Онтологические прогулки

В истории мышления явно проявляются два основных периода: период
пра-античности, в котором человек осваивал мышление в отчуждённой
форме, и период с античности до современности (до сегодня), в
котором человек осваивал мышление в личной форме.

Пра-античность

Переход от целостности рода к целостности индивидуума предполагает
«освобождение» модусов индивидуального существования от родовой
принадлежности и соединение их в одном индивидууме; этот процесс
занял примерно 2-3 тысячи лет и завершился приблизительно к 1
тысячелетию до н.э.

Этот переход, или пра-античность характеризуется постепенным накоплением
опыта индивидуального существования, который неизбежно происходил
в форме смены разрушающейся индивидуальности рода формирующейся
индивидуальностью человека.

В снятом, превращенном виде это можно наблюдать в формировании
ребёнка, который обучается (или осваивает) координировать поток
восприятий, переживаний, действий, вообще – любые модусы существования
с единичностью (собственного) существования.

Одним из существенных этапов этого формирования индивидуума (как
в филогенезе, так и в онтогенезе) является интериоризация – соотнесение,
то есть координация и синхронизация любых модусов существования
– речи, движения, восприятия и пр., с фактичностью единичности.

То есть то, что для ещё не индивидуированного человека представляет
собой внешнее (напоминаю, что внешнее существует только для человека
современного типа), то является его собственным опытом, воспринимаемым
(осваиваемым) как чей-то опыт.

Соответственно, современный по типу, но ещё не индивидуированный
человек будет воспринимать мир и самого себя как мир других, иных,
внешних, чуждых существ, поскольку же он воспринимает мир пока
ещё в магических формах восприятия, то его мир населяют «выпотрошенные»,
освобождённые от оригинального магического содержания, родовые
существа – духи, боги, полубоги, получеловеки и пр.

Поэтому первые опыты координации событий с единичностью существования
неминуемо будут принимать форму событий, происходящих с другой
личностью, «как бы» наблюдаемых извне или даже «как бы» с участием
наблюдающего.

Первый опыт установления единичности существования современного
человека – это опыт наблюдения установления личного существования
кем-то другим.

Первая формула современного человека: «я есть тот, кто есть»,
или «я есть», или «я сущий» (вложенная пока в чужие уста) – полагает
начало современной цивилизации; сам факт установления кем-то личного
существования (принципиально невозможного в магической цивилизации)
чётко указывает на начало современной цивилизации, цивилизации
индивидуума, единичного человека, который теперь («теперь» философов
должно быть предельно насыщено, поскольку показывает появление
нового) уже имеет новую основу, бытиё для собирания разнородности
опыта – единичность себя.

То, что было раньше (до этого «теперь») соотнесено, скоординировано
и синхронизировано с модальностью рода, теперь начинает собираться
в модальности единичности – ощущение, речь, движение, восприятие,
память и пр.; хотя – пока ещё – как ощущение, речь, движение и
пр. вот того человека, который говорит о себе «я», того поэтому
неизбежно большого человека, так как в нём собирается полнота
жизни, полнота жизни того, кто, собственно, и переживает всё это:

«Я был на высокой горе и узрел великого человека и рядом маленького.
И услыхал громовой голос и приблизился, чтобы расслышать глаголемое.
И он изрёк: «я – ты, и ты – я, и где ты, там и я; и я во всём
и где бы ты ни пожелал, собираешь ты меня, и собирая меня, собираешь
и себя».

Каждому, кто первый раз соотносит свой собственный голос с собственной
единичностью и, соответственно, с собственным телом, (свой) голос
слышится громовым и неразборчивым, и, чтобы «расслышать» его,
необходима особая координация, особое намерение – слышать собой,
а не родом.

Современный человек начинает говорить, слышать, двигаться и пр.
как единичное существо – индивидуум; и, если сначала он «собирает»
себя в отчуждённой форме, то по мере овладения собой он научается
делать это в личной форме.

Накопив достаточный опыт восприятия и действия, вообще бытия в
модусе единичного существования, современный человек, «собрав»
себя (Мамардашвили – «собранный субъект» как нетривиальное событие),
воспринимает себя не в первом лице другого (и сказал бог Моисею:
«я есмь сущий»), а в первом лице самого себя; так вот, собрав
себя, человек ставит задачу: «познай самого себя».

Эта формула очень точно и определённо указывает на завершение
перехода от магической цивилизации к современной и, соответственно,
на начало современной цивилизации – античность.

