Онтологические прогулки

Начало

В своём трактате «Живое вещество» Вернадский немало времени и места отвёл выделению генетической селекции, как особому феномену деятельности человека в природе, или как «геохимической работы культурного человечества». В частности, он пишет: «Человек создаёт, как мы видели, и половые разности, например, в стаде коров или овец, плантациях женских финиковых пальм и т.п. Но он не только создаёт расы, аналогичные видам, и способствует их внедрению в природу и покрывает ими значительные площади земной поверхности. Он создаёт и более сложные формы их смешений, ранее неизвестные в природе, – новые органические смеси. Такой формой являются, например, характерные насаждения плодовых деревьев, привитых к подвидам другого вида. Сейчас мы имеем многие тысячи квадратных километров земной поверхности, покрытых плодовыми садами, где растут деревья сложного характера – их корневая система и начало ствола принадлежит одному виду, тогда как остальная часть дерева принадлежит другому виду или другой расе. Эта сложная система, которую нельзя назвать симбиозом и которая поддерживается в природе только постоянным приложением человеческого труда, т.е. внешней энергией, не является симбиозом, а совершенно особой формой живой материи, которая без вмешательства человека в ней не существует» (1978, с.50).

Вернадский, по сути дела, производит конспектирование положений генетической селекции академика Н.И.Вавилова, но в его сочинении нет упоминания имени Вавилова, что не может не показаться странным. А разгадка проста: редакционная коллегия издания 1978 года изъяла имя Н.И.Вавилова из текста Вернадского, ибо на тот момент Вавилов числился врагом пролетарской науки. Этот красноречивый жест показателен не столько с научно-познавательной, сколько морально-нравственной стороны. Г.А.Савиной, посвятившей отношениям В.И.Вернадского и Н.И.Вавилова специальную публикацию, написаны хорошие слова: «Вернадский раньше других понял и оценил значение работ Вавилова, но у него, так же, как и у Вавилова, было преимущество перед остальными – преимущество мыслителя…Не только творческая ненасытность (макрокосм идей Вернадского и «вселенский» азарт Вавилова) роднила этих двух учёных, которые не были похожи ни по складу ума, ни по темпераменту, ни по манере научного творчества; их сближал тот не часто встречающийся даже в большой науке масштаб, который как бы стирает грань между чертами характера человека, его талантом, трудолюбием, гражданской и просто жизненной позицией и уводит в ту область цельного восприятия личности, где слово «гений» не кажется заведомо гиперболой» (1995, с.8-9). Та же Савина свидетельствует, что знакомство Вернадского с Вавиловым состоялось ещё в студенческие годы последнего, и с тех пор Вернадский не переставал интересоваться и вникать в научное творчество своего молодого коллеги, содействуя и поддерживая его. Так что Вернадский никак не мог пропустить имя Вавилова в своей эпохальной работе и интерес Вернадского к исследованиям Вавилова носил далеко не праздный характер.

В шуме эйфории, которая была вызвана открытием Ч.Дарвина естественного отбора, осталось несколько в тени то, что великий английский натуралист говорил и о другом роде отбора – искусственном. Русское течение дарвинизма отличалось от европейского дарвинизма помимо прочего и тем, что придавало искусственному отбору самостоятельное значение, и создало в своём лоне особую дисциплину – генетическую селекцию. Великий русский дарвинист И.И.Шмальгаузен объяснял: «Разница между искусственным отбором и естественным, главным образом, в том, что последний всегда направлен к достижению наилучших условий для жизни данного вида организмов, а искусственный отбор направлен к достижению максимальной продуктивности соответственно требованиям человека, хотя бы это происходило и вопреки интересам организмов» и продолжает разъясняя: «Естественный отбор получает поэтому в условиях культуры новое направление, которое соответствует этим условиям. Процесс адаптации продолжается, но он определяется теперь не природной обстановкой, а той обстановкой, которая создаётся человеком» (1983, с.с.346,347).

