Онтологические прогулки

Начало

Только Вернадский с присущим ему скрупулёзностью наблюдения и филигранностью мышления мог разглядеть в объекте своего исследования – живой жизни огромную бездну, которая скрывается за предметом, так хорошо известном, по крайней мере, вызывающим неувядаемый интерес, – временем. Точнее эта бездна носит название геологическое время: ни абсолютистское время Ньютона, ни релятивистское время Эйнштейна, ни биологическое время Бергсона одинаково не приемлемы для геологического времени геологического континуума Вернадского. Интеллектуальные порывы Вернадского, круто замешанные на интуиционных созерцаниях, постоянно опережали общий познавательный уровень академической науки его времени, а насколько этот же уровень отстал от мыслительного напора учёного и спустя шесть десятилетий после его смерти, можно без труда удостовериться из завершающего резюме аналитической монографии Г.П.Аксёнова. Автор заключает: «Вернадский фактически создал учение о биологической природе времени-пространства. Его опорные, главные черты суть следующие: 1.На основе эмпирического обобщения космической роли живого вещества, реализующегося в форме биосферы как геологической оболочки планеты, он выдвигает в 1929 г. обобщение о том, что время имеет биологическую природу. По всей видимости, Вернадский был первым в науке, кто ввел термин биологическое время. 2.На основе биогеохимического эмпирического обобщения о вечности, непроисходимости жизни из инертного вещества Вернадский тогда же выдвигает положение о том, что биологическое время является фоном длительности для всей Вселенной. Следовательно, все остальные времена, которые мы выделяем в качестве удобных обозначений длительностей в разных науках, как-то – историческое, геологическое, космическое, – охватываются длительностью биологического времени. 3.Биологическое время, по всей видимости, одно. Исходя из двух основных процессов в мире – бренности атомов и бренности биологических объектов, Вернадский делает важнейший вывод о стирании грани между психологическим и физическим временем. Психологическое время Бергсона Вернадский понимает как биологическое время, что уже делал сам Бергсон в трактате «Творческая эволюция», не вводя определения «биологическое», но подразумевая его. 4.На основе историко-научного анализа достижений описательного естествознания Вернадский сделал еще один вывод, что на рубеже XIX-XX вв. и независимо от теории относительности было создано понятие неразделимого пространства-времени. Его Вернадский считает соответственно, биологическим пространством-временем и неоднократно подчеркивает, что все свойства времени имеют аналоги в свойствах пространства и обратно. Только в целях изучения мы можем разделять то, что в природе существует связно»

Классическая геология скрывает в себе самое большое аналитическое чудо постигающего человеческого духа: относительную геохронологическую шкалу, процедуру, посредством которой человек заставил говорить умершее время. Человек без страха погружается в глубины древности, от воображения которых можно сойти с ума, но человек, напротив, получает основания гордиться своим умом. Фрагменты, детали и термины геохронологической таблицы проникли во все разделы гуманитарных наук, и даже, правда, изредка, в сферу точных знаний. Архейская эра, юрская система, девонская эпоха, ледниковый период употребляются повсеместно не просто для стилистического украшения, а как знаки, обозначающие специфический отрезок времени.

Вся человеческая жизнь, вся человеческая цивилизация и весь технический прогресс обусловлены, порождены и зависимы от астрономического источника времени и абсолютного космического положения Земли. Геохронологическая шкала относительного геологического времени является коллективным созданием, и все творцы шкалы не задумывались над тем, что они созидают время, природа которого контрастно отстоит от природы мирового времени, и тем самым непроизвольно расширяют трещину в фундаменте абсолютистского ньютоновского времени классической картины мира. Время геохронологической шкалы обладают относительной природой, то есть оно исчисляется по отношению друг к другу: к примеру, время девонской эпохи обладает внутренними признаками, каких лишена силурийская эпоха. Это означает, что эмпирическая реальность (по И.Канту) относительной геохронологической таблицы исходит из имманентно-внутренней сферы явления геологического (планетарного) мира. Вернадский первый разрушил главную негласную заповедь классической геологии, которая гласит, что геология кончается там, где начинается человек. Вернадский провозгласил человека геологической силой, и уже только этим, не говоря о многом другом, разметал все крепостные валы между геологией и миром человека. Объединяя и опосредуя мысли вольнодумцев (Л. де Бюффон, К.Шухерт, А.П.Павлов), которых не признавали в геологии и естествознании классической науки, Вернадский сетует, «…что человеческая культура в её историческом развитии до сих пор не сознаётся как естественноисторическое проявление жизни на нашей планете, и то видное всем и бросающееся в глаза изменение лика Земли, которое сейчас производится человеком, не учитывается как одно из проявлений геологической истории Земли, того же самого в основе своей характера, как явление денудации, горообразования или выветривания. Изменённая культурой земная поверхность не есть что-то чужое природе и в ней наносное, но есть естественное и неизбежное проявление жизни как природного процесса» (1978, с.46). Это означает, что человек, человечество и человеческая культура включаются в состав геологического континуума Вернадского. И здесь воочию выступает глубочайшее противоречие, которое видел и осознавал только один Вернадский.