Итак, мы подошли к определяющему для современного человека моменту
его истории – к моменту проявления его формирующей способности,
новой формы жизни, характеризующей именно и только современного
человека – мышлению.

Первые античные мыслители – Пифагор, Гераклит, Демокрит, Протагор,
Парменид и другие, неизвестные нам, реализовали новую способность
с такой силой и с таким совершенством, каких больше в истории
мышления не наблюдается до сих пор.

Зрелость первого опыта мышления античных мыслителей заключается
прежде всего в точном соответствии, точной координации мышления
с целостностью человека как индивидуума.

Мышление ими рассматривается как особая, самостоятельная форма
жизни, координирующаяся с другими формами в целостности человека
посредством непосредственного соотнесения с единичностью существования
и только через него – с другими формами.

Любое мышление, которое координируется непосредственно с другими
модусами существования, осуществляется в силу этого в превращённой
форме и, соответственно, искажает как природу мышления, так и
целостность человека, поскольку оно (мышление) в этом случае соотносится
с единичностью существования посредством другого модуса и, если
не отслеживается мыслящим, осуществляется по законам этого – другого
– модуса.

Матрица мышления начинает своё формирование с формулы «познай
самого себя» и заканчивает его формулой совершенного мышления
– «я есть сущий» (в личной форме), которая формирует человека,
актуализирующего её, как открытого стихии творения и, следовательно,
как человека, который может намеренно участвовать в собственном
формировании.

Таким образом, человеку понадобилось около 3 тысячелетий для того,
чтобы, начав освоение мышления с «познай самого себя», накопить
опыт, достаточный для того, чтобы сегодня – наконец – окончательно
собрать в себе и только в себе все отчуждённые модусы собственного
существования.

«Я есть сущий», «я сущий» – утверждает человек в полноте собственного
бытия, или в полноте бытия собой; бог вернулся в человека после
долгого путешествия по трансцендентному, но пока возвращаемся
к началу мышления, в античность, и исследуем историю собственно
и только мышления, отсекая бритвой философа всё лишнее, всё, где
мышление перестаёт быть само собой, теряя совершенство и полагая
его вне себя.

Античность. Первые мыслители: Демокрит.

То, о чём я давно думал, но к чему мне не хотелось прикасаться,
не имея для этого достаточных (для меня) оснований, теперь – удивительным
разворотом событий – становится не только возможным, но и необходимым.

Ещё в школе античность мне представлялась каким-то особенным временем,
но и в школе, и в университете, и в книгах, и в фильмах, и в научных
программах, и пр., в качестве античности мне показывали то, что
я и так хорошо знал и что мне было совершенно не интересно – мне
показывали меня самого с какими-то незначительными изменениями,
так что за последние 35 лет я об античности узнал меньше, чем
мне показал рисунок моего школьного приятеля и соседа.

Именно тогда, в последнем классе школы, как альтернативу обучению
«чему-нибудь и как-нибудь», я увидел рисунок Сократа: в светлой
тунике и сандалиях, с белой бородой и плешью, животом восточных
мудрецов, нескладный и неуклюжий, он всё же был такой молодой,
такой задиристый, такой озорной, и, пожалуй, самое главное – такой
беззаботный в своём веселье, что это настроение до сих пор наполняет
меня тем состоянием радости, свежести, полноты, новизны, которое
испытываешь, делая что-то первый раз.

Именно это настроение и было для меня античностью, временем молодости,
весной современного человека; сейчас я могу исследовать античных
мыслителей как первых людей, которые стали мыслить, теперь я могу
исследовать первый опыт совершенного мышления – но только совершенного
мышления, поэтому античное мышление будут представлять Пифагор,
Демокрит, Гераклит, и нет – Платон, Аристотель и др., поэтому
мыслителями нового времени окажутся Декарт, Ньютон и Кант, и нет
– Спиноза, Гегель и др., а в современные мыслители попадут Лобачевский,
Эйнштейн, Гуссерль, Мамардашвили, и нет – остальные, то есть в
мыслители не попадут все те, кто полагал совершенство мысли в
немыслительные модусы – представления, воображения, осознания,
ощущения и пр.

Но я не исследую историю философии, меня интересуют не имена,
а мышление, поэтому последующие размышления будут чётко ориентированы
только на исследование совершенного мышления.

