует термин «геологический континуум», как нет его в сочинениях Вернадского. Но у Вернадского понятие геологического континуума когнитивно полностью перекрывается смыслом употребляемой связки время – пространство, которую он распространял единственно на планету Земля в лице геохимической действительности биосферы, тогда как Аксёнов, судя по смысловым флексурам его мысли, идейно не допускает существования геологического континуума как самостоятельного образования.

Игнорируя указание Вернадского, что геохимические качества живого вещества не подобны биологическим свойствам организма, Аксёнов вводит константу «биологическое время», открытое А.Бергсоном, в связку время-пространство, принятое Вернадским. Открытие «биологического» или «психологического» времени Бергсоном явилось актом огромной важности, ибо оно с неукротимой силой утвердило верховный статус живой жизни в сущем мире Вселенной. Ранее говорилось, что познавательные потенциалы Вернадского и Бергсона располагаются на разных уровнях, обладая при этом некоторыми общими и связующими моментами. Поэтому имеет право на существование вопрошание: правомерна ли подобная операция, то есть соответствует «биологическое время» Бергсона времени, которое предусмотрено Вернадским в единстве время-пространство, оно же – геологический континуум? Аксёнов не ставит этого вопроса, а механически уравнивает два, умозрительно различающихся, времени. И в этом состоит очередная гностическая ошибка Г.П.Аксёнова. Ошибочный вывод Аксёнова: «Вернадский был единственным ученым в 1929 году, который своим понятием биологического времени перевернул все представления на 180 градусов: не жизнь как ничтожная, не принимаемая во внимание подробность на ничтожной крупице в космосе – планете Земля, существует на фоне великой Вселенной, но вся материальная Вселенная разворачивается на фоне времени жизни. Он не упоминает здесь о Бергсоне, но явным образом, по мысли его под биологическим временем имеется в виду именно его реальное время, что с абсолютной несомненностью обнаружится совсем скоро в следующих статьях и выступлениях Вернадского. Он употребляет свой термин, пока не обсуждая этого специально, в явно более широком смысле, чем Бергсон свое реальное время, относя его не только к человеку, к внутренней жизни его организма, но и ко всему живому веществу планеты. Именно это время, утверждает он, является реальностью всей Вселенной, универсальным временем»

Vis active (деятельная сила) этого силлогизма состоит в признании за «биологическим временем» «универсального» значения. Но «универсальное время» есть клич классической науки Ньютона и всех физических дисциплин, входящих в состав классической науки, против которого выступали Бергсон и Вернадский, правда, с разных идейных позиций. Бергсон отвергал не классическое мировоззрение, а ньютоновское понимание времени, ибо оно не давало утвердиться живой жизни в качестве приоритета сущего мира и запрещало «психологическое время», а Вернадский не признавал в живой жизни действия принципов и постулатов классического мировоззрения в целом. В самом двусмысленном положении оказалась геология – основополагающий субстрат геохимической действительности (биосферы). Один из идеологов современной геологии В.Ю.Забродин проповедовал, исходя из того, что теория относительности А.Эйнштейна суть новая неклассическая наука: «Однако эффекты теории относительности проявляются лишь при скоростях, сравнимых со скоростью света (специальная теория относительности), или в присутствии больших тяготеющих масс (общая теория относительности). Очевидно, для геологических процессов, протекающих с крайне незначительными (по сравнению со скоростью света) скоростями и в постоянном поле тяготения Земли, справедливы эффекты механики Ньютона с соответствующими временными характеристиками…Попытки ввести определение одновозрастности геологических событий, якобы опирающиеся на эйнштейновские (или близкие к ним) представления и отвергающее ньютоновские операции под предлогом их неадекватности, неверны: мир геологических тел и явлений есть часть физического мира, где действуют законы ньютоновской механики и евклидовой геометрии» (1982, с.157; выделено мною – Г.Г.). Следовательно, геологический континуум существует в двух видах: классическом, где действуют «эффекты механики Ньютона», и неклассическом, где являют себя «реальное время натуралиста» и «реальное пространство натуралиста», неразрывное единство которых составляет геохимическую действительность, а другими словами, континуум Ньютона против континуума Вернадского.

У Аксёнова сказано: «В описательных науках о Земле имеют дело с медлительными геологическими явлениями, и потому построения теории относительности, описывающие быстрые движения, сопоставимыми со скоростью света, их не касаются, являются сугубо частным случаем для геологического и биологического движения». В совокупности это означает, что автор монографии о Вернадском всецело находится под влиянием точки зрения о классическом характере геологического континуума, и все его умопостроения, в том числе бергсоновское «биологическое время», предназначены только для него, но отнюдь не для континуума Вернадского. Но самый веский контрдовод навязыванию Вернадскому «биологического времени» Бергсона содержится в философском ракурсе времени.