Мировое время по роду своей природы и происхождению является астрономическим и абсолютным, и в отличие от относительной геохронологии абсолютное астрономическое время требует независимого внешнего наблюдателя (часы). Это главная особенность астрономического времени означает, что обусловленное им мировое время есть особая эмпирическая реальность (по И.Канту), отличной от аналогичной эмпирической реальности относительной геохронологии. Следовательно, принципиальное отличие между относительным и абсолютным временами содержится в летоисчислении, обусловленном разными системами отсчёта – внутренней в относительной шкале и внешней – в абсолютной. Классическая идеология приложила всю свою мощь, дабы внедрить в человеческое сознание пифагорову магию чисел: число почитается эталоном точности, точным полагается всё исчисленное, вычисленное, подсчитанное, а потому точное время обязательно должно быть числовым, и внешнеотсчётная шкала астрономического времени непременно предполагает цифровую основу. Таким образом, в антропогене (в относительном летоисчислении), а правильнее сказать, в голоцене, вместе с человеком в живую жизнь планеты внедрилось качественно новое время, вобравшее в себя все достоинства и достижения классической науки; внешнеотсчётное астрономическое время суть несущая колонна классического мироздания.

Человек настолько свыкся со своим астрономическим временем, что не только не замечает неудобств, связанных с этой системой, но даже борется с тем, что угрожает его вековечной привычке, давно ставшей нормой жизни. Между тем астрономическое время является чуждым человеческой жизни, а вся система астрономического летоисчисления имеет для человека условный и вспомогательный характер, ибо трансцендентальная идеальность (по И.Канту) человеческого существования всегда расположена внутри человека, но не в космическом просторе. Тогда как в действительности человек даже свой возраст, то есть длительность жизни, выражает в астрономических единицах (годах), «уточнённых» математическими знаками (числами). Расхожая истина гласит: человеку столько лет, на сколько он выглядит. Стало быть, значение имеет не зафиксированный документальный возраст, а общее самочувствие, вид человека. Первые с этим противоречием разобрались женщины: они отвергли внешнеотсчётный показатель возрастания и стали показывать свой вид, как выразитель настоящего возраста; заберите у женщин зеркало и человечество лишится деторождения.

Вернадский единственный разглядел в этой, казалось бы, обыденной и тривиальной житейской ситуации проблемное поле и прочувствовал остроту сложных отношений. С позиции классического мировоззрения в ойкумене (населённой человеком части Земли), предназначенной Вернадским для парадигмы жизни (биосфере, геохимической действительности, геологическом континууме), наличествует разорванное противоречиями, треснутое и неоднозначное, время, которое не может войти в основополагающую связку время-пространство. Астрономическое или классическое мировое время противостоит, с одной стороны, человеку, который является геологической силой, а, с другой стороны, не сообразуется с относительным временем геологического прошлого, то есть вступает в противоречие с геологической историей.