Эти размышления ставят себе задачей более чёткое отделение совершенного
мышления от предметного и более точного определения совершенной
философии как единственного преемника и продолжателя возникшей
в античности новой формы жизни – мышления.

На таком основании я возьмусь за решение этой задачи, этим я воздам
дань уважения тем, кого я так долго любил за оставленную мне в
наследство возможность – веселье мысли.

Уже по именам читатель догадался, что прежде всего античная философия
– это философия её основателей – Пифагора, Гераклита, Демокрита,
но не философия её классиков – Платона, Аристотеля; причина этого
проста – именно эти мыслители являются не просто основателями
философии – только этого мало, так как здесь исследуется совершенство
мысли, а не личные заслуги; дело в том, что они являются первыми
действительными философами, совершенными мыслителями, не переступившими
ту невидимую, но очень чёткую грань между собственно мышлением,
мышлением как есть и мышление «как будто», «как если бы», то есть
квазимышлением.

Ещё одно замечание – я буду рассматривать философию в её связи
с физикой и математикой (насколько возможно кратко и по существу).

Итак, начнём. Из действительных античных мыслителей я буду основываться
на том, кто в наибольшей степени определил направление разворачивания
мышления, хотя, как это часто бывает в истории, эту заслугу приписали
– не без веских причин, конечно, не относящихся к философии, конечно,
– другому, более «раскрученному» в культуре философу (Платону),
который как раз совершенством мысли и не обладал.

Поэтому отправимся в уединенное и безлюдное место, где меньше
всего чувствуется давление озабоченности, например, на кладбище,
удобно устроимся на скамейке и будем ждать, настроившись на то,
что только и покажет нам действительного философа – смех.

Да, читатель, ты прав, тебе и мне предстоит пройти мастер-класс
от «смеющегося философа» – Демокрита; сделать это очень просто
(и крайне сложно, если никогда не делал этого) – необходимо полностью
довериться философу и самому себе, при этом начисто забыв всё
о философии, истории философии и прочих культурных ценностях.

Только Демокрит и ты, только то, что он говорит и ты понимаешь
сам из себя, ведь «мышление обще всем» (Гераклит); тогда есть
шанс помыслить то, что сделает нас «чрезвычайно весёлыми» (Хармс).

Но мы не будем смеяться над делами людей, и мне, и Демокриту они
конечно смешны, но никакого действительного веселья доставить
не могут; заметьте, как легко все подхватывают «подходящие» объяснения,
начиная со времени Демокрита и последующие за этим 2,5 тысячи
лет люди – в том числе философы – проглотили объяснение Гиппократа,
что Демокрит смеётся над делами людей.

Интересно здесь то, объяснение Гиппократа больше говорит о нас,
чем о философе.

Мы охотно признаём, что над нашими делами можно и даже совершенно
естественно смеяться, то есть мы сами считаем свои дела и самих
себя смешными и оправдываем Демокрита.

Когда Аристотель – любитель расставить всё по полочкам, не найдя
для чего-то полки понимания, называет это «тёмным», мы охотно
соглашаемся, хотя Гераклит не более тёмен, чем учебник арифметики,
то есть мы – вслед за Аристотелем – закрываемся от Гераклита тем,
что есть тёмного, непроясненного в нас самих. Пифагору, подражая
историкам, мы приписываем своё собственное презрение к своей же
приземлённости, свою ненависть к своему же прагматизму, поэтому
наделяем его справедливым для нас желанием отгородиться от нас,
скрыть от нас то ценное, которое мы тут же, как только им с нами
поделятся, превратим во что-нибудь обыденное и тривиальное.

Свой гений мы направляем на то, чтобы не замечать то, что мы уже
о себе знаем – что мы смешны, темны сами для себя и прагматичны;
но не в этом смысл этой хитрости – именно этого мы и добиваемся:
мы влагаем то, что мы знаем, в уста философа с тем, чтобы сделать
его одним из нас таких – смешных, тёмных, неуверенных в себе,
достойных презрения и пр..

Но самое главное – таким образом мы закрываемся от того, чтобы
отчётливо слышать и понимать, что говорит нам философ и что мы
сами понимаем – что мы совершенны, что мы уже совершенны!

Вот где собака зарыта, вот где камень преткновения для каждого.
Вот где та действительная грань, которая служит барьером, отделяющим
действительную философию как совершенное мышление от любого другого
мироощущения – философии, религии, мнения и пр.