Теория биосферы построена Вернадским на основе знаменитой триады: живое вещество – биокосное вещество – косное вещество. Триадизм Вернадского придаёт учению своеобразный и уникальный облик не только в научной плоскости. В философском контексте триада Вернадского образует трансцендентальную идеальность как раз в самом характерном виде, как когнитивное ядро явления, формирующее своё собственное время, что предусматривалось И.Кантом. Это означает, что геологический континуум, фундаментальную основу которого составляет биосферная триада, необходимо несёт в себе специфическое время, которое и есть «реальное время натуралиста». Это последнее включает в себя живое (биологическое) вещество, взятое per se лишь как часть триады, и потому биологическое время не может быть достаточным для геологического континуума Вернадского. Биологическое время действенно только для сугубо биологической трансцендентальной идеальности, то есть процессов, совершающихся в рамках исследования суверенного биологического континуума, что и провозгласил Бергсон в лице психологического времени, – примером может служить рассмотрение метаболических (обменных) процессов в качестве взаимосвязанных актов анаболизма и катаболизма, направленные на непрерывное обновление живого материала и обеспечение его необходимой энергией. Такова кардинальная разница между живой жизнью в биологическом измерением и в геохимической координации, или, как выразился Вернадский, между искусственной и естественной (природной) лабораториями.

Незнание этой разницы, а оно исходит из пренебрежения философским мышлением, видится причиной следующей, но уже последней, гностической ошибки Аксёнова: уравнивание природы и длительности геологического времени с биологическим временем. Аксёнов аргументирует: «Так Вернадский, рассмотрев только в самом первом приближении структуру биологического времени-пространства, делает гигантской важности заявление, открытие, по сути дела, – пропорциональное соответствие длительности геологического времени длению времени биологического. Его постулат геологической вечности жизни дает ценнейший продукт, показывает совпадение, соединения времени в его биологической и геологической формах. Ни один ученый в мире такого соответствия не устанавливал. Интуитивно и сознательно все принимали заведомо: живой мир, как и все в мире, живет и движется в рамках времени – некоего большого Абсолютного Времени Большой Вселенной. Планетные процессы включены в состав астрономических процессов, и все вместе соответствуют длительности существования этой Большой Вселенной. Для Вернадского эти обнимающие все процессы большого вместилища и гигантские энергетические взаимодействия в некотором смысле исчезли, стушевались, стали некими абстракциями. Конкретные факты не согласны с этими моделями. И, следовательно, они не являются определяющими, ведущими, потому что 1) наука ХХ в. установила, что Абсолютного времени нет, не существует как научного факта, оно существует как философское рассуждение старой метафизики, более того, имеет истоком религиозную идею Ньютона; 2) дление существует как научное явление грандиозного масштаба, на которое наука прежняя не обращала внимания. Ничего не зная о геологической древности жизни, философия Бергсона зато установила зависимость времени от жизненного процесса. Вернадский, относясь к времени не как к философскому, но как к реальному явлению, инициируемому размножением организмов, устанавливает его внутреннее строение как научного понятия. В таком случае научная логика требует сделать вывод: биологическое время длится столько, сколько существует жизнь на Земле, не принимая в расчет резко противоречащие этому выводу теоретические и гипотетические представления о Большой Вселенной и о «происхождении жизни на Земле». В таком случае биологическое дление устанавливается по геологическому счету времени, выраженному в годах. А оно продолжается, как установлено в геохронологии, первые миллиарды лет. Таковы эмпирические факты».

Стремление только к «эмпирическим фактам» или фактомания привела автора монографии к познавательной (гносеологической) путанице и противоречивому самоотрицанию: отвержение «Абсолютного времени» противостоит признанию «универсального времени»; время не может быть инициатором размножения организмов, ибо размножение есть индикатор вечности, но не времени; понятие «дление» даётся в усиленном всеобщем порядке, что вполне адекватизируется с абсолютизмом Ньютона. Фактомания советского аналитика или эмпиризация времени застило ему творческий свет, исходящий из брызжущей мыслями персоны великого русского учёного. В столь усечённом кругозоре остаётся невидимым наивысшая трагедия всей постигающей эпопеи Вернадского: проблема геологического времени.

(Продолжение следует)