Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

В начале прошлого года я начал конструировать особенный деревянный
ящик. Я всегда, еще в детстве сооружал разные вещи,
изобретал. Кроме того, еще с детства я был страстно увлечен
фотографией. Ящик, который я соорудил, был необыкновенный. В нем
находилась стереокамера и вспышка. Так я мог делать
стереоскопические обьемные снимки. Для того, чтобы аппарат заработал,
мне понадобилось несколько месяцев. Конструировал я по
вечерам, втайне от всех, поэтому продвижение было медленным. Делал
я это для того, чтобы фотографировать женщин с перспективы
муравья. Мне всегда было интересно, что видят и что чуствуют
насекомые, когда оттуда из глубины травы они наблюдают на
нами – людьми – огромными и нелепыми тварями. Для фотографий я
искал особенные места, редкие возможности на обочинах улиц
и на окраинах городов, где собирались женщины. Наилучшими
местами для этого были киоски уличных торговцев. Именно там
женщины стояли плотной толпой, увлеченные своими покупками.
Еще раньше я заметил на их лицах странные и сосредоточенные
выражения, выражения крайней отрешенности, когда они
собираются в отдаленных районах городов и смотрят на прилавки. Мой
опыт и мои наблюдения о женщинах я заносил в специальный
дневник, который я скрывал ото всех. Это была моя тайная жизнь,
но это была именно моя жизнь – жизнь наблюдателя, жизнь
исследователя. В ту пору я называл себя архивистом. Я хотел
заключить в собрание, в архив все то мимолетное, что уходит в
никуда, плавно и легко касаясь времени, которое накатывает на
нас тяжелым валом, дробя не только наши тела, но и
воспоминания. Мне казалось, что только при помощи фотографии я смогу
побороть время, противостоять ему. А время это сопротивлялось
и побеждало, но я чувствовал сбя героем, как маленький и
мужественный муравей, смотрящий вверх на человеческих
монстров, совершающих их нелепые и порой загадочные действия. И во
мне просыпался художник, тот мальчик, который спал во мне
долгие годы.

Камеру в ящике я установил на маленькие колеса, которые свободно
вращались в любом направлении. Теперь она свободно могла
скользить по траве, по неровным тротуарам. Я приделал к камере
шест и замаскировал ее под собаку с открывающейся спиной.
Собака была настоящим чучелом короткошерстной дворняги среднего
размера. Именно в нее я и поместил свой ящик. Кроме того, в
собаку я поместил механизм, издающий лай и рычание, чтобы не
вызывать подозрений. Иногда на улицах дети подходили ко мне
и умилялись и говорли, ах какая у вас чудесная собачка,
какая она спокойная и воспитанная. Собаку я условно назвал
Роджер. Чтобы собака, в которой помещалась камера, выглядела как
можно более натуральной, я придумал механизм слюновыделения,
который я поместил ей в горло. Слюну я сделал из
специального мыльного состава, который пенился мелкими пузырями. Кроме
того, чтобы собака выглядела правдободобно, она должна была
пахнуть собакой и я придумал специальный состав, которым я
натирал ее. Теперь, когда камера была скрыта в Роджере,
можно было использовать этот мой механизм для того, чтобы
фотографировать женщин незаметно для окружающих. Крышка на спине
отскакивала, потом – вспышка, затвор обьектива – и люк
закрывался. Для того, чтобы установить мою собаку в нужном месте,
как я уже говорил, я приделал к ней шест-поводок с кнопкой.
Теперь моя собака катилась на шесте. Но фотографировать
женщин я стал не сразу. Вначале я ходил по окраинам города, катя
перед собой мою собаку, моего Роджера, чтобы люди привыкли
и говорили: Вот идет чудак со своей собакой! А для того,
чтобы выглядеть совсем чудаком, я стал носить чудную шляпу с
дыркой! И, когда люди стали говорить: вот идет чудак с
собакой, я осмелел.

Так появились мои первые фотографии. Поначалу они были черно-белые,
но со временем этого стало мало и я перешел на цвет. Однажды
я слышал разговор о том, что по району ходит человек со
вспыхивающей собакой. Это был я, и по телу моему разлилось
приятное тепло.

Для того, чтобы хранить собаку и проявлять фотографии, я снял
отдельную квартиру. Именно там я и делал первые выставки муравья и
собаки. Именно там, на все еще мокрых снимках, я впервые
увидел женщину будто изнутри – снизу – и одновременно изнутри.
Меня поразило то, что женщина снизу выглядит, как лес или
как вентиляционная труба с чайкой посредине. Раньше я был
убежден, что жещины ходят в юбках именно для того, чтобы не
надевать трусы, но я глубко заблуждался. Особенно часто я
фотографировал одну высокую блондинку, которая была частой
гостьей уличного киоска с глазированныи яблоками. Несмотря на то,
что сладости мне глубоко противны, для отвода глаз я тоже
покупал глазированное яблоко и жевал его, глядя ей прямо в
глаза, пока моя собака делала свое фотографическое дело.
Однажды, когда я проявил фотографию, я увидел на трусах блондинки
послание. Там было написано: «Вы совершенно необыкновенный
человек», и от этого мне стало тепло. Я долго думал, как мне
ей ответить и никак не находил решения. Я долго мучился,
фотографируя и других женщин. А осенью, как вы знаете, меня
поймала полиция и мне стало обидно.

Эта история, точнее эти письмнные показания, хранятся в полицейском
музее города Берлина. В брошюре полицейского музея так и
написано:

Из показаний 1963 года. В деле «фотографа» речь идет о жителе
Берлина сорокадевятилетнем галантерейщике, женатом, отце двоих
детей.

А мне кажется, что это история настоящего художника, который был
отвергнут миром, костным и жестоким, не дающим ни единого
просвета для художественного творчества. А жаль!