Каждый из нас каждое мгновение своей жизни делает выбор – быть
ему совершенным или нет; очевидно, что большинство из нас выбирало
и до сих пор выбирает несовершенство, отдавая своё совершенство
кому-то другому, в основном – недоступному богу, или столь же
недоступному творению, чему-то настолько трансцендентному, что
оно именно своей трансцендентностью, недоступностью освобождает
нас от этого совершенства.

Поэтому наказ быть совершенным мы интерпретируем как условность,
как необходимость стремиться к недостижимому, то есть жить так,
«как будто» мы можем быть совершенны.

Но жить по принципу «как будто» человек не может, это противоречит
его реальному опыту, собственно его жизни, с таким же успехом
можно предложить ему жить так, «как будто» у него три ноги или
«как будто» он – дверца кухонного буфета.

Действительная философия и наше собственное мышление (если мы
мыслим) показывает нам, что мы уже совершенны, а указание на то,
что мы потеем и испражняемся, болеем и умираем, обманываем, угнетаем
и убиваем друг друга говорит не о том, что мы несовершенны, а
о том, что у нас искаженные представления о совершенстве.

Итак, каждый из нас совершенен – здесь и сейчас, представляет
собой реализованную гармонию вселенной, то есть несёт в себе не
только всю её историю, но и всю её творческую силу.

Соответственно, каждый из нас сам решает, насколько он позволяет
себе быть совершенным: человека не удивляет, что он может ходить,
бегать, рассматривать стаю ворон, разговаривать, чеканить мяч,
помнить своих родителей, ездить на велосипеде, читать книги, слышать
лай собаки, чесать затылок, снимать кино и пр., но каждое из этих
действий совершенно, так как требует для своей реализации одновременной
координации и синхронизации в одной целостности действия миллионов
разнородных элементов.

Современный человек намеренно воспринимает себя несовершенным,
точнее, воспринимал, начиная с пра-античности и античности; сейчас
ситуация изменилась и человек начинает понимать, что уже не нуждается
в костылях убогости, которые прикрывали сначала его неопытность,
а потом – нежелание быть самостоятельным.

Поэтому каждый из нас может оставить недоверие к себе и прежде
всего обратить внимание на то, что многое из того, что он делает
– совершенно и опереться на это, постепенно расширяя пространство
доверия к себе, пространство своего собственного совершенства.

Я спокойно иду по тропинке, которая тянется вдоль реки в сосновом
лесу, мои движения размеренны и координированы, я вдыхаю густой
насыщенный воздух, иногда наклоняюсь и пробую землянику, и т.д.
– я полон жизни, потому что «каждое ощущение возникает и существует
по истине» (Демокрит, дальше я не буду указывать имени Демокрита).

Поэтому я могу доверять себе, потому что всё, что у меня есть
– это я сам и только мой личный опыт, и этого – говорит совершенная
философия – вполне достаточно, нет никакой необходимости в специальной
подготовке, особом обучении, опытном наставнике и пр., повторяю,
во мне, как и в каждом, уже есть всё, что нужно, если, конечно,
имеется стремление к полноте себя.

Жизнью человека наполняет его и только его личный опыт, а – поскольку
«все ощущения возникают по истине», то есть соотносятся с его
единичностью, то у каждого есть основа для наполнения себя жизнью.

Человеку трудно поверить, что, во-первых, вся мудрость мира заключается
в целостности его личного опыта и больше нигде он её найти не
может, и что, во-вторых, для освоения её ему необходимо направленное
на обретение этой мудрости и удерживаемое внимание. Человеку легче
– как обычно – переложить ответственность мудрости на кого-то
другого – отшельника, монаха, профессора и пр.

Именно поэтому так легко приживаются легенды об обучении первых
античных философов где и у кого угодно, только не у самих себя
и своей мудрости; эти легенды обоснованы не историей, а желанием
людей видеть древних философов такими же, как они – набирающими
знание из чужого, а не своего ума.

Так что освободимся от легенд, прикрывающих нежелание мыслить
из себя, и доверимся самим себе, своим способностям, и медленно,
шаг за шагом будем накапливать опыт свободного собственного мышления,
пока – наконец – первый его самостоятельный шаг не приведёт нас
в такой восторг, что у нас уже не будет никаких сомнений, почему
смеётся Демокрит.

Так мы не из чужого мнения, а сами из себя, из своего реального
опыта, из собственного исполненного совершенства будем знать,
что «человек есть то, что все мы знаем».