Академик Н.И.Вавилов был гением генетической селекции, – отрасли, которая удовлетворяет потребности человека в природе. Вавилов, неся в целевой установке генетической селекции верховенство человека в живой жизни, следовал в биосферном русле Вернадского. Назревали условия, при которых приоритет отбора в природе должен перейти от естественной формы к искусственной, и первый шаг к этому был сделан законом гомологических рядов Н.И.Вавилова. Беспрецедентная в истории науки коллекция культурных видов злаков и растений, как говорил, Вернадский, «культурная раса», собранная Вавиловым во всех странах планеты представляет собой мощнейшую эмпирическую базу, аналогичную эмпирической базе теории биосферы Вернадского и теории естественного отбора Дарвина. Таким образом, с развитием генетической селекции создаётся ситуация, при которой биология Дарвина должна уступить место биологии Вавилова. Но этого не произошло в силу известных обстоятельств. Поэтому учение генетической селекции Вавилова, таящее в себе онтологическую ось русской либеральной науки, осталось нереализованным и незавершённым.

Философский разрез генетической селекции, естественно, имеет в своём эпицентре человеческий фактор, но с той отличительной особенностью, что данный фактор осуществляет свою руководящую роль во всех аспектах. Генетическая селекция производится человеком, во имя человека (духовно) и с пользой для человека (материально). Это обстоятельство служит исходной причиной того, что технологические формы генетической селекции – растениеводство и животноводство, формально входя в состав научно-технической революции (НТР) современности, принципиально отличается от индустриальной формации – центра НТР отсутствием материальных отходов. Следовательно, хозяйствование генетической селекции является безотходным производством, а именно безотходное производство, по единодушному мнению технологов и экологов, является единственной панацеей от экологического бедствия – результата НТР.

Бешеная деятельность академика Н.И.Вавилова на ниве генетической селекции спонтанно катилась к вызреванию специфического воззрения, но Вавилов не успел сформулировать собственную генетическую концепцию. Как раз это обстоятельство привлекло внимание Вернадского, ибо, может быть, он единственный понимал, что генетическая селекция Вавилова кардинально реформирует научное отношение человека к природе и место человека в природе (то есть, в геохимической действительности). На базе представлений вавиловской генетики проступает основное направление прогресса органической жизни: охранение и усовершенствование способов размножения, именно как средства, осуществляющего миссию вечности жизни. Размножение, являющееся как способ воспроизводства самого себя, то есть сотворение вечности, укладывается в природе в определённую эволюционную цепочку: открытосеменной способ (массовое производство семян и икринок) следует к покрытосеменному способу (цветковые растения), а затем к яйцекладущим организмам, где плод (зародыш) защищается твёрдым покрытием, и, наконец, к высшим млекопитающим, где плод, помещённый во внутрь материнского тела, охранён наиболее надёжно. При таком понимании рушится та традиционная суть живой жизни в животном царстве, которую академическая биология выставляет в форме императива трофической (пищевой) функции и согласно которой животный мир делится на хищников и жертв. По логике невысказанных, но предусматриваемых Вернадским и Вавиловым, упований главное назначение органической жизни отнюдь не в трофической оргии, а в размножении и заботе о потомстве. В словаре В.Даля сказано, что хищник есть «похищатель, тать, вор, грабитель, взяточник и неправедный стяжатель», и в соответствии с чаяниями Вернадского и Вавилова в природе нет хищников и жертв, а хищники и жертвы есть в обществе, – и это люди.

Пульсационная геология Мартьянова есть проблеск познания русской либеральной науки в геологическом, то есть косном, мире, а генетическая селекция Вавилова суть то же самое в биологическом, то есть живом, мире. В соответствии с триадизмом науки Вернадского (косное вещество-биокосное вещество-живое вещество) русская либеральная наука наследует и константу третьей реальности, и на этом поприще проявляет себя наиболее интригующая концепция в русском естествознании – теория геохимического ландшафта академика Б.Б.Полынова. По сути дела, эта последняя является оригинальной разработкой общих суждений В.И.Вернадского и, следовательно, методологическая преамбула геохимического ландшафта Полынова гнездится в биосферных постижениях Вернадского. В трактате «Живое вещество» Вернадский указал: «Для того, чтобы учесть геохимический эффект скопления живого вещества, необходимо изучить геохимический эффект жизни в какой-нибудь естественной области земной коры, необходимо брать все живые однородные организмы, в нём находящиеся, из всех классов и групп организмов. Только химический анализ средней пробы так взятого сообщества организмов может иметь значение для учёта геохимических процессов. Конечно, для получения этого среднего числа мы можем, если это практически возможно, исходить из анализов его частей, подобно тому, как мы это делаем при учёте химического состава горной породы. Как ни трудна такая задача, она исполнима и, в общем, должна давать не менее точные результаты, чем химический анализ горной породы какого-нибудь горного массива» (1978, с.67). Концепция академика Б.Б.Полынова мало фигурирует в научно-исследовательских фолиантах и отчётах и не только по причине её незавершённости, а более всего в связи с её непонятностью и не признанием. Поэтому рассмотрение её в качестве реализации воззрения Вернадского в сфере русской либеральной науки нуждается в более детальном представлении.

В русском естествознании наряду с термином и понятием «биосфера», которые идеологически опосредуются теорией Вернадского, появился термин и понятие «ландшафт», где первоначально излагались взгляды, несозвучные воззрению Вернадского. Хотя формально «биосфера» и «ландшафт» обладают близкими понятийными потенциалами и осмысляют одну и ту же совокупность органического мира и окружающей среды, содержательно «ландшафт» включает в себя весь законодательный кодекс классической науки (адаптацию как динамический принцип, закон внешнего воздействия, борьбу за существование, абиогенез, взаимодействие экзогенных и эндогенных сил), который отвергается в биосфере Вернадского. Сама биосфера воспринимается в этом кодексе достаточно однозначно, как элемент оболочечного строения Земли и как носитель органической жизни (биосфера – «…земная оболочка, охваченная биологической жизнью, которая налагает на неё своеобразную геологическую и физико-химическую организованность» («Философский энциклопедический словарь», 1997). Биосфера является тут стадией геологической истории и историческим фоном для ландшафтов, изучение которых вменяется в обязанность новой отрасли в естествознании – ландшафтоведении. Главный идеолог ландшафтоведения академик В.Н.Сукачёв вывел структурную ячейку ландшафта, названную им биогеоценозом, где частица гео является географическим индексом, и сама концепция получила в русском естествознании название географического ландшафта. Идеологической частью географического ландшафта служит отношение к роли человеческого фактора в ландшафтоведении, – В.Н.Сукачёв написал: «Большинство авторов, писавших о ландшафте, считало необходимым включить и человека с его хозяйственной деятельностью в состав ландшафта. Применительно к биогеоценозу это нецелесообразно, так как человек является не компонентом биогеоценоза, а лишь мощным фактором на него действующим и нередко коренным образом его переделывающим» (1972, с.235).

В игнорировании человеческого фактора в ландшафтной динамике заключена принципиальная позиция традиционного учения о географическом ландшафте, создаваемого в отечественной науке работами академиков В.Н.Сукачёва и Л.С.Берга и их школ. Здесь отражена последовательная реализация основного догмата материалистического гуманизма о господстве человека в природе: человек не является частью какого-либо биогеоценоза и, не подчиняясь его законам, познаёт эти законы с целью их изменения или подчинения своим потребностям. Поэтому он входит в природное сообщество (каким в данном случае является биогеоценоз) как внешняя сила, материализуя своё духовное превосходство в сотворении иного, неприродного, мира, то есть создания объектов и явлений, отсутствующих в природе и подавляющих природный порядок. Академик В.И.Вернадский не приемлет данную хищническую экспансию человечества, которая идёт в разрез с подлинной экспансией живой жизни в природе, и он нейтрализует эту, в целом, негативную, установку актом «третьей реальности». Точнее говоря, эта установка была уничтожена как установка триадизмом науки Вернадского; биокосная инстанция стала знаменем той биосферы, которую учёный видел своим авторским замыслом.