Легенда о «разорванном», «испорченном» времени бытует только в русской духовной (идеалистической) философии, и её автор, великий русский философ Н.А.Бердяев, не называя это время «астрономическим», вещает: «Время нашей мировой действительности, время нашего мирового эона, есть время разорванное; оно есть время дурное, заключающее в себе злое, смертоносное начало, время не цельное, разбитое на прошлое, настоящее и будущее…Время не только разорвано на части, но одна часть его восстаёт против другой. Будущее восстаёт на прошлое, прошлое борется против истребительного начала будущего. Исторический процесс во времени есть постоянная трагическая и мучительная борьба этих растерзанных частей времени – будущего и прошлого…Разрыв между прошлым и будущем есть основная болезнь, основной дефект, основное зло времени нашей мировой действительности. Если признать существование только злого и больного времени, в котором прошлое и будущее разорваны, то нельзя было бы опознать и признать существование подлинной, реальной исторической действительности, которая свершилась бы в каком-то настоящем, целостном, подлинном и реальном, не разорванном и не смертоносном времени, свершилась бы во времени, несущем жизнь, а не смерть» Резюме Бердяева: «…что мы живём в историческом, больном времени, во времени разорванном, что это есть не что иное, как отражение разорванности нашего бытия, не вмещающего цельности» (1990, с.с.55,57; выделено мною – Г.Г.). В этом заключении ясно сказано о недостаточности классического бытия нашего времени, и в своей исторической концепции Бердяев ставит глобальную историческую триаду – прошлое-настоящее-будущее.

Вернадский же подходит к проблеме с научной стороны, и он прекрасно понимает, что первопричина таких противоречий вовсе не во времени, как таковом, а в операции познания времени в науке; отрицание заложено в средствах исчисления или измерения времени – во внешнеотсчётной шкале, порочно не само время, а измерительная линейка, посредством которой время отображается в научном сознании. Интуиция говорит Вернадскому, что числа вовсе не служат эталоном точности и они недостоверны так же, как всё классическое познание. Это обстоятельство блестяще, как и все свои сентенции, высказал А.Бергсон: «Не будем забывать о том, сколько искусственного в математической форме физического закона и, следовательно, в нашем научном познании. Наши единицы измерения условны и, если можно так выразиться, – чужды намерениям природы: как можно допустить, чтобы природа относила все свойства теплоты к расширениям одной и той же массы ртути или к изменениям давления одной и той же массы воздуха, заключенного в постоянном объеме? Но этого недостаточно. Измерение вообще есть операция чисто человеческая, предполагающая, что один предмет реально или мысленно накладывается на другой известное число раз. Природа не думала о таком наложении. Она не измеряет и не считает. А между тем физика считает, измеряет, устанавливает отношения между "количественными" изменениями, чтобы получить законы, и это ей удается». Но Бергсон только поставил проблему, как всегда, непринуждённо проникая в отрицательное знание, а Вернадский искал решение, искал то эндогенное геологическое явление, которое единственно могло исполнять миссию трансцендентальной идеальности времени в геологическом континууме

Это решение явилось в науку в лице открытия радиоактивности А.Беккереем (1896), а точнее, таким решением его признавал В.И.Вернадский, тогда как все иные исследователи, не исключая первооткрывателя, не обратили внимания на эту сторону, а в устах Вернадского воспринимали его как нечто экзотическое, непотребное. Вернадский уверенно заявил: «В радиоактивной изменчивости атомов мы владеем абсолютным в нашей Солнечной системе эталоном времени, совершенно независимым от астрономических явлений. При её посредстве мы приходим к естественному эталону времени» (1997, с.145). Самопроизвольный, тобто независимый от внешних причин, радиоактивный распад атомных ядер полностью принадлежит имманентной собственности вещества, и два эти качества – внешняя независимость и эндогенная природа – делают радиоактивность той трансцендентальной идеальностью, которая способна выполнять обязанности геологического времени, вкупе с его измерением. Но при этом совершенно необходимо соблюдение условия того, что радиоактивность имеет место во всех атомах геохимической действительности биосферы, тобто планета Земля способна генерировать химические элементы, из которых она состоит. Вернадский ни на иоту времени не сомневался в этом: «Сейчас ясно, что в эоны времени планета – наша Земля – из одного химического состава радиоактивным распадом превращается в новое химическое тело, в корне изменённая в своём составе – можно сказать, обновлённая. Процесс перехода закономерный, количественно учитываемый и его исследование, мне кажется, должно привести нас к пониманию периодической системы Менделеева. Опираясь на это великое эмпирическое обобщение, мы можем здесь с уверенностью идти в будущее» (1939).

Происхождение атомов на Земле стало самой болезненной проблемой, которая отстранила теоретические размышления Вернадского от идеологического поля большой науки, продолжающей испытывать принципы, правила и приёмы классической картины мира, хотя её фундаментальные основы были уже изрядно расшатаны. По своей сути, открытие радиоактивного распада в атомном мире явилось следующим после «золотого десятилетия» ударом по всей конструкции классического мироздания. Однако академическая наука обезопасила себя тем, что явление радиоактивности было ограничено малой группой так называемых «радиоактивных элементов», а на земном возникновении атомов было поставлено жесткое taby. Математические расчёты точных наук доказывают, что реакции ядерного распада сопровождаются выделением такого количества тепловой энергии, что планета Земля должна расплавиться. Генезис атомов, ядер и изотопов во Вселенной обязан Большому Взрыву, и термоядерные реакции их превращения могут происходить только в условиях звёздных систем, аналогичных нашей Солнечной Системе, а при планетарных режимах правомерны лишь миграционные перемещения атомов, но отнюдь не размножение, а тем более, переход одного химического элемента (атома) в другой. Это легковесное taby, больше тенденциозное, чем когнитивное, существует в академической науке по сию пору, невзирая на обилие прямых и косвенных данных во всех отраслях естествознания, доказывающих обратное. Во всяком случае, Вернадский в своих изысках не придаёт данному запрету серьёзного значения. Этот случай являет собой прекрасную иллюстрацию к наблюдению, сделанному Томасом Куном: «…чего учёные никогда не делают, сталкиваясь даже с сильными и продолжительными аномалиями: хотя они могут с этого момента постепенно терять доверие к прежним теориям и затем задумываться об альтернативных для выхода из кризиса, тем не менее, они никогда не отказываются от парадигмы, которая ввергла их в кризис» (1977).

Вернадский не принадлежит к такому разряду учёных и мыслительный консерватизм для него органически чужд. Мысль учёного насыщена до предела, если у этого организма существует предел, и направлена она на то, что не может быть достигнуто в классическом мировоззрении в принципе: на получение шкалы исчисления геологического времени в геологическом континууме или в биосфере. Вернадский ввёл человека в геологию, но его интуиция говорит, что относительная геохронология, достаточная для дочеловеческого геологического прошлого, не может иметь себя жезлом истории в геологии, где ведущей выступает человеческая воля. Другими словами, относительная геохронология есть время живой жизни в дочеловеческий период, но каково геологическое время того периода, где человек берёт на себя роль геологического производителя на планете, и как биосфера переходит в ноосферу? В таких контурах можно предположить облик проблемы, которую Вернадский поставил перед русским естествознанием, а на глубинном срезе и перед философией. Однако данная дилемма особенна в том плане, что она является задачей одного исследователя, единого постигающего ума, и никого, кроме Вернадского, она в науке не интересовала.

Интуиция геологического времени захватила Вернадского полностью, но он не понимает её, тобто не знает как её онаучить, и потому размышления учёного на эту тему перенасыщены сомнениями, метаниями, внутренними противоречиями, колебаниями, терзаниями и дерзаниями, «идёт подземная работа мысли, – пишет Вернадский в дневник, – временами прожигающая». Кто сказал, что только художественное вдохновение сопровождается страданиями человеческой души? Это неправда: постигающий дух учёного страдает постоянно и неимоверно. Вся обширная эпистолярия Вернадского, помимо выступлений, докладов и научных текстов, глаголет только о работе мысли и мышлении. Проблему исчисления геологического времени учёный рассматривает со всех сторон, подверженных анализу, – он даже изобрёл единицу геологического времени – «декамириаду», и увлёкся числовой комбинаторикой, хотя знал (и уже не интуитивно), что для геологического времени не может быть действенна никакая числовая шкала; число как мерило точности осталось в классическом мире вместе с евклидовой геометрией. Вернадский самолично не может онаучить свою интуицию времени геохимической действительности, и он изобретает коллективный орган для решения проблемы: Вернадский открывает Радиевый институт (1922), где изучается совокупность элементов, в которых радиоактивность проявляется наиболее открыто, и которые, таким образом, служат доступным материалом для опознания естественного эталона времени.

Появление Радиевого института должно значиться как знаменательная веха в истории русской науки, ибо он предназначался для самой актуальной проблемы естествознания и занимал место флагмана русской геологии. Здесь всё вращалось, в познавательной плоскости, вокруг того, что К.Шухерт называл особенной «психозойской эрой» в геологической истории, а А.П.Павлов – «антропологической эрой»; шло исследование вопроса соответствия времени доголоценового (дочеловеческого) периода в относительном летоисчислении и века голоценовой (человеческой) живой жизни; в более широком контексте проблема ставилась как соотношение времени биосферы прошлого и времени ноосферы будущего, а точнее, ноосферной части биосферы. Наивно думать, что такая глобальная проблема может быть решена одномоментно и под эгидой одного творца, – совсем наоборот: история свидетельствует, что крах великих и глобальных идей обязан, обычно, поспешному решению под самодержавным руководством. Вернадский велик уже тем, что поставил саму проблему и создал научный орган для её исследования, но великий учёный оставил ещё и программу этого исследования, исполняя тем свою обязанность лидера русской науки. И эту программу следует оценивать как научное наследство, мыслительный завет гениального творца научных ценностей.

Однако ни самим учёным (по крайней мере, в опубликованных текстах), ни его последователями, ни, тем более, аналитиками-вернадсковедами не выделялась и не обозначалась особо эта «программа-завет», и опубликована она была как финишная часть трактата «Очерки геохимии» в качестве обычных для Вернадского научных сентенций. Вернадский прорицал: «В геохимии радиоактивных элементов следующие новые области новых эмпирических фактов и связанных с ними эмпирических обобщений сейчас возникают. Их ещё нет, но они зарождаются. Это, во-первых. Точное изучение геологического времени, пользуясь недвижным (случайным в том смысле, что он причинно не связан ни с каким явлением, характерным для солнечной системы) эталоном времени. Необходимо разложить кажущееся нам цельным разнообразие мира на реально существующую мозаичную по времени его структуру. Надо геологическое время выразить в неподвижных числовых единицах и установить его проявление в земной коре. Задача огромная: надо собрать миллионы неизвестных фактов и их обобщить. И, во-вторых, надо создать радиоактивную карту земной коры на фоне геологической карты. Надо выразить её как в количественном учёте рассеяния и концентраций радиоактивных атомов, так и в том тепловом эффекте, какой они производят своими сгущениями и разрежениями. Эта задача ещё большая и совсем не затронутая. Впервые в прошлом году становится на этот путь наш Радиевый институт. И, наконец, задача ещё большая, большая по количеству необходимых для этого, совсем отсутствующих, фактов и потребного для этого научного опыта. Надо количественно учесть то изменение, которое на фоне геологического времени производится a-излучениями, g– и b– лучами в химических равновесиях нашей планеты – в её поверхностных оболочках прежде всего. Надо найти и познать радиохимию планеты, часть новой области геологии – радиогеологию. Здесь, вероятно, ключ решения многих основных геологических проблем. Только став прочно в этих новых областях фактов, геохимия подойдёт к выявлению «законов» земной коры и сможет проникнуть за её пределы» (1983, с.340).

В этом возвещении не следует искать слабых или сильных сторон, внутренних противоречий, верность традициям или подчинение старине, – оно составило эпоху в русской науке уже тем, что оно есть и есть как сформулированное научное направление. Самое главное случилось в том, что наука, не только советская, но и мировая наука, пренебрегла глубокомыслием Вернадского и свернула на совершенно другое направление – создание атомного оружия. Радиоактивные элементы наука стала использовать не для целей поисков естественного эталона времени, а для разрушения внутренней структуры атома и получения атомной энергии, дабы эту жизнь атома насильственно использовать для жизни (или против жизни) человека. Радиевый институт, бывший при жизни Вернадского на острие научного прогресса, после смерти своего основателя превратился в заурядное вузовское заведение. Не понимая и не принимая сути научных устремлений Вернадского, советские геохимики восприняли буквально экстатическое суждение Вернадского – «Надо геологическое время выразить в неподвижных числовых единицах…», которое требуется лишь как начальное средство эмпирической констатации, и стали внедрять в биосферу каноны абсолютной (ядерной) геохронологии, базирующейся на внешнеотсчётной числовой шкале. Радиевый институт стал во главе необычайно развившегося в советской геологии течения (или метода) абсолютного геологического возраста, который даже средством летоисчисления нельзя назвать, ибо он применим далеко не во всех геологических явлениях, а там, где он применяется, непозволительно часты случаи ляпсусов, противоречий и даже фальсификации явлений. Числовые показатели стали вводиться в относительную геохронологическую таблицу, провоцируя появление ненужных и чуждых параметров «начала» и «конца».

Уже говорилось, что философичность и историчность есть генеральные черты того научного мышления, которое посеял в русской науке академик В.И.Вернадский. Его теория биосферы представляет собой первое произведение русской либеральной науки, хотя в этом плане эпопея Вернадского авторски не обработана и, прежде всего, с философской стороны. Философия биосферы отсутствует в творении великого учёного только как законченная философская система в принятой академической форме. Тогда как сущностная содержательность науки Вернадского источает творческий философский дух. Этот творческий метод знаменателен тем, что Вернадский был в курсе, как он выражался, «истории философского мышления», и потому живо интересовался современной ему академической философией. Контакт Вернадского с Анри Бергсоном красноречивое тому подтверждение. И как бы Г.П.Аксёнов не старался сузить философскую составляющую творчества Вернадского, несомненно, что размер философичности учёного был таков, что он вполне уяснял себе те драматические коллизии, которые происходили на философском фронте в первой половине ХХ века, и очевидцем которых он был.

Поскольку философия входила в качестве непременной составной части творческой методологии Вернадского, то он не мог пройти мимо обрушения философской мысли, происшедшей в Европе и России, когда русская идеалистическая философия была подавлена большевистской философией, а величественное европейское мудролюбие привело к появлению фашистской идеологии. Впоследствии большевизм и фашизм были разрушены до основания и потерпели крах именно как определённые идеологические (равно, философские) догмы, и Вернадский, опять-таки как ведущий лидер русской науки, не мог не быть озабочен воздействием такой философии на пестуемый им эмбрион русской либеральной науки. Великий учёный выступил с заявлением: «Признавая, конечно, глубочайшее значение философии в жизни человечества и посвятив несколько лет ее изучению, автор пришел в своем жизненном пути, в конце концов, к заключению, что в данный исторический момент философия в обсуждении научных вопросов не может иметь примата над наукой. Круг его интересов и знаний определенно лежит в научной, а не философской области. Он склоняется к философскому скептицизму и не считает для себя возможным делать философские выводы из своей научной работы. Но не может быть поставлена грань пытливости разума. Философская оценка всей научной работы – и биогеохимической в том числе – будет происходить. Автор думает, что она приведет к созданию новой философии, которая неизбежно явится следствием происходящего, небывалого раньше в истории, научного движения. Но философ не может в данный момент указывать путь ученому с пользой для последнего; он неизбежно должен в наше время занимать второе место для научного понимания происходящего. Философия важна и ценна, но не она сейчас ведет человечество в научной области» (1992, с.266). Эти слова были произнесены не столько учёным-профессионалом, сколько мыслителем, мыслящим по-философски широко, высоко и глубоко, а потому имеющим моральное право критически оценивать философский уровень современного ему знания.

Философский скептицизм Вернадского включают в себя, понятно, в виде апокрифического смысла, отвержение советской философии воинствующего материализма, сотворившей так называемую «пролетарскую науку», бывшую повседневной практикой советской науки во времена Вернадского. Ректор Коммунистической Академии (центрального органа пролетарской науки) М.Н.Покровский громогласно провозгласил в 1932 году: «Пролетариат имеет все данные, чтобы забрать науку в свои руки, он должен забрать, ибо без неё он не произведёт социальной революции, не осуществит социалистического хозяйства». Воззрение Вернадского не могло брать за образец подобный стиль мышления, но высказать вслух своего отвержения не могло. Наука Вернадского «не производила социальной революции», а имела целью научную истину, и семена русской либеральной науки, посеянных Вернадским, дали всходы в трёх (из достоверно известных на данный момент) случаях: пульсационной геологии Н.Е.Мартьянова, генетической селекции Н.И.Вавилова и теории геохимического ландшафта Б.Б.Полынова. В противовес пролетариат продемонстрировал свои средства, посредством которых он «забирает науку в свои руки»: Н.Е.Мартьянов в 1949 году был приговорён к расстрелу, заменённому на 10 лет каторги, за антисоветскую деятельность; академик Н.И.Вавилов в 1943 году был умерщвлён в саратовской тюрьме за борьбу с пролетарской наукой; академик Б.Б.Полынов в 1938 году был подвергнут тюремному заключению за шпионскую деятельность в пользу английской разведки. Ни одно из этих учений не было доведено до полного завершения, но каждое из них сильно могучей когнитивной перспективой. Схолия к Вернадскому не может обойтись без упоминания хотя бы в конспективно-контурном виде основных положений этих инноваций.

Основной труд Н.Е.Мартьянова «Размышления о пульсациях Земли», над которым автор трудился и в условиях ГУЛАГа, вышел в свет в 2003 году после его смерти и четвертьвековых хлопотаний. Идея пульсаций появилась в классической геологии задолго до Мартьянова в образе гипотезы, а точнее, в форме полуфантастического допущения, одного из многих, свойственных современной геологии. Из идеи пульсации Мартьянов сделал идеал эмпирической геологии, а из идеала создал идеологию теоретической геологии, самостоятельно вложив в пульсации дух интуиции Вернадского о взаимопроникновении крайностей и о принципе «время изменяется во времени». Однако Мартьянов представил в пульсационном освещении только одну, самую простую, модификацию геологического комплекса движений земного вещества, а именно: геомеханическую (геотектоническую), оставив будущим исследователям магматическую, осадочную и метаморфическую разновидности.

Мартьянов первый законодательно ввёл интуицию в кодекс научного мышления в качестве способа познания, и определил: «научная интуиция, как атрибут познания, есть чувственное восприятие диалектики природы» (2003, с.35). Взгляд Мартьянова на сущность и характер классической (физической, ньютоновской) научной картины мира не только идентичен тому пониманию, что высказывает Вернадский, – это суть одно мировоззрение. У Мартьянова сказано: «Физика оказывает огромное влияние на все разделы естествознания, принося в них, однако, не только результаты своих открытий, но и свой феноменологический образ мышления. Это влияние физики привело к тому, что в естествознании были приняты физические аксиомы о том, что в физической лаборатории можно исследовать все без исключения природные процессы. Что законы физики имеют всеобъемлющее значение – то есть, что они действуют одинаково как в лаборатории, так и в космосе. И поэтому за пределами тех сил, которые обнаружены физикой, не может существовать никаких иных сил» (2003, с.37). Этим самым Мартьянов под корень срезал господство властелина земных недр – физические параметры «давление» и «температуры», так называемых РТ-условий. Пульсационные движения земного вещества, по Мартьянову, не вызываются внешними РТ-условиями, а прямо напротив, порождают эти условия как свою энтропию.

Блестящие новации Мартьянова непосредственно подводят к качественно новому представлению о геологическом времени, именно в том контексте, какой Вернадский опосредовал из своей интуиции. На этом пункте оборвалось исследование Н.Е.Мартьянова, и те главнейшие свойства геологического времени, которые способны онаучить интуицию Вернадского, остались нераскрытым смыслом в сочинении Мартьянова. Самостоятельное осмысление суждений великого геолога дают следующие результаты: 1. Первое главнейшее свойство геологического времени: геологическое время не теряет себя в геологической летописи (антитезис дарвиновского тезиса о «неполноте геологической летописи»); 2. Второе главнейшее свойство геологического времени: геологическое время неповторимо и необратимо (антитезис классическому принципу «или-или» и правилу круговращения); 3. Третье важнейшее свойство геологического времени: геологическое время неоднородно и анизотропно (обоснование динамического принципа «время изменяется во времени», который, в свою очередь, отвергает палеонтологическую летопись, как основу относительной геохронологии)

И, наконец, Мартьянов первый и единственный из геологов задался вопросом: что есть геологический факт, а, дав на него ответ, тем самым заложил основы философии геологии. В совокупности это всё означает, что в лице Н.Е.Мартьянова русская геология обрела истинного творца, способного реформировать классическую геологию Чарлза Лайеля, бесконечно отставшую от творческого горизонта Вернадского. Но советская геология, окостеневшая под двойным игом классических (физико-механико-химических) канонов и догматической философии, не дала Мартьянову возможности для обновления науки, и даже редакционная коллегия, издавшая труд Мартьянова, не видит в нём реформирующей тенденции. Тем не менее, сибирский геолог Н.Е.Мартьянов останется в истории русской науки как основатель геологической отрасли русской либеральной науки – пульсационной геологии.

(Окончание следует)