Биокосная часть триады Вернадского демонстрирует себя наилучшим образом в облике почвы – удивительнейшего продукта природы, обладающего уникальным свойством – плодородием. Раскрытием поразительных свойств почвы наука обязана гению В.В.Докучаева – великого учителя Вернадского. С проникновения в глубокую суть почвы, гениально поданной Докучаевым, который первый ввёл человек в природный почвенный процесс не как хищника – покорителя, а как действенного участника – производителя, начал Полынов свою реформаторскую деятельность Полынов проницательно отметил наиболее тонкую и самую ценную особенность почвы в лице биокосного актива геохимической действительности: «Почвообразовательный процесс при неизменности всех прочих факторов его может существенно изменить свой характер под влиянием только одного времени, причём в прямой функциональной зависимости от времени в этом случае будут находиться форма и состояние тех соединений почвы, которые являются продуктами превращения находящихся в материальной породе первичных минералов» (1956, с.45). Таким образом, почва под аналитическим взором Полынова превращается в функцию времени, но именно «реального времени натуралиста» Вернадского, и почва per se есть поле деятельности той операции, которая создаёт трансцендентальную идеальность геологического времени – процесса размножения и превращения атомов, который в физике был так неопрятно назван «радиоактивным распадом». Таким способом Полынов «опредметил» интуицию Вернадского о темпоральной сущности живой жизни, заложенной в биокосной инстанции «третьей реальности».

В этой позиции следует видеть наиболее принципиальное расхождение концепции Полынова с классической доктриной в естествознании, где время не имеет сколько-нибудь решающего значения, и в этом гнездится преамбула идеологии русской либеральной науки в ландшафтоведении, хотя Полынов иногда говорит о «географическом ландшафте» и о «ландшафте советских географов». Концепция Полынова, однако, содержит не только идеологическую преамбулу русской либеральной науки, но и твёрдое указание на главнейший критерий природного исследования, который обращается в методологию русской либеральной науки – историчность. Полынов писал: «Необходимо также иметь в виду, что ландшафт мы должны рассматривать не только как эффект взаимодействия природных процессов, но и как систему, осуществляющую работу этого взаимодействия. Из этого последнего положения вытекает методологическое следствие о необходимости исторического метода в учении о ландшафтах» (1956, с.509) (О другом важнейшем критерии методологии русской либеральной науки – философичности, которая была вполне присуща мышлению учёного, Полынов не мог писать так открыто, ибо во времена Полынова сей предикат целиком принадлежал философии диалектического материализма, к которой Полынов питал скрытое отвращение).

Гностической особенностью концепции географического ландшафта служит то обстоятельство, что ландшафт практически поглощает в себе биосферу, или оставляет за ней абстрактное значение всеобщего термина. Полынов начинает с разрушения этого постулата и «ландшафт» у него выставляется как структурная ячейка биосферы, которая дана в качестве закономерного (вещественного, функционального и генетического) способа взаимных связей природных атрибутов биосферы. Полынов резко критиковал В.Н.Сукачёва за несовершенство и ошибочность его конструкции биогеоценоза, ибо в геохимических условиях частица гео выражает никак не географическое, а только геологическое содержание, и употребил термин геобиоценоз. Но, видимо, опасаясь терминологической схожести с дефиницией Сукачёва, не стал вводить понятие геобиоценоз в свою концепцию геохимического ландшафта на эмпирической стадии, оставляя «ландшафт» конструктивным ядром биосферы.

Полыновская сентенция в русском естествознании носит название теории геохимического ландшафта (в противовес академическому «географическому ландшафту»), и прилагательное «геохимический» здесь отнюдь не прилагается, а выражает сущность исследовательской программы, проведенной в естественно-природных условиях биосферы, то есть в условиях геохимической действительности Вернадского. Выполнение программы осуществлялось соответственно познавательному режиму, предусмотренному Вернадским, хотя её авторский облик совершенно оригинален, и содержательно состоит из двух последовательных операций: «1. Имея в своём распоряжении данные: а) о химическом составе коренной горной породы, б) о химическом составе воды, дренирующей эту породу, и, как контроль, в) о химическом составе остаточных продуктов выветривания, мы можем составить себе представление о характере миграционной способности элементов в местном гипергенетическом цикле. 2. Имея в своём распоряжении данные о миграционной способности элементов в местном гипергенетическом цикле, мы можем составить себе представление о местном географическом ландшафте…» (1956, с.480). В таком стиле Полынов выполняет задачу, поставленную Вернадским – «учесть геохимический эффект скопления живого вещества» в особом качестве биосфере – в ландшафте геохимическом, где человек исполняет роль геологической силы.

Познавательным достижением исследовательской программы Полынова (которая, по сути дела, есть творческий синтез научных воззрений В.В.Докучаева и В.И.Вернадского) стало появление своеобразной методологии геохимического ландшафта: комплекс представлений об элементарном ландшафте, местном ландшафте и ландшафтном блоке. Высокая разрешающая способность этой методологии сказалась в том, что теория геохимического ландшафта обрела завершающий онтологический порядок в виде стройной типологической схемы: ландшафтная цепь – ландшафтная сеть – ландшафтная область – почвенно-климатическая зона. В итоге концепция геохимического ландшафта Полынова неопровержимо подтвердила мысль Вернадского, сквозным рефреном проходящую сквозь все творения учёного: биосфера не является рядовой земной оболочкой, а есть самобытное и уникальное образование земного вещества, обладающее собственными закономерностями строения и развития.

На этом восхождении прервалась творческая деятельность замечательного натуралиста, замкнувшись, практически, на эмпирическом этапе исследования. И на этом уровне скопилось так много знаний, что их обобщение и систематизация может привести к качественным теоретическим нововведениям, как в ландшафтоведении, так и в теории биосферы. Понятно, что детальное освоение творческого наследия академика Б.Б.Полынова есть удел будущих аналитических расследований, но и в опубликованных сочинениях великого геолога имеется достаточно, чтобы прозреть важнейшие теоретические выводы. Первый из них состоит в том, что в противовес принятым на официальной линии штудиям Сукачёва, Берга, Северцова и других, где царит невообразимая дефинитивно-терминологическая неразбериха, Полынов разделил функции, тенденции и потенции геобиоценоза и ландшафта в биосфере. Производительной силой здесь выступает человеческий фактор, который обосновывает научную ценность геобиоценоза, как такого конструкта, где человек имеет своё законное место в природе. Любая геохимическая структура или система, следующая в фарватере научных постижений Вернадского, что является основополагающим для геохимии ландшафтов Полынова, спонтанно привязывается к человеческой константе, даже если последняя конкретно не обозначена. В сентенции Полынова человеческий фактор предусматривается даже как необходимость онтологического плана в качестве элемента природы, которому Докучаев забронировал место в числе почвообразователей. Онтологическая потребность человека в ландшафтной динамике перерастает в теоретическое умозрение, которое достигается путём мышления, родственного способу постижения Вернадского. Итак, предчувствия Полынова должны быть онаучены в форме выводов, незнаемых ранее ни в ландшафтоведении, ни в теории биосферы: человек является элементом геобиоценоза, геобиоценоз суть молекула биосферы, и, наконец, ландшафт есть историческая категория

В наше время слова Вернадского «С человеком, несомненно, появилась новая огромная геологическая сила на поверхности нашей планеты» сделались крылатыми. Чего нельзя сказать о их смысле, лежащим прямо на виду, что биосфера, наполненная живой вечной жизнью, качественно меняется, когда вечная живая жизнь приобретает человеческое обличье. Этот новый комплекс, исторически и онтологически новое сообщество человека со своей средой, и называется по-полыновски ландшафтом, а отсюда вытекает формула Полынова: ландшафт есть геобиоценоз человека. В этой максиме воплотилось логически воспроизводимое из исследований Полынова теоретическое обеспечение учения о ландшафтах как о генетическом комплексе естественных явлений, где человек выступает геологической силой. Эмпирический багаж исследований Полынова и, особенно, его научные рассуждения вплотную подводят к познанию конечной истины учения о ландшафтах, чего сам Полынов сделать не смог: триады ландшафта – геологическая среда (косная природа) – биологическая среда (живое вещество) – техногенная среда (человеческий фактор). (По сути дела, каждая из этих «сред» есть онтологическая реализация «средней пробы» Вернадского) Это ноуменальное достижение полыновского подвига мысли дополняет биосферное глубокомыслие Вернадского в том, что человек имеет доступ в ноосферу только в форме ландшафта, то есть своего собственного геобиоценоза, а сама ноосфера может состояться только на ландшафтной основе.

В вольномыслии Полынова можно обнаружить нюанс, какой не попадает в центр внимания аналитиков творчества Полынова, но какой составляет диагностическую особенность последнего, взятого в контексте русской либеральной науки: Полынов в свои онтологию и методологию воплотил дух докучаевского познания, а теоретическое умозрение его должно развиваться в ракурсе более высокого биосферного проницания Вернадского. Полынов видел в личностях Докучаева и Вернадского гораздо больше, чем тривиальную хронологическую преемственность учитель – ученик. И он писал: «В конце концов, докучаевское понимание почвы как оболочки, в которой происходит постоянное взаимодействие между живой и мёртвой природой, с одной стороны, и как зеркала, отражающего все элементы физико-географической обстановки происхождения и развития почвы, – с другой, обнаруживает непрерывную эволюцию от «Русского чернозёма» В.В.Докучаева до биосферы его ученика В.И.Вернадского и ландшафта современных советских географов» (1956, с.725). Если в отношении следования от почвы Докучаева к биосфере Вернадского Полынов прав полностью, то касательно «ландшафта современных советских географов» он прав только при отождествлении собственных умодостижений с советской школой географов, чего в действительности нет: ландшафтная схема Полынова качественно отлична от основополагающей в советской географии модели Берга – Сукачёва. Гносеологическая особенность всего учения Полынова, даже в его незавершённом виде, состоит в демонстрации того, что направление Докучаева не вошло в концептуальную конструкцию Берга – Сукачёва, а, следовательно, творческий дух Докучаева, равно как авторский замысел Вернадского, не может существовать в принятой в советской геологии и географии транскрипции биосферы Вернадского. Противостояние Полынова с академической пролетарской наукой вылилось в прямую конфронтацию, когда академик выступил в защиту учения В.В.Докучаева, объявленного советским социальным институтом, в том числе школой советских географов, «лженаукой».

Творчество одного из наиболее ярких апостолов русской либеральной науки академика Б.Б.Полынова не было завершено: судьбе было угодно пресечь это дарование на самом взлёте. И хотя научные достижения Полынова произвели в русском естествознании сильное впечатление, идейная сердцевина его исканий не была понята, а целый ряд теоретический измышлений были восприняты совсем не адекватно авторскому замыслу. И причиной непонимания этого замечательного исследователя была вовсе не незавершённость труда, – академик Б.Б.Полынов создал достаточно много для осуществления своего творческого дарования, – а те, содержащие в нём неклассические тенденции, генетически исходящие из диалектической доктрины Докучаева, которые не могли быть восприняты в соответствующем духе в стане канонического современного ландшафтоведения. В свете чего доведение концепции Полынова до завершающего научного результата выглядит не только как дело научного долга, но и как актуальная потребность науки. Ибо в недрах неиспользованных научных потенций академика Б.Б.Полынова хоронятся истоки животворной триады ландшафта: геологическая среда – биологическая среда – техногенная среда – антагониста современной научно-технической революции (НТР) и исцелителя человечества от экологического бедствия.

Даже если эту интенцию посчитать не научным выводом, а логическим допущением, то и тогда интерес к русской либеральной науке поднимется до уровня общего запроса. Этот последний усугубляется следующим общефилософским заключением, к которому спонтанно приводит данная схолия. Трагическая судьба Вернадского, Вавилова, Мартьянова и Полынова является не только персонально-индивидуальной принадлежностью жизни каждого гения, но есть общая судьба творческой мысли в условиях советского социального института (советской науки) – плоть от плоти философии воинствующего материализма (диалектического и исторического материализма). Познавательная несостоятельность не только ленинской (советской) формы материализма, но и предпочтения материалистического мировоззрения в целом, происходящие на наших глазах в глобальном историческом масштабе, самопроизвольно ставят перед русской наукой первейшую задачу избавления от догматических материалистических захватов, и извлечению продуктов научной мысли, непринятых, непонятых, а то и сознательно задавленных, в прошлом, которые, по словам Вернадского, «неизбежно приведут к чуждому прошлым векам научной картины Вселенной». Однако эта задача должна иметь в предсознании глубокую мысль Вернадского, высказанную на пике массового террора в стране (1938 г.), но исключительно актуальную в наши дни: «Государственная мораль единого государства, хотя бы и социалистического, в его современной форме не может удовлетворить критическую свободную мысль современного учёного и его моральное сознание, ибо она не даёт для этого нужных форм».

_____________________________________________________________

Литература

Аксёнов Г.П. В.И.Вернадский о природе времени и пространства. Историко-научное исследование. ИИЕТ, М., 2006.

Бергсон А. Творческая эволюция.

Бергсон А Собрание сочинений Т.1. Изд. «Московский клуб», М., 1922.

Вернадский В.И. Биосфера. Л., 1926.

Вернадский В.И. Биогеохимические проблемы. Т.1 Л., 1934

Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Кн.1 – 1975; КН. 2 – 1977 Изд. «Наука», М.,

Вернадский В.И. Живое вещество. Изд. «Наука», М., 1978

Вернадский В.И. Очерки геохимии. Изд. «Наука», М., 1983

Вернадский В.И. Химическое строение биосферы и её окружения. Изд. «Наука», М., 1987

Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. Изд. «Наука», М., 1988

Вернадский В.И. Труды по всеобщей истории науки. Изд. «Наука», М., 1988

Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. Изд. «Наука», М., 1989

Вернадский В.И. Труды по биогеохимии и геохимии почв. Изд. «Наука», М., 1992

Вернадский В.И. Труды по радиогеологии. Изд. «Наука», М., 1997

Голубковский А.Д. Любищев против лысенковщины: история и уроки противостояния. Журнал «Вопросы истории естествознания и техники», Л., 1990 №3

Забродин В.Ю. Время-длительность и время-последовательность. В сборнике «Развитие учения о времени в геологии» Изд. «Наукова думка», Киев, 1982

Завадский К.М. Вид и видообразование. Изд. «Наука», М., 1968

Кант И. Критика чистого разума. Изд. «Литература», Минск, 1998

Кун Т. Структура научных революций. М., 1977

Маркс К.. Сочинения. Т.41, Т.21

Энгельс Ф. Госполитиздат, М., 1955

Полынов Б.Б. Избранные труды. Изд. АН СССР, М. 1956

Пригожин И. Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. Изд. «Прогресс», М., 1986

Пригожин И. Наука, цивилизация и демократия. В сборнике «Философия и социология науки и техники», М., 1989

Ракитов А.И. Философские проблемы науки. Изд. «Мысль», М., 1977.

Савина Г.А. Чистые линии. (В.И.Вернадский о Н.И.Вавилове). В сборнике «Трагические судьбы: репрессированные учёные Академии наук СССР» Изд. «Наука», М., 1995

Сукачёв В.Н. Избранные труды. Т.1 Изд. «Наука», М., 1972

Тугаринов И.А. «Великий перелом» и геохимия. В сборнике «Репрессированная наука», Л., 1991

Швырёв В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. Изд. «Наука», М., 1978

Шредингер Э. Что такое жизнь с точки зрения